Хранительница меридиана - Бахревский Владислав Анатольевич. Страница 22

— Ты что делаешь тут? — спросил милиционер.

— Ничего.

— Садись в коляску, прокачу.

— Мне нельзя.

— Садись, садись.

Милиционер быстро взял Варежку за локоть. В отделении ждала тетка.

— Он был в дурной компании? — спросила она у милиционера.

— Был один. На углу Володарской стоял.

— Что ты там делал? — спросил Варежку высокий милиционер с белыми офицерскими погонами.

— Ничего.

— Говори правду, Коля! — крикнула тетушка.

— Я ничего плохого не делал. А что я там делал — сказать не могу.

Милиционер посмотрел Варежке в глаза.

— А ну-ка, голубчик, поговорим начистоту!

Получила тройку — встань в угол. Получила двойку — на десять дней лишаешься сладкого. Разбила чашку — в угол. Порвала платье — на десять дней лишаешься сладкого.

Александра Александровна лишила Варежку прогулок: Ну и хорошо! Он приходит из школы и целый день сидит дома.

Варежка — человек румяный, тетушка гордится этим. А быть румяным ужасно. И Варежка рад заточению. Без хорошего воздуха лицо у него будет благородным, без одной кровинки.

Варежка знает — все эти мысли: детство. Пистолетом Василисиного отца не запугаешь, да и где он — пистолет! Ничего-то они не придумают: ни Ленька, ни Роман.

Вечером Варежка пришел в комнату тетушки.

— Я хочу у вас спросить! — говорит он высоким голосом. Он требует глазами, чтоб его выслушали, чтоб у взрослого человека — упаси бог — не промелькнула бы на губах улыбочка.

— Да, Коля, — говорит тетушка. Она сказала это просто и выдержала экзамен.

— Я хочу спросить, что же нам делать? Как помочь Василисе?

— Кто это — Василиса?

Варежка обмяк. Он заторопился, запутался в словах.

— Она — девочка. И у нее сестра. Мы дежурили, чтобы он не сделал им плохо. А меня поймал милиционер. Он расходится, а они все плачут.

Варежка думал, что тетушка обнимет его и скажет: «У тебя доброе сердце, Коля». И он готов был раскрыть все тайны, даже о доме Лангора.

Но Александра Александровна молчала. Она поднялась с кресла и ходила по комнате взад и вперед.

Ленькин отец проверял не только дневник, но и тетрадки.

— Тройка, тройка, тройка с минусом. Скажи по-честному: учиться будешь или тебя, как маленького, пороть надо? Мне-то ведь стыдно уже тебя пороть! Большой ты.

Что было сказать Леньке? Он старался, а выше тройки не получалось.

— Хватит носом шмыгать! — насупился отец. — Думай!

И Ленька вдруг рассердился. Тройки, двойки! Василиса без отца остается, а тут какие-то тройки!

— Ты слушаешь меня?

— Не кричи, — сказал Ленька. — Ты лучше скажи, как Василисе помочь. Я маме говорил.

Отец посмотрел на Леньку, как на марсианина.

— Мать, о чем это наш сын?

А когда ему растолковали, совсем рассердился.

— Душонка! Нарожал детей — и бежать. Характером небось не сошелся. Бить таких прощелыг надо, ремнем.

— Ремнем ты меня можешь бить, — сказал Ленька. — Чужого не стукнешь.

— Ты на отца худую память не держи. Понял? — Ленька с удивлением заметил, что отец покраснел. — А с этим поговорить надо. Ты Василисе своей скажи — поговорю, мол. Мол, отец у меня рабочий. Он поговорит.

Краски не хватило, и восклицательный знак пришлось дописать углем. Теперь все было как надо.

Возле окна стоял треногий письменный стол, изъеденный жучком-точильщиком. На одной стене висело тридцать репродукций, вырванных из «Огонька», на другой, где была дверь, карта Европейской части СССР и ковер с лосями, у которых моль отъела ноги. Самая широкая, самая светлая белая стена выглядела особо. Оранжевой краской для полов было нарисовано:

— Мальчишки! — сказала Василиса. — Вы только подумайте, у нас свой дом! Все свое: стол, картинки и даже суп.

— А не пора ли отобедать? — спросил Роман.

— Пора! — сказал Ленька.

— Хотите шурпо? — у Василисы заблестели глаза. — Мы жили в Средней Азии, и там все варят шурпо.

— Хотим! — сказал Ленька. — А ну, выкладывай добычу.

Варежка подошел к столу и выложил две луковицы, четыре сырые котлеты, пачку индийского чая, стручковый перец и две горсти манки.

Ленька выставил бутылку подсолнечного масла. Еще он принес кусище баранины.

— Тебя не заругают? — забеспокоилась Василиса.

— Подумаешь!

— Так дело не пойдет. Масло надо отнести назад. Мы немного возьмем для обеда, а остальное мы отнесем.

— Ничего я не понесу.

— Отнесешь, — сказал Варежка. — Ты, Василиса, не волнуйся, он правда отнесет.

Роман притащил целую сумку. Здесь было двадцать три картошины, восемь сдобных сухарей, кулек с конфетами «Буревестник», луковица, буханка черного хлеба и мешочек с пшеном.

— Эх вы, мальчишки, всего принесли, а соль забыли!

— Я хотел взять, — сказал Варежка.

Василиса была молодец. Она принесла и соль, и лавровый лист, капусту и морковь, рис, сливочное масло, маргарин. Всего понемногу, но Роман, глядя на продукты, подергал себя за ухо.

— Обед гигантов.

Но Василиса сказала:

— Сегодня, конечно, можно устроить пир, но вообще будем соблюдать экономию.

Варили на керогазе. В кастрюлю налили воды, положили мясо. Воду посолили. Стали то и дело снимать крышку — когда же закипит? Стали тыкать вилкой в мясо — когда же сварится?

— А что это такое — шурпо? — спросил Варежка.

— Суп. Сначала варят мясо. Потом его обжаривают, а в бульоне варится картошка. Картошки надо много, и луку много, морковь еще нужна, перец.

— А может, сварить что-нибудь известное?

— Ну уж нет, — сказала Василиса. — Если вам делать нечего, пожарьте лук.

Шурпо ели, изнемогая от восторга. Было оно золотое, и казалось, что и пар от него золотистый.

— Ай да Василиса! — кричал Роман. Вдруг он стал смотреть на нее и даже жевать перестал.

— Ты что?

Он постучал себя по лбу.

— Как же я мог забыть!

— Что? — испугалась Василиса.

— Не скажу. Секрет.

На улице, под окнами, зарокотал бас:

— Лезь, Ваня, сюда. Я эту нору знаю. Ребята глянули друг на друга.

— Кто это? — спросила шепотом Василиса.

Дверь распахнулась, и сразу черную дыру коридора закрыла тяжелая сутулая спина.

— Давай, давай топай. Мы ее тут и ахнем!

Человек трудно развернулся и потряс бутылкой водки.

— Это что за детский сад? Брррысь!

Ребята вскочили. Попятились в угол. Но Ленька раздвинул их и загородил Василису. Глядя прямо перед собой, вытянув шею, встал рядом Варежка. Роман тоже шагнул вперед.

— Смотри, Ваня! Они нас будут бить.

Великан захохотал, раскачиваясь и закрывая лицо рукой.

А Ваня был совсем обыкновенный. В заляпанной белилами куртке, в негнущихся штанах, он долго непонимающе смотрел на ребят.

— Смотри-ка, — сказал он, указывая на стену. — Галерея.

И вдруг шевельнул ушами.

- Рес-пу-бли-ка детей…

- Гал-лерея! — хохотал великан. — Рес-пу-блика!

— Рес-пу-бли-ка детей, — повторил Ваня. Он посмотрел на Василису и всхлипнул.

Я Нюрку свою вчерась побил ни за что.

— Правильно, — сказал великан. — Плакай не плакай, а выпить надо.

Ваня отодвинул от себя друга и шагнул к ребятам.

— Я Нюрку побил, — пожаловался он, — ни за что. Василиса тихо сказала:

— Вы нехороший.

Ваня печально кивнул головой. Потом резко повернулся к великану.

— Пошли!

— А ее? — великан поиграл бутылкой.

— Пошли, — сказал Ваня. — Тут республика.

Они с грохотом вывалились из дома. Ребята все еще стояли, заслонив Василису. Вдруг Роман засмеялся.

— Все-таки Ленька у нас рыцарь.

— Сами вы рыцари.

Варежка подпрыгнул, замахал руками.

— Победа! Они ушли!

— Испугались твоих страшных кулаков, — сказал Роман.

— Испугались не испугались, а все-таки ушли. И мы были вместе. И каждый стал бы драться!