Нимай Дас - Госвами Сатсварупа Даса. Страница 63

В хижине был земляной пол и всего одна комната, в которой стояли двухъярусные кровати. В ней была также печка, небольшая поленница, топор и нож, но не было никаких продуктов. Рядом с хижиной на высоких сваях стояло еще одно строение, меньшее по размеру, но довольно прочное. Гурудев попросил меня посмотреть, что там находится, потому что, как оказалось, именно в нем и хранились продукты. Не пробыв в хижине и получаса, я вновь вышел на улицу. Я догадывался, почему сваи «кладовой» были обиты жестью и почему в нее нужно было взбираться по приставной лестнице. Она была построена с таким расчетом, чтобы наши друзья - волки и медведи - не смогли в нее проникнуть.

Продуктов в домике было не так много: там стояли лишь две картонные коробки с провизией. В них лежал большой пакет пшеничной муки и несколько меньших по размеру пакетов с кукурузной мукой, овсяной крупой, сухим молоком, сахаром и порошкообразным картофельным пюре. Там были также бобы разных видов, различные консервированные овощи: кукуруза, зеленый горошек и т.п., - и банка с арахисовым маслом. Еще там было много продуктов, которые мы не могли есть, например бобы со свининой, кофе, грибной суп-пюре, ливерный паштет, сардины (которые были, по-видимому, деликатесами). Возможно, эти продукты были принесены прежними обитателями из какого-то большего хранилища, а, может быть, они были оставлены специально для таких, как мы, заблудившихся людей. Я старался даже и не думать о том, насколько нам хватит этих продуктов.

Тогда мы еще не думали, что продукты нужно расходовать экономно, поэтому я решил устроить пир, чтобы доставить себе и Гурудеву хоть какую-то радость, Я усердно принялся за приготовление прасада, однако далеко не все приготовленные мной блюда получились съедобными. Раньше я никогда не готовил сам, а лишь помогал немного на кухне и наблюдал, как готовят другие. Тесто для чапати получилось у меня таким липким, что когда я начал раскатывать его, оно стало прилипать к рукам и скалке (которой мне служила бутылка). Кое-как я все-таки сформировал из него тонкую лепешку и стал держать ее над огнем, однако я только сжег ее наружную сторону (и свои пальцы), тогда как внутри она по-прежнему оставалась сырой. Тогда я отложил тесто в сторону и занялся другими блюдами.

Все это происходило на глазах у Гурудева, который лежал на кровати, страдая от сильной боли в ноге. Несколько раз он садился в постели и объяснял мне, как готовить то или иное блюдо. При этом он улыбался, словно все это его очень забавляло.

Я подумал, что проще всего было бы вскипятить воду и что-нибудь отварить. Я вышел на улицу, набрал снега, растопил его и поставил кастрюли с водой на печь. В одну кастрюлю я положил бобы. Вскоре вода в ней бурно закипела, однако д а ж е спустя полчаса бобы оставались жесткими и сморщенными, и мне пришлось их выбросить.

В общем, все закончилось тем, что на тарелку, предназначенную для предложения пищи Божествам, я положил консервированную кукурузу, зеленую фасоль, которую мне удалось отварить, рис, получившийся, к моему удивлению, довольно мягким (хотя, может быть, даже слишком мягким), а также консервированные персики и яблочное пюре, которые я просто никак не мог испортить (к счастью, последние обитатели хижины оставили в ней консервный нож). Арахисовое масло оказалось тоже довольно неплохим. Все это я предложил небольшим Божествам, которые Гурудев всегда возил с собой: Гаура-Нитаю и маленькому мурти Шрилы Прабхупады, а также изображениям Радхи с Кришной и Нрисимхадевы. Я поставил Божества и изображения на коробку и произнес молитвы.

Когда Гурудев начал есть, я решил поставить запись с лекцией Прабхупады, хоть и понимал, что батарейки в нашем магнитофоне не будут работать долго. Гурудев велел мне не ждать, когда он закончит обедать, и тоже приниматься за еду. Мы ели и слушали Шрилу Прабхупа-ду, комментировавшего стих из «Бхагаватам», в котором говорится, что солнце не может сократить продолжительность жизни того, кто слушает о Кришне. Оба мы съели немало, а после обеда нам удалось немного поспать, что помогло нам хоть немного оправиться от потрясения, вызванного аварией и тем, что мы оказались в полном одиночестве в диком и пустынном месте.

На следующий день дрова в хижине закончились, и я, взяв топор, пошел в лес, чтобы срубить дерево. С одной стороны, все это казалось захватывающим приключением, и я чувствовал себя так, словно вновь был бойскаутом, только теперь я делал все ради гуру и Кришны, а не для того, чтобы получить какие-то знаки отличия или заслужить похвалу начальника отряда. Однако одновременно с этим меня не оставлял гнетущий страх, и я все бы отдал за то, чтобы оказаться где-нибудь подальше от этого места - там, где было тепло и безопасно.

Я боялся заходить далеко в лес и потому принялся рубить небольшую ель, стоявшую на краю поляны. При каждом малейшем шорохе я прекращал работу и начинал осматриваться, думая, что это волк или медведь (а может, и снежный человек) крадется у меня за спиной. Мое зрение тоже обманывало меня: порой я кидал взгляд на камень или далеко стоящее дерево, и мне мерещилось, что это не камень или дерево, а зверь. А мое воображение, питаемое страхом, начало рисовать различные картины. Например, мне представлялось, как несколько огромных волков рысью приближаются ко мне, огибая поляну. От страха я даже снял с пояса нож и стал размахивать им, как если бы на меня кто-то нападал. Я не слишком храбрый и воинственный человек и очень сомневаюсь, что у меня хватило бы мужества вступить с кем-нибудь в смертельную рукопашную схватку. Но если бы дело дошло до этого, я предпочел бы сражаться, чем быть съеденным заживо. Правда я сомневался, что смог бы хорошо драться. Говорят, что животное чувствует, испытывает человек страх или нет, и что, встретившись со зверем, лучше не убегать от него. Вот так, вздрагивая от каждого шороха и постоянно отвлекаясь от работы, я и рубил дерево и колол в лесу дрова. На все это у меня ушло несколько часов, и когда я закончил, было уже темно. Когда я нес дрова к хижине, я увидел на снегу

Снежный человек свежий помет. Рядом с ним виднелись следы, похожие на собачьи. Я был очень напуган и решил рассказать об этом Гурудеву. Я не хотел понапрасну тревожить его, -наше положение и так было достаточно опасным. Но я считал, что, не зная, как справиться со страхом, я должен искать у него помощи.

В хижине был камин, но мы решили развести огонь в печи, подумав, что там дрова будут гореть дольше. Хотя на улице было довольно холодно (около десяти градусов по Фаренгейту), это была уже не зимняя стужа. Если бы стояла зима, мы бы, наверное, не выжили. Разведя огонь, я размешал в воде сухое молоко и поставил его на печь.

- Гурудев, - сказал я, - я никак не могу справиться со страхом.

Гурудев сел в постели.

- Мне тоже страшно, - проговорил он, - но что мы можем поделать? Давай просить Кришну помочь нам.

На одной ноге у него была самодельная шина, а другая была перевязана куском ткани. Он сидел в постели, положив руки на повязки, и улыбался, и от его улыбки мне стало немного спокойнее.

- Когда Арджуной овладел страх, - продолжал он говорить, - Кришна не сказал ему, что он не должен плакать или испытывать страх. Единственное, что он не должен был делать, - это отказываться выполнять свой долг. Кришна сказал Арджуне, что следует терпеливо переносить трудности. Мы испытываем страх, потому что еще не достигли освобождения. Если бы мы были освобожденными душами, Кришне не пришлось бы говорить нам, что нужно терпеливо переносить страдания, не так ли? Но Он знает, что мы слабы и находимся под влиянием материальной природы, поэтому Он напоминает нам, что все в этом мире преходяще и мы должны терпеливо переносить временные проявления счастья и горя.

После этого я признался Гурудеву, что ужасно боюсь диких животных. Как раз во время нашего разговора недалеко от хижины послышался пронзительный вой какого-то животного: шакала, или волка.

- Насколько я знаю, - серьезным тоном сказал Гуру-дев, - животные обычно не нападают на человека, если их не тревожат. Но мы должны быть очень осторожны. Что же касается твоих страхов, то мне кажется, это твой ум делает реальность еще более страшной. Но зачем делать ее еще страшнее? Разве то, что есть, недостаточно страшно для тебя?