Другие правила - Большаков Валерий Петрович. Страница 47

Жилин собрал оружие и перепрограммировал целые «пин-то». Жестом подозвал киберов. Один послушался, второй продолжал вертеться на одном месте. Глеб вздохнул, похлопал колченогого по круглой голове – она ему едва доставала до плеча, – сказал: «Помоги погрузить».

Киберстроитель с готовностью облапил собрата за шею-грудь, Жилин ухватился за кормовые ноги, и они вдвоем затянули робота на раму багажника. Жалко ж бросать!

Жилин взобрался на сиденье и включил двигатель. До техмодуля строителей оставался какой-то километр – купол белел за серыми буграми мальпаиса, как юрта в степи. Краулер ворохнулся и покатил прямо по длинной тени энергоприемника. Оба «пинто» волоклись след в след, как вьючные лошади в поводу. Сзади их догонял хромой киберстроитель. Как это бабушка Аня дразнилась на хромого? «Рупь двадцать, рупь двадцать, рупь двадцать…»

То ли делинквенты на Жилина так подействовали, то ли что, но ему живо вспомнилась Африка – и перистые ветви казуарин, и раскидистые сейбы, и вильчатые пальмы дум-дум. И как передвижные излучатели-гипноиндукторы сжимают кольцо вокруг горящего поселка, занятого пурпурами, и как вертолет-наводчик увертывается от ракет, и как тебя всего сотрясает одно-единственное, но жгучее желание – поймать пурпурную сволочь, отобрать у нее ржавый «калаш», и садить, садить по ней, по сволочи, длинной очередью, вколачивать ее в красную латеритовую слякоть, мешать со слоновьим навозом – за ту молоденькую учительницу, которую тхакуровцы сначала распяли, а потом вспороли ножом вагину и набили солью… И как невыносимо трудно было это желание в себе задавить.

Когда ж люди поймут наконец, что настали новые времена? Что уже необязательно топтать и мучить ближнего и дальнего? Тебе и так все дадут – и уютный домик, не хуже, чем у соседа, и бесплатную жратву, и шмотки от-кутюр. Броди себе с утра до вечера по цветущим садам, по изумрудным лугам, плюй с горбатого мостика в синюю речку и любуйся ласковыми и мирными пейзажами. Лепота! А приглядишься… В бескрайних садах-то, кои без гнилья и комаров, режутся в карты серые, запачканные типы, и ржут над собутыльником, заблевавшим с перепою изумрудную траву, и швыряют пустую тару в прозрачную синюю речку… «Нет, не тем, не тем я занят, – мрачно подумал Жилин. – Генерация, климатизация, колонизация… А толку? Ну, выправим мы Марс, выправим! Ладно. Благоустроим, то-се… „Нате, люди, пользуйтесь! Вот вам Земля номер два, получите и распишитесь“. И что? А ничего! Явятся все те же нечистые и подвыпившие, и заблюют, заплюют, затопчут пляжи озера Маринер, а на горе Олимп не поленятся начертать: „Здесь был Вася“…»

«Разве я генерации атмосферного покрова хочу? – думал Жилин. Да на кой он мне сдался, покров этот… Я хочу, чтобы люди выправились! Мне позарез нужны десять миллиардов гордых, веселых и добрых людей! Что же мне – оставить работу, бросить свои машинки и двигать в учителя? Пестовать хомо новусов? Похвально, конечно. Только вот откуда в Глебе Жилине взяться педагогическому таланту? Где, в каких сусеках души наскребет Глеб Жилин чуток понимания и капельку милосердия? И детей я не люблю… Нет, тут нужны люди, которые живут будущим, такие, как мой Антон Иваныч или Юлия Францевна. Они совсем-совсем другие…»

Перед зданием техмодуля Жилин остановил краулер, слез и протер шлем. Рядом с циклопическим остовом макропогодной установки техмодуль выглядел кукольным домиком, маленьким и уютным.

Пробежали, выстроившись в цепочку, четыре строительных робота. Их шеегруди и тяжелые рогатые головы плавно покачивались на ходу. Заприметив Жилина, киберы включили сигнал «ждем указаний». Глеб показал им руками: «Продолжать выполнять программу». Возбужденно стрекоча, роботы поскакали дальше.

Миновав широкий тамбур и кольцевой коридор, Жилин очутился в полукруглом помещении с перегородкой, служащей фоном видеопласту. Видеопласт создавал иллюзию золотой осени: трещиноватая чернь ветвей стряхивала ветхую кисею лиственного убора, тянулась к яркому, холодному небу, врастала в облака…

Жилин снял шлем. Навстречу пахнуло прелью. Обдало сухим теплом. Из «рощи» донесся женский смех, звяканье ложечек, приятный для ЖКТ звон кухонной машины. Раздвинув ветви «рябины», Жилин шагнул в кают-компанию, куда выходили двери рабочих комнат. Напротив «рощи» за тремя сдвинутыми столиками чаевничали кибернетисты и операторы-строители вперемежку. Никольский сосредоточенно хлебал чай, крепко держа кружку в ладонях. Длинный Сугорин в основном налегал на горячие пончики, таская их с большого блюда. Сухопарый, малость сутулый Соловейчик, склонясь, смешил свою жену, маленькую, милую Таню. Та заливалась звоночком. Высокая, очень красивая Ирина Никольская и худенькая, с веселыми глазами Света Сугорина чиркали какую-то схему на салфетке и спорили шепотом, отдувая со лба завитки волос – черных и каштановых. Лю Шуйбэнь и Сергей Быстров пока холостяковали. Они сидели с краю, поближе к женщинам, и шумно восхищались внешними данными соседок.

– Привет! – сказал Глеб, отводя рдеющую «гроздь».

Ему ответил хор восклицаний и шутливых поздравлений:

– А мы вас видели!

– Нам сверху видно все!

– Как вы их всех!

– Так им и надо!

– Совсем уже с ума посходили!

– Мало еще получили!

– Дайте я вас поцелую! Сережа, мог бы и отвернуться!

– Я не смотрю!

– А мы вас уже встречать собрались идти! А Лю нас не пускал!

Женщины окружили Глеба и, весело жалуясь на притеснения, повлекли к столу. Шуйбэнь, глядя на прелестниц с молчаливым укором, подал через стол мозолистую пятерню.

– Рад познакомиться, шифу [27].

– Взаимно, сяньшен [28].

– Чай будете? – спросил Никольский. Таня налила полную кружку и Сергей передал чай Жилину. – Угощайтесь… Вот пончики, это девочки сегодня нажарили. Теплые еще.

– Спасибо, – сказал Жилин. – «Сафари» эти часто устраивают?

– Да не сказать, что часто… – протянул Шуйбэнь, – но стороной не обходят. Набредают.

– Нас же здесь мало, – объяснил Быстров, шмыгая носом, – вот они и пользуются.

– Ночью, наверное, страшно, – сказала Ирина волнующим грудным голосом, – я еще в ночь не ходила, но уже боюсь.

– На песчаные танки пока не нападали, – нахмурился Лю, – а на краулерах все давно уже зареклись ездить.

– Они не грабят, не насилуют, – подхватил Никольский, – они больше гадят.

– Шо это вже за работа, – сказал Соловейчик, отодвигая чашку, – когда двое при деле, а третий охраняет! Дикий Запад какой-то!

– Дикий Марс! – буркнул Быстров и подул на чай.

– Может, сменим тему? – предложил Шуйбэнь.

– Давно пора…

– А вы в курсе, – сказал Быстров, откусив от пончика, – что директор системы – пурпурный? Не боевик, но активист.

– Спец он, конечно, отменный, – проговорил Сугорин, – но грязный тип, гнать его надо…

– Липший друг Тхакура Сингха! – сильно сбиваясь на украиньску мову, сказал Лева Соловейчик. – Тхакур, оказывается, работал тут. На ДТ-комбинате. То ли инженером, то ли старшим оператором…

– Это мы так сменили тему! – засмеялась Света.

Из тамбура донесся невнятный возглас. Света подняла палец и прислушалась.

– Тимофей Альбертович пожаловали, – сказала она торжественно. – Сейчас еще обо что-нибудь…

Ее прервал гулкий удар и взрыв негодования:

– Понаставили тут!..

Никольский сунулся к дисковому пульту формирователя, пощелкал, и осенний лес исчез. Перед аппаратной стойкой, потирая ушибленную ногу, стоял в позе журавля Тимоти Морган. Был он молод, мосласт, рыжеволос, но черен от загара. Морган показал Сергею кулак и заулыбался, узнав Жилина.

– О! – вскричал он. – Хэлло, мастер!

– Хэлло, Тим, – улыбнулся Жилин. – Издеваются?

– Не то слово, – сказал Тимофей трагическим голосом, – совсем заклевали, в гроб скоро загонят!

– Ой-ой-ой! – насмешливо покачала головой Таня.

Тимофей сделал скорбное лицо и, припадая на одну ногу, обошел тысячегранник видеопроектора.