Степкино детство - Мильчик Исай Исаевич. Страница 7

— Закон-порядок, ваше превосходительство.

Тут Юрка как взвизгнет:

— Болван! — и опять ногою — топ!

Проняло Ларивошку. Разжал пальцы и выпустил Суслика с Влаской из рук. И нюхательная табакерка из обшлага у него на землю выпала.

Суслик с Влаской — раз, раз — похватали с земли рубахи, штаны и, не одеваясь, не оглядываясь, давай бог ноги. Да, видно, побоялись по берегу бежать — прямо на кручи полезли. Отлогие кручи здесь зыбкие. Суслик проворный, разом махнул наверх, не то что Власка, — тот неуклюжий, неповоротливый, срывается, вниз скатывается. В глине весь измазался.

Вот смехи-потехи!

А Ларивошка все топчется на одном месте, сучит ногами, как муха. Не знает, что ему делать. То волчьим глазом на кручу скосится, то опять на Юрку взглянет. Ага! Побаивается его небось.

— На папашу в гневе походите, ай-ай, как походите!

Не отвечает ему Юрка, а он все юлит, — видно, хочет поскорее Юрку домой спровадить, чтобы успеть еще хоть Власку зацапать.

— Вам бы, Юрий Михалыч, лучше домой пройтись. Кушать вам пора. Нынче мамаша дома, у вас уже отобедали, кофий пьют.

Вот оно! «Мамаша дома». Потому его черти и принесли сюда!

Юрка взглянул на небо.

— А который теперь час? — спросил он.

— Да уж два давно било, сударь.

Юрка схватил пузыри и побежал к мосту. Ларивошка поглядел ему вслед, подобрал с земли нюхательную табакерку и сейчас же кинулся вверх по круче за Влаской. Глина комьями посыпалась из-под его сапог. Да куда там догнать — Власки и след простыл.

Упустил парнишку! Ha-ко вот теперь, выкуси!

Степка поднялся с песка и стал натягивать рубаху. Домой пора. Чего тут еще на пустом берегу делать. Кончилось все. Ничего больше не высмотришь. Сейчас и Ларивошка обратно к себе в будку уберется. Ишь ты, набегался, сердечный, на камышиную кучу присел. Сидит, ковыряет носком камыши, злой, надутый. Зря только сапоги он нынче топтал — всего-то двоих словил, да и тех упустил.

Степка пригладил волосы, оглянулся по сторонам и пошел к мосту. Там он присел у первой сваи — Рахимку подождать. Вон он на пустой реке один с лошадью своей копошится. Тоже, должно быть, домой собрался. В одну руку ведро-щетку взял, в другую поводья и идет себе к мосту. Степка пальцем поманил из-за сваи Рахимку.

Рахимка увидел Степку и сразу прибавил шагу. Но только дошел до камышей, на которых сидел-отдыхал Ларивошка, тот как вскочит, да как рявкнет:

— Этта што! Без моего разрешения купаться? Поворачивай лошадь! Марш в участок, гололобый!

Степка ушам своим не поверил: это он на Рахимку так? За что?

Рахимка и не остановился даже. Должно быть, и не подумал, что это ему кричат. Ведь он не купался, лошадь мыл, чего ему беспокоиться?

Ведет Рахимка лошадь прямо к мосту. Лошадь цокает по влажной глине. Шаги ее ровно и четко отдаются под мостом.

А Ларивошка подбежал к Рахимке, вырвал у него поводья.

— В участок!

Тут только Рахимка опомнился. Вскинул голову на городового, побелел. И сразу на колени перед ним бухнулся.

— Ай, дяденька, атпускай мина. Ны купался я, лошадь мыл. — Елозит по мокрой глине коленями — куда Ларивошка, туда и он — и клянчит: — Атпускай мина, пожалста, атпускай… Ны купался я, лошадка мыл, ны купался, лошадка мыл…

Степка вцепился пальцами в смоленую сваю — так бы и вырвал ее из-под моста. За что он Рахимку? За что в участок? Ведь не купался он. Вот уж неправильно! Вот уж неправильно!

Раздался Ларивошкин свисток, и сейчас же по мосту, над головой у Степки, дробно застучали шаги. Через мост, громыхая сапогами, пробежал младший городовой, Чувылка — Каменный лоб.

Ларивошка еще издали крикнул ему:

— Что тебя, черта, не дозовешься? Прими лошадь!

А сам поднял Рахимку за ухо с колен, поставил на ноги и потащил. В участок потащил.

Что же это, что же это делается?..

Глава IV. По закону

Васена сидела на полу в сенях спиною к двери и ощипывала хохлатенькую курочку. Дело у нее не клеилось. Перья скользили в ее потных пальцах, и вместе с перьями рвалась и слезала кожа.

Васена щипала курицу, а сама все оборачивалась к двери — не идет ли Степка? Как убежал давеча, так до сих пор и нет его.

Вот уже два раза выбегала Васена на угол, искала его. Спрашивала соседей — никто не знает, где он. Говорят, что Ларивошка давеча ребятишек с речки согнал. Только все ребята уже домой вернулись, один Степка куда-то сгинул, дьяволенок.

Кто-то затопал сапогами по двору. Переваливаясь по-медвежьи с ноги на ногу, на ступени крыльца взошел отец Рахимки, Нога-Бабай — низенький, толстогубый, обросший желтой растрепанной бороденкой.

Васена обернулась и сердито спросила:

— Ну что тебе, шабра?

Нога-Бабай тяжело дышал, быстро моргал черными глазками и тыкал пальцем в улицу.

— Тама-тама. Шум-гам тама.

Васена всполошилась, вскочила на ноги.

— Да говори, не мычи! Что тама?

Бабай приложил ладонь к сердцу.

— Обожди, абстай [7]. Твой отец дома?

— Нет его.

— Ай, ай, какой беда! Ларивошка тама, алаша [8] забирал, Рахимка забирал. Отец нет — ты помогай мало-мало.

Васена передохнула всей грудью.

— Фф-у! Чтоб тебя! Насмерть напугал. Думала, с моим что случилось. Степка не знай куда у меня запропастился. Не пойду!

Васена махнула рукой и уселась на пол — опять драть перья.

Бабай вытер полою бешмета пот с лица, посопел носом и тихонько сказал:

— И Степка твоя тама…

Васена вскинула на него голову и, как была — в грязном фартуке, облепленном перьями, — бросилась с недощипанным курчонком в руках с крыльца’ во двор, а со двора на улицу; перебежала мост, проскочила енгалычевский дом и опомнилась только на Ново-Продольной улице, которая вела к участку.

Из дворов, из окон Ново-Продольной кричали ей:

— Тетка Васена, кого ищешь? Своего, что ли? Вон он, за тем углом! Городовые там малайку [9] какого-то ведут, а твой дурень с ними увязался. Беги скорей за ним! Да курицу-то дай!

Васена сунула в чье-то окно курчонка и побежала туда, куда бабы тыкали пальцами.

Она сразу разглядела в столбе желтой пыли Ларивошку с Рахимкой, а за ними Чувылкина с лошадью, А Степка, Степка где же?.. Наконец и Степку увидала: крадется вдоль стены старой брошенной бани, прижимается к забору, прячется, а не отстает от городовых.

Увидела Васена сына — пот со лба вытерла: слава богу, не его ведут.

«Ах, поганец, поганец! Нисколько мать не жалеет. Ну, подожди у меня, дай только до дому добраться. Подожмешь ты у меня хвост».

И она пустилась догонять Степку.

А ребята уже наперебой кричат из подворотен Степке:

— Эй, Засорин, матка за тобой гонится! Лезь сюда!

Степка обернулся. И вправду — мать бежит, прямо на него несется. А за ней переваливается с боку на бок Рахимкин отец — Нога-Бабай.

Хотел было Степка нырнуть в первую подворотню, да раздумал. Сам бросился навстречу матери, вцепился ей в фартук и забормотал:

— Мам, двугривенный есть? Ну, может, гривенник? Дай скорей Ларивошке. Может, отпустит. Ей-богу, не купался Рахимка. Честно слово, не купался. Лошадь мыл. Да что ж это такое — уж лошадей мыть нельзя? Ну, скажи, правильно это? Правильно?

Васена схватила Степку за плечи, затрясла его и зашептала ему в лицо:

— Дурак, дурак, пустая башка. Куда тебя черти понесли? Всем ты бочкам затычка. Вот погоди, я тебе ужо покажу, что правильно, что неправильно. Я тебе покажу, как из дому убегать! Сейчас же домой поворачивай!

Крепко держа Степку, Васена оттолкнула локтем Бабая, который все вертелся возле, и широко зашагала к дому. Да немного нашагала. По всей улице разнесся пронзительный визг:

— Ая-я-я-яй!..

Это Рахимка кричит. Горько кричит. То ли бьют его, то ли перепугался он насмерть…