«Из пламя и света» (с иллюстрациями) - Сизова Магдалина Ивановна. Страница 34

Она вздохнула, посмотрела на хмурое лицо Миши и неожиданно закончила уже совсем другим тоном:

— Ты так напомнил мне сейчас Димитрия Алексеевича, что я хочу дать тебе то, что, наверное, дал бы он. Возьми у меня на столе ключ от углового библиотечного шкафа. Там заперты книги и стихи, которые он особенно любил. Я никому еще не давала этого ключа.

Миша вошел в библиотеку, запер дверь и открыл шкаф своего деда.

Ему бросилась в глаза рукопись в яркой парчовой обложке.

Он взглянул на название: «Горе от ума». Потом прочел первую сцену и так, стоя перед открытым шкафом, дочитал всю пьесу.

Кроме Пушкина, ни один писатель не восхищал его так.

Солнце уже скрылось за высокими деревьями, а он все сидел на корточках перед шкафом и извлекал из него все новые сокровища. Здесь были и «Думы» Рылеева и его поэма «Войнаровский», списки которой ходили по рукам у них в пансионе. Он нашел здесь и неизвестные ему рукописные стихи Пушкина и Полежаева, поэмы Байрона и уже знакомую ему биографию Байрона Томаса Мура.

Начиная с этого вечера маленький книжный шкаф Столыпина постепенно открывал Мише скрытую духовную жизнь передовых людей того времени.

ГЛАВА 24

В начале осени Елизавета Алексеевна объявила, что молодежь должна поехать вместе с ней на богомолье в Троице-Сергиеву лавру.

Это было чудесное путешествие для всех, кроме Миши, потому что Катишь Сушкова оказывала явное внимание гвардейскому офицеру, поехавшему с ними на богомолье.

Переночевав в монастырской гостинице, все пошли к службе в собор. На паперти и в тени старых деревьев стояло много народу, все еще пытавшегося пробиться внутрь собора, где по случаю большого праздника служил митрополит. Испуганная толпой и давкой, бабушка осталась на паперти, где ее мгновенно окружила толпа нищих. Один из них — слепой, изможденный и голодный, смотрел мутными глазами перед собой и тихо подпевал хору соборных певчих. Миша стоял перед ним, прислушиваясь к его голосу и Сашенька Верещагина, оглянувшись, заметила, что ее кузен положил все содержимое своих карманов в пустую деревянную чашку. Услыхав звон монет, слепой поклонился и что-то тихо сказал.

— Мишель, — позвала Сашенька, выходя вместе со всеми из монастырской ограды. — Будет вам с мрачным видом плестись позади всех! Идите сюда, к нам!

Миша догнал ее, стараясь не смотреть на Сушкову, которая шла впереди, играя зонтиком, и болтала с гвардейским офицером.

— Что вам сказал слепой нищий? Вы слушали его с таким вниманием.

— Он рассказал мне, что вчера кто-то смеха ради положил в его деревянную чашку вместо денег мелкие камушки. Вот и все.

Вечером «богомольцы» подняли такой шум и веселье в монастырской гостинице, что Елизавета Алексеевна с тревогой и смущением посматривала и на служку и на монахов, проходивших под окнами.

Внук ее не участвовал в общем веселье: он сидел один в стороне и что-то писал.

Когда рано утром все усаживались в кареты, он быстро подошел к окошку, перед которым сидела Катишь Сушкова, и, бросив ей на колени свернутый листок, исчез.

— Опять от Мишеля стихи! — со снисходительной улыбкой сказала Катишь Сашеньке и подняла листок. — Что тут такое? Прочти, Сашенька!

Сашенька взяла листок и прочитала вполголоса:

Какие прекрасные стихи! И как он запомнил то, что мы все тотчас забыли! Помнишь слепого нищего на паперти, которому мы все вчера подали? Он сказал Мишелю, что кто-то положил в его кружку камушки вместо денег! Ну разве это не возмутительно?

— Очень большое сходство со мной! — Катишь отвернулась.

Сашенька задумчиво смотрела в окно. И только когда экипажи выехали на дорогу, она неожиданно спросила свою подругу:

— А вдруг когда-нибудь Мишель захочет тебе отомстить?

— Ну что же? — ответила, усмехаясь, Сушкова. — Это было бы очень интересно!..

После поездки в лавру гвардейский офицер со своими усами и шпорами отбыл в Петербург, а молодежь еще вернулась на несколько дней в Середниково.

Возвращаясь после дальней прогулки, Миша встретил в парке Катишь и Сашеньку и, остановившись перед ними, поднял на Катишь свои огромные печальные глаза.

— Как вам понравилось мое последнее стихотворение? — спросил он. — Я не говорил с вами с тех пор.

— Какое именно? — спросила Катишь, стараясь припомнить.

— «Нищий», — ответил он, бледнея.

— Ах, «Нищий», да, теперь я вспомнила! — небрежно сказала Катишь и улыбнулась. — Я вообще нахожу, Мишель, что ваша поэзия очень, очень мила, несмотря на то, что сейчас она еще в младенческом состоянии. — И закончила, улыбаясь уже кокетливо: — Как и ее автор…

Она хотела еще что-то добавить, но взглянула на Мишеля — и замолчала: побледнев, с загоревшимся взглядом он повторил: «В младенческом состоянии? Ну что ж?» — разорвал тетрадь и исчез за деревьями.

Прощаясь с Середниковом, Катишь с увлечением болтала о той блестящей жизни, которая ждала ее в городе.

Нахмурясь и не глядя на нее, слушал ее Миша. Сашенька посмотрела на него, потом на свою подругу.

— А всех нас ты забудешь?

— Смотря кого!.. — ответила Катишь.

— А в Середниково приедешь весной?

— Этого я не могу сказать. У меня будет много светских обязанностей.

— Ну, тогда мы рассердимся на тебя и тоже постараемся тебя забыть. Правда, Мишель? — тряхнув белокурой головой, спросила Сашенька.

— Очень возможно.

ГЛАВА 25

— Вы слышали новость? Мир окончательно сошел с ума. Общественный порядок снова нарушен!

На балконе столыпинского дома появился приехавший из Москвы дальний родственник Екатерины Аркадьевны, служивший столоначальником в одном из министерств.

Был жаркий августовский день, и все собрались за чайным столом. Гость — сухощавый и желтолицый чиновник — подошел к ручке хозяйки, потом обвел взглядом все общество, собравшееся около огромного серебряного самовара, и заявил:

— Во Франции снова революция! Я получил подробнейшее письмо от моего приятеля, служащего во французском посольстве. Он на днях вернулся в Петербург. Едва вырвался из Парижа!..

— Как же это так, Анатолий Петрович, ни с того, ни с сего — и вдруг опять революция? — удивилась Елизавета Алексеевна.

— Да так вот… Тюильрийский дворец пал двадцать девятого июля под натиском черни, каких-то торговцев, студентов и бывших наполеоновских солдат, которые стали выкрикивать на весь Париж свои старые лозунги, присоединив к ним и новый: «Долой Бурбонов!» И снова Париж был покрыт баррикадами, и на его улицах опять шел бой! И эти безумные и преступные французы снова подняли старый флаг революции над королевским дворцом!

— А что же король? — спросил кто-то испуганно.

— Бежал в Англию, отрекшись от престола. Вот вам печальный конец Карла Десятого. Несчастная Франция!.. — закончил Анатолий Петрович, принимая из рук лакея стакан чаю.

Бабушка Елизавета Алексеевна посмотрела на взволнованное лицо Мишеньки. «Уж, наверное, вспомнил своего Жандро, — подумала она с горечью. — Узнал от него, да еще от Капэ про все эти революции, вот и бредит ими!»