Лето в горах - Полетаев Самуил Ефимович. Страница 26

Земля со второго неба кажется необозримой, но тем удивительнее человек — такой маленький, но объявший весь мир своей мыслью. И дерзости его нет предела — он, человек, уже бросил вызов самому небу и посылает туда свои ракеты. В душе старого ашуга звучат струны агач-кумуза. Хотелось сложить песню о человеке, который покоряет небо. Мысли, неясные еще, но светлые, теснятся в потревоженном сердце старика, они складываются в образы и выливаются в первые слова. Он знает, что еще долго будут бродить и ворочаться слова эти, пока не найдут свое место, связанные точным смыслом и ритмом. Он захвачен их неодолимой силой. Вся прошлая его жизнь, все старые песни, которые он сложил, вдруг меркнут перед светом сильной песни, которая рождается сейчас, в самолете…

Машина идет на снижение. Дрожат скрепы на крыльях, с натужным грохотом, рывками, словно вскидывая на плечах тяжелый груз, сбрасывает высоту самолет. Из-под крыла вылетает узкое поле в лощине между гор, проносится вспуганная, веером раздутая овечья отара, мелькают вдали пограничный столб, красные посадочные флажки и белые стрелы из камня. Самолет с треском встряхивает, он ударяется об землю, катится и останавливается.

Пассажиры толпятся у выхода. Первым выскакивает Рамазан. Он подает Абуталибу руку, но старик небрежно отталкивает ее и прыгает сам, подняв над собой палку. Он останавливается и на миг закрывает глаза, охваченный тишиной и прохладой. Узкая долина замкнута горами, и холодные тяжелые облака идут чередой, клубясь над снежными вершинами.

Навстречу бегут мальчишки, взрослые — это пришли встречать прилетевших. Среди них и невестка Гульба. Рамазан бросается к ней, обнимает и начинает кружить, как маленькую. Потом они вспоминают про деда, но не видят его. Абуталиб уходит в служебный домик и вскоре появляется вместе с пассажирами, отъезжающими в город.

— Ты куда это, отец? — удивляется Гульба.

— Туда, — неопределенно машет он рукой.

— Ты же только что оттуда?

— Мне еще раз захотелось, — говорит Абуталиб и тыкает пальцем в небо. — С аллахом есть небольшой разговор…

Гульба ничего не понимает и оборачивается к Рамазану: может, он объяснит ей, в чем дело? Но и Рамазан не понимает.

— Зачем такая спешка?

— Видишь ли, дочка, старому человеку, как я, второго такого случая может и не быть…

— Ты же можешь поехать вместе с Рамазаном.

— Разговор с аллахом не терпит свидетелей…

— Как же ты полетишь один?

— А как летят эти старые женщины? Иди и не хлопочи. Заботься о своем сыне!

Старик бесцеремонен, резок и по-молодому остер. И он зол оттого, что смущен. Радость невестки и внука от встречи так горяча и по-детски чиста, что взволновала его. Он даже тронут их растерянностью. Хорошо ли то, что он затеял? Справедливо ли? Разве он хочет горя своим детям? Пускай ошибается он, да, пускай он неправ в своих сомнениях. Но ему нужна ясность. И он поедет за ней.

Он входит по трапу, держа на весу суковатую палку, — он забывает сейчас о своей старости, палка ему не очень нужна. Самолет поднимается над аэродромом, покачивает крыльями, выравнивается и набирает высоту…

Я пошел бы к тебе в помощники

Пасечник Барлыкбаев, все лето одиноко живший у горной речушки, любил поболтать с проезжающими. Вот и сейчас, услышав топот копыт, он вышел из сторожки и увидел всадника, спускавшегося с горы. Это был Аслан, молодой его приятель; он сразу узнал его и помахал рукой, зазывая в гости. Но Аслан не остановился. Мало того, он не оглянулся даже. Что с ним такое случилось? Куда это он мчится? Разве не хочется ему отведать холодного медку? Не иначе как что-то стряслось.

Но Аслану было не до пасечника. Он охлестывал коня и ругался сквозь зубы, проклиная старшего табунщика Нияза. Этот лысый олух вывел его из себя. Что ему ни прикажут, о чем ни попросят, он рад стараться. Ночью поднимет и пошлет к черту в болото. Слово начальства для него закон. А ему, Аслану, наплевать на начальство. Разве он хуже других и не имеет права поехать с друзьями на охоту? Видел же, как готовят ружье, набивают жаканы, знал ведь, что его ждут ребята, так нет же — поезжай за бидонами для кумыса! Кому кумыс? Зачем кумыс? Почему он должен мчаться за дурацкими бидонами, в то время как ребята уже едут в горы?

За поворотом Аслан осадил коня, прижал его к стене. Сверху, грохоча, спускался грузовик. Шофер блеснул из кабины недобрым взглядом и погрозил кулаком.

— Недоносок! — крикнул он. — Ослеп, что ли?

Аслан озверел от обиды. Он готов был увязаться за машиной и затеять с шофером драку, но удивился странным звукам. В кузове от борта к борту с грохотом перекатывались бидоны. Откуда в машине бидоны? Куда и зачем везут их? Пришпорив коня, он быстро нагнал машину, но обойти на узкой дороге не смог и долго мчался следом, пытаясь вклиниться то с одной стороны, то с другой. Задний борт маячил перед мордой коня. Аслан кричал, стегал камчой по борту, но из-за грохота бидонов шофер ничего не слыхал. Тогда Аслан сорвал с плеча ружье, вытянул в правой руке, направил стволы чуть повыше кабины. Грохот выстрела, дробясь в ущельях, перекрыл стук бидонов. Машина затормозила, из кабины выскочил шофер с перекошенным от страха лицом, пригнувшись, бросился к обрыву, на животе отполз за куст барбариса и затаился там.

— Эй, Вася, это я! — прокричал Аслан.

Молчание.

— Вылезай чудак, это же я, Аслан!

Из кустарника высунулось красное лицо шофера.

— Убери свою пушку…

Аслан перекинул ружье на плечо. Из дула еще струился синий дымок.

— Скажи, куда бидоны везешь?

Шофер встал и, вытирая лицо рукавом, подошел к Аслану.

— Тьфу, черт, обознался! Вижу, с ружьем, ну, думаю, нарвался… Здоров!

— Далеко едешь?

— К вам в табун бидоны везу.

— Заливай! А я зачем еду, не знаешь? Мне же велели ехать за ними.

— Э, пока вы соберетесь, он сам-то и приедет…

— Кто приедет?

— Принц какой-то…

— Ты что, спятил? Какой еще принц? Что ему здесь нужно, в горах?

— Не знаю… На охоту вроде приехал. Целую машину с оружием привезли.

— У себя им негде?

— Ну ладно, бывай! Некогда мне. Сказано — срочно доставить бидоны и чтобы сегодня уже сливали кумыс. Ух и напугал ты меня!

Аслан взял у шофера папироску, курил и мрачно смотрел вслед уходившей машине. Все равно торопиться некуда, едва ли он теперь нагонит дружков. К тому же захотелось увидеть принца — что за фрукт? Мрачно пожевывая папиросу, щурился, представляя себе кавалькаду машин. Приезжают бог знает откуда, заготавливай им кумыс, готовь охоту! Того и гляди, еще прикажут ловить сетями козлов и привязывать к кустарникам в скалах — подкрадывайся и стреляй!

Аслан рассмеялся. Злость прошла, вытесненная любопытством. Приезд принца — событие небывалое, нельзя упускать случая и не повидать редкого гостя. Тронув коня, он поехал обратно. Теперь, проезжая мимо, можно остановиться у сторожки пасечника. Торопиться некуда.

— Ты что пролетел мимо, когда я махал тебе?

— Слыхал, агай, к нам принц едет?..

— Слыхал, как же! Вася сказал. Только я думаю, что охотиться им лучше в соседнем районе.

— А почему не у нас?

— А что им делать у нас? Там большое хозяйство, а здесь только время потратят.

— Да что ты, агай, ведь нам уже команду дали кумыс для них готовить…

— «Кумыс, кумыс»! Если я говорю, так я знаю, что говорю. Кумыс — это для другого: к нам едет один важный гость… — Старик оглянулся, словно кто-то мог подслушать их, и тихо сказал: — Один большой человек ОТТУДА. — Он махнул рукой на горы, в ту сторону, где была граница, за которой начиналась другая страна. — Тайно, понимаешь?

— Что ты плетешь, аксакал? Зачем ему наш кумыс?

— Вот я и хотел потолковать с тобой обо всем. Что бы все это значило, как ты думаешь? Постой, я вынесу тебе стаканчик…

Старик угостил Аслана пахучим горьковатым медком, но Аслан не стал задерживаться: напоил коня из речушки и поскакал дальше.