Заколдованные сокровища - Тарасенка Пятрас. Страница 17

— Пусть только появится — мы его живо расколдуем. Надо только рябиновую палку с собой взять. Как ударим по тому зверю или страшилищу этой палкой, золото так и посыплется.

— Так давай скорей искать клад!

— Давай,—согласился Владас.

— Только нужно правильно определить место, где копать!

— Так ты и сделай это. У меня часов нет, точного времени я не знаю.

На беду несколько дней подряд с утра было пасмурно, и Пятрас, проснувшись рано, уже не мог больше заснуть: он глядел на серое, затянутое облаками небо, и на душе у него было неспокойно.

Небо прояснилось только через неделю, и Пятрас, украдкой взяв часы отца, побежал к старому дубу. Вот уже и шесть часов. Длинная тень тянется через всю лужайку. Пятрас отметил на земле место, где тень кончалась. Вернувшись домой, он едва дождался вечера. В шесть часов он опять был у старого дуба и точно так же, как утром, вбил колышек в то место, где теперь был конец тени. Зная направление теней и измерив их длину, Пятрас отмерил расстояние в северную сторону. Оно было в три раза меньше, чем утренняя и вечерняя тень вместе. Здесь, по его расчетам, должен быть солдатский клад. И место это оказалось на самой середине дороги, что вела в поместье. Пятрас побежал к Владасу и сказал ему, что теперь можно копать. Договорились идти к дубу поздним вечером, а Владас пообещал разыскать рябиновые палки: этих палок всякая нечисть боится.

Когда стемнело, захватив лопаты и рябиновые палки, ребята тайком вышли из дому и скоро добрались до старого дуба. Поглядев, не идет ли кто по дороге, начали копать. Тяжело было рыть твердую, утоптанную землю, но ребята не жалели сил. Выкопали довольно глубокую яму и тут лопата Владаса наткнулась на что-то твердое.

— Клад!—прошептал Владас, осторожно откидывая землю.

И в самом деле, в земле лежало что-то, с виду будто камень. Но это был лошадиный череп.

— Вот тебе и клад! — грустно сказал Пятрас.

— А может, этот череп заколдованный? — сказал Владас.

Но как они ни рассматривали его, как ни били по нему палками, лошадиный череп не превращался в золото.

— А может, клад по-другому заколдован? Может, он примет вид какого-нибудь страшилища, человека или зве-ря? — размышлял Еслух Владас.

“ Ну что ж, давай подождем!

И в этот момент где-то вдалеке послышались тихие, грустные звуки скрипки. Ребята прислушались.

— Это, наверно, Мотеюс-музыкант на скрипке играет,— сказал Пятрас.

—¹ Да не Мотеюс это, а клад — он в Мотеюса превратился. Подождем. Как пойдет он к яме, мы его стукнем палкой по спине. Посмотрим, что будет.

Мальчики легли в канаву у дороги и стали ждать’^ А скрипка звучит все громче, все ближе и ближе подхо* дит музыкант.

По дороге, опустив голову, медленно идет Мотеюс-* музыкант и тихо, грустно играет. Подошел Мотеюс к яме и, не заметив ее в темноте, споткнулся и упал. Ребята быстро выскочили из канавы и стали бить Мотеюса рябиновыми палками. Выскочил бедняга Мотеюс из ямы и изо всех сил помчался по дороге. Даже про скрипку забыл.1

— Так это же настоящий Мотеюс! —сказал Пятрас; ему жалко стало несчастного скрипача. — Вот и скрипка его.

Посмотрел Владас на скрипку и согласился с Пятра-сом.

— Что мы будем делать со скрипкой? Ведь нужно отдать ее Мотеюсу! — сказал Пятрас.

— Сами мы не пойдем отдавать. Узнает, что это мы на него с палками напали, — не простит нам! Скрипку у костельных ворот положим. Утром там ее найдут звонари и отдадут Мотеюсу.

— Ну, а как с ямой быть, с черепом?

— Закопаем. Видно, не найти нам солдатского клада. А может, он не здесь лежит? Может, ты неправильное место нашел?

— Уж ты скажешь!—рассердился Пятрас. — Если только клад есть, то он лежит как раз здесь!

— А я думаю, что нет, не здесь. Разве ты не знаешь, что утром и вечером, даже в один и тот же час, тени бывают то длиннее, то короче? Летом солнце поднимается выше — и тени короче, а осенью оно стоит низко — и тени длиннее.

Пятрас понял свою ошибку.

— Да, не видать нам солдатского клада! — печально произнес он.

Мальчики засыпали яму и, вернувшись в городок, положили скрипку Мотеюса у ворот костела. Звонари нашли ее и отдали Мотеюсу. Обрадовался Мотеюс. Но что случилось с ним ночью, как его скрипка очутилась у костельных ворот, он никому не рассказывал. Мальчики тоже молчали*

В РАЗВАЛИНАХ СЯНДВАРИСА

— Дедушка, а что это за развалины на холме Сяндва-риса, в зарослях орешника? — спросили ребята у старика Илы.

— В старину на том холме стоял помещичий дом. Давно это было. Большой, красивый был дом: в несколько этажей, с высокой башней. В том доме жил богатый пан. Много у него было слуг, много было скота и всякого другого добра. Скупой был пан. Все ему казалось мало, хотелось еще больше разбогатеть. Крепостные работали на него и днем и ночью. Жаловались люди на свою тяжелую долю, да разве против пана пойдешь? А пан радовался своему богатству, гордился, что во всей нашей окрестности никто с ним богатством сравниться не может.

Была у пана молоденькая, красивая дочка. Мать ее давно уже умерла. Пан души не чаял в своей дочке, ничего для нее не жалел, привозил разные дорогие вещи, красивую одежду из чужих стран. Но не радовали дорогие отцовские подарки юную панночку. Была она печальная, не раз видел пан, как она плакала. А плакала панночка, глядя на крепостных. Очень жалела добрая панночка бедных людей, которых замучили работой да наказаниями. Как-то пошла она к отцу, стала просить его, чтобы он пожалел несчастных. Очень рассердился пан на дочь. А когда она еще раз попробовала заступиться за них, отец строго-настрого запретил ей даже говорить об этом. А чтобы она не видела людского горя, запер он ее в доме, никуда не выпускал.

Грустит панночка в богатом отцовском доме, плачет, что не может людям помочь. И скоро случилось такое, что все только диву дались.

Был у пана молодой слуга. Высокий, сильный, красивый парень. Очень по душе пришелся он пану. Каждое желание пана умел отгадать, каждую его прихоть исполнить. За это и любил пан слугу. Доверял ему пан, поэтому и велел ему свою дочь сторожить. А у слуги было доброе сердце, жалел он панночку, старался развеселить ее: то большущий букет полевых цветов принесет ей, то еще что-нибудь придумает. Немного прошло времени, и горячо полюбил парень молодую панночку. И панночка ею полюбила. Только оба из-за этой своей любви несчастные были. Знали они, не согласится отец отдать свою дочь за простого слугу. Богатые панычи сватались за его дочку, но всем отказывал пан. Собирался он выдать дочь за самого князя. Долго думали влюбленные, как им быть. И решили они обвенчаться тайком. Однажды, когда пан был на охоте, слуга с панночкой пришли в костел. Долго упрашивали они старого ксендза, чтобы он обвенчал их. Пожалел их ксендз, согласился.

Были у пана в поместье верные люди — всё доносили ему. Видит один, что молодая панночка со слугой в костел венчаться пошла, и тут же поскакал к пану. Страшно рассердился пан: как был на охоте, со слугами, собаками, так и влетел сам не свой в городок. Двери костела были заперты, слышно только было, как орган играет. Приказал пан слугам ломать двери. Застучали слуги топорами, стали камнями в двери бить, и въехал пан в костел верхом вместе со всеми собаками. А ксендз в тот момент уже кончил венчать молодых, они уже и кольцами обменялись. Тут пан совсем рассвирепел, поднял ружье да как закричит: «Будьте вы прокляты!» — и прицелился в зятя.

Услышала панночка проклятие отца, обернулась, увидела, что отец вот-вот выстрелит в ее мужа, бросилась к нему, загородила его собой. Грянул выстрел, и панночка мертвая упала к ногам своего мужа. И в тот момент, когда пан проклинал молодых, поднялась страшная буря, молния ударила в замок, и замок сгорел вместе со всем добром. Но пану не жалко было ни богатого замка, ни своих сокровищ: жалел только любимую несчастную дочь. Понял он, какое ужасное дело сделал. Долго пан ходил сам не свой, все обдумывал что-то в одиночестве, а потом бросил поместье, своих людей, богатство и ушел в лес. И там, в лесу, где скрещивались дороги, построил он маленькую избушку и молился день и ночь. Если, бывало, кто пройдет или проедет мимо избушки, пан выйдет на порог, низко кланяется и просит прощения. Долго жил пан в той избушке совсем один. А когда умер, похоронили его там же, на пригорке. Слыхали вы, ребята, что-нибудь о Понкаписе?¹² — спросил старый Ила, кончив так свой грустный рассказ.