Избранное - Фраерман Рувим Исаевич. Страница 9

Но о ней самой, казалось Тане, он никогда не помнил, хотя и учился вместе с нею в школе, и обедал, и играл на биллиарде. И все же он не давал себе труда думать о ней хотя бы одну минуту в день, хотя бы только для того, чтобы ненавидеть ее так же, как она ненавидела его.

Так почему же, однако, согласилась она пойти с ним на рыбную ловлю и показать место, где клюют лещи?

VIII

Таня любила звезды — и утренние, и вечерние, и большие летние звезды, горящие низко в небе, и осенние, когда они уже высоки и их очень много — целая куча звезд. Хорошо идти тогда под звездами через тихий город к реке и увидеть, что и река полна этих самых звезд, как будто насквозь просверлена ими темная и тихая вода. А потом сесть на берегу, на глину, наладить удочки и ждать, когда начнется клев, и знать, что ни одна минута, отпущенная тебе законом охоты на ловлю, не потеряна зря. А рассвета все нет, и солнце еще не скоро протащит туман над рекой. Еще сначала будут клубиться в тумане деревья, и после уж задымится вода. А пока можно думать о чем угодно: о том, что делает теперь под кустом бурундук, и спят ли когда-нибудь муравьи, и бывает ли им холодно перед утром.

Да, хорошо бывало на исходе ночи.

Но сегодня, когда Таня проснулась, звезд уже было мало — одни ушли совсем, а другие уже бледно горели на краю горизонта.

«Вряд ли будет хорошо, — подумала Таня, — ведь Коля собирался с нами».

И тотчас же она услышала стук. Это в окошко стукнул два раза Филька.

Таня в темноте надела платье, накинула на плечи платок и, распахнув окно, выскочила прямо во двор.

Филька стоял перед нею. Глаза его в бледном сумраке были странного цвета, блестели точно у безумного. Удочки лежали на его плече.

— Ты что же так поздно? — спросила Таня. — С вечера червей не накопал?

— А ты попробуй накопай их в городе, — хрипло сказал Филька. — Еще не поздно, как раз придем.

— Да, это правда, — сказала Таня, — с червями у нас плохо дело. Удочку мою взял?

— Взял.

— Ну, что ж, пойдем, чего ждать?

— А Коля? — спросил Филька.

— Ах да, Коля! — И Таня даже поморщилась немного в темноте, словно вовсе забыла о Коле, словно не вспоминала о нем в ту самую минуту, как проснулась и поглядела в окно на звезды.

— Мы подождем его в переулке на набережной, — сказала она и тихо свистнула своей старой собаке.

А та даже не шевельнулась под санями, не переместила даже лап. Только взглянула на Таню, будто хотела сказать ей: «Хватит! Разве мало ходила я с гобой на реку летом за рыбой, зимой на каток, и разве не я так часто таскала в зубах твои стальные коньки? А теперь уж хватит. Ты подумай только, куда я пойду в такую слепую рань!»

И Таня поняла ее отлично.

— Ладно, — сказала она, — лежи. Но, может быть, кошка пойдет?

Таня позвала:

— Казак!

Кошка поднялась и пошла со всеми своими котятами.

— Зачем она тебе? — спросил Филька.

— Молчи, молчи, Филька, — сказала Таня. — Она не хуже нас с тобой знает, зачем мы идем на реку.

И они пошли, все углубляясь в утро, как в волшебный лес, выраставший перед ними внезапно. Каждое деревцо в роще казалось клубом дыма, каждый дымок, тянувшийся с труб, превращался в причудливый куст.

На углу, у спуска, они подождали Колю.

Он долго не шел, и Филька дул себе на руки — холодно было ночью добывать червей, копаться в остывшей земле.

А Таня со злорадством молчала. Но и ее озябшая фигурка с открытой головой, тонкими волосами, от влаги завившимися в кольца, будто говорила: «Вот посмотрите, какой он, этот Коля, есть».

Наконец они увидели его. Он выходил из переулка. Он не торопился ничуть. Он подошел, стуча ногами, и снял свою удочку с плеча.

— Простите, пожалуйста, — сказал он. — Я запоздал. Вчера меня затащила к себе Женя. Она тоже показывала мне разных рыб. Только она их держит в аквариуме. А есть красивые рыбки. Одна совсем золотая, с длинным черным хвостом, похожим на платье. Я загляделся на нее. Так что простите уж меня, пожалуйста.

Таня задрожала от гнева.

— Простите, пожалуйста, — повторила она несколько раз. — Какая вежливость! Ты бы лучше не задерживал нас. Из-за тебя мы прозевали клев.

Коля промолчал.

— Мы еще не прозевали клева, время есть. Это наверху светло, а на воде еще не видно поплавка. Зачем же ты сердишься? — сказал Филька, более опытный, чем они.

— Я потому сержусь, что не люблю очень вежливых, — ответила Фильке Таня. — Мне всегда кажется, что они меня хотят обмануть.

— А я, например, — сказал Фильке Коля, — не люблю кошек, никаких — ни тех, которые ходят ловить рыбу, ни тех, которые не ходят никуда. Однако я из этого не делаю никакого вывода.

И Филька, сердце которого не выносило тяжести ссор, с грустью посмотрел на обоих.

— Почему вы ругаетесь всегда — и тут, и в классе? А я вам вот что скажу: перед охотой ссориться — так лучше остаться дома. Так говорит мой отец. А он знает, что говорит.

Коля пожал плечами.

— Я не знаю… Я никогда не ссорюсь с ней. Но всегда она. А между тем отец говорит, что мы должны быть друзьями.

— Это не обязательно, что говорит отец, — сказала Таня.

Филька еще печальнее посмотрел на нее. И даже Коля был удручен ее словами, хотя не показывал виду.

— Нет, я не согласен, — заметил Филька. — Мой отец охотник, он говорит со мной мало. Но все, что скажет, — правда.

— Вот видишь, — сказал Коля, — даже Филька, твой верный Санчо-Панчо, не согласен с тобой.

— Почему же он Санчо-Панчо? — спросила насмешливо Таня. — Уж не потому ли, что ты недавно прочел «Дон-Кихота»?

— Нет, «Дон-Кихота» я прочел давно, — ответил Коля спокойно, — но потому хотя бы, что он всегда носит твои удочки и копает для тебя червей.

— Потому что он в тысячу раз лучше тебя! — крикнула Таня, сильно покраснев. — Филька, не давай ему червей.

А Филька подумал:

«Черт возьми! Они говорят обо мне, как об убитом медведе, а ведь я еще живой».

Коля еще раз пожал плечами.

— И не надо, я сам накопаю на берегу и место найду для себя. Не надо мне твоих червей.

И он исчез под берегом, где кусты и камни скрыли его мгновенно из глаз. Только шаги его долго и невозмутимо звучали внизу, далеко на дорожке.

Таня смотрела ему вслед, уже не видя его.

Белый туман поднимался ей навстречу с реки, шагал по глине, шуршал, наступая на листья, на траву и песок, И такой же белый туман стоял у нее на душе.

А Филька с сокрушением глядел в ее лицо и молчал, не зная, что сказать. И, наконец, сказал правду:

— Что тебе нужно от него? Зачем ты к нему пристаешь? Я сижу с ним на одной скамейке рядом и знаю — никто тебе про него ничего дурного не скажет. И я не скажу. Я не видел в нем гордости, хотя он учится лучше других, даже лучше тебя. Я сам слышал, как он говорил по-немецки с учительницей немецкого языка. И говорил по-французски. А ведь в классе об этом никто не знает. Так что же ты хочешь от него?

И Таня ничего не ответила Фильке. Она двинулась тихо вперед, навстречу реке, дремавшей внизу, под туманом. И кошка с котятами тоже побрела вниз, к реке.

А Филька шел следом за ними и думал:

«Странный этот мальчик Коля! Пусть тысячи кошек ходят на реку добывать себе рыбу, пусть миллионы кошек! Но раз они с Таней, то разве ему, Фильке, от этого хоть капельку хуже? Нет, ему хорошо! И странная эта девочка Таня! Пусть Коля называет Фильку и Санчо, и Панчо, о которых он пока не слышал еще ничего плохого, но разве ему, Фильке, хоть на капельку хуже от этого. Нет, ему хорошо!»

Так спустились они по крутому берегу и дошли до реки, до узких мостков, куда приставали шампонки, и увидели, что Коля сидит на досках как раз на том самом месте, где всегда клюют лещи.

— Нашел он таки его, это место! — сказал с радостью Филька, так как в душе был этим вполне доволен.

Он подошел к Коле, заглянул в его банку, где на ржавом дне лежала только горсть пустой земли, и, отвернувшись, чтобы не видела Таня, всыпал туда немного земляных червей.