Всегда вместе - Хавкин Оскар Адольфович. Страница 4

— Это со всего района! Бо-га-тейший у нас район! — с горделивой улыбкой произнес Владимирский — лобастый, с худощавым лицом человек.

Улыбка еще резче выделила жесткие складки вокруг твердого рта. Учитель протянул директору записку от Платона Сергеевича. Владимирский бегло прочел ее и сунул бумажку под настольное стекло.

— У меня у самого мальчуган в восьмом классе…

Откуда-то из угла буркнули:

— Мальчуган-то под крышу вымахал. А толк-то какой?

Владимирский искоса метнул взгляд на говорившего. По лицу директора, как показалось учителю, скользнуло смешанное выражение уважения и снисходительности.

— Познакомьтесь, — шутливо сказал Владимирский: — король охотников, покоритель недр… и неисправимый ворчун!

— Брынов, начальник геологической партии, — снова буркнули из угла.

Высокий человек с красным, обветренным лицом встал с дивана, пересел к столу и принялся бесцеремонно разглядывать учителя. Он почти не вмешивался в разговор, только беспрестанно курил, зажигая папиросу о папиросу.

— Как доехали? — спросил Владимирский, придвигая к гостю портсигар.

Учитель закурил:

— Эти семьдесят километров я никогда не забуду. Телега переваливается, как утка. Ее и швыряет и качает, колесо другой раз так о пенек стукнет, что в зубах отдает!.. А возчик ваш мне понравился. С ним никакая дорога не покажется скучной! Все расспрашивал, ожидается ли война, и с кем тогда будут Англия и Америка. Потом рассказал, как раньше на вашем руднике хозяйничали англичане, как советская власть строила здесь обогатительную фабрику; говорил еще о гидравлике, которую вы сооружаете.

— Напал Назар Ильич на свежих людей! — засмеялся геолог.

А Владимирский, не скрывая гордости, сказал:

— Строим, товарищ Хромов, строим! Растет рудник!

Заговорили о бытовых, будничных делах.

Все разрешилось проще и лучше, чем ожидал Хромов. Питаться он будет в столовой продснаба. Квартиру отремонтируют в ближайшие дни. Владимирский обещал письменный стол («в крайнем случае из конторы возьмем»).

Хромову понравился директор рудника — его деловитость и даже полувоенный костюм, который к нему очень шел. Он распрощался с Владимирским и краснолицым геологом.

На спуске к ключу начальник геологической партии нагнал учителя и пошел рядом.

— Ну как, надолго в наши края? — спросил он.

— Поживем — увидим. Возможно, до весны.

— По мамаше скучаете? — рассмеялся геолог. — Ничего, привыкнете! Посмотрите — красота какая! — Он показал на сопки вокруг поселка. — Утром пораньше встаньте — залюбуетесь. Зори у нас какие щедрые! Все цвета: и вишневые, и лимонные, и апельсиновые… Ботанический сад, а не зори!

Хромов начал расспрашивать Брынова о районе.

Геолог отвечал охотно и обстоятельно:

— Владимирский прав: здесь, в Загочинской тайге, кладовая минералов. Здесь — центр будущих пятилеток… Улыбаетесь? Думаете, сболтнул? Ладно, через двадцать лет увидим. Но уже сейчас надо кое-что выбирать из сундука. Мы не имеем права держать в недрах сурьму или иридий. Людей нехватает — вот беда. Приедешь в Иркутск, в геологическое управление, там руками разводят: ищите, мол, людей на месте, воспитывайте!.. Обзовешь их бюрократами и уедешь ни с чем!

— Что ж, может быть и правы ваши управленцы: ищите на месте!

— А я что же, не ищу! — возразил геолог. — Ищу, чорт меня побери! Да нелегкое это дело сейчас: здесь гидравлику строят, там дороги прокладывают или артель старательскую организуют — везде люди нужны… Вы где остановились?

Хромов ответил.

— У Евсюковых? Хорошие люди. У Бурдинских еще не были? — продолжал геолог. — Не беспокойтесь, затащат. Они новых людей любят, особенно она. Женщина умная, образованная, любезная. Рукодельница и общественная деятельница. Ее эполеты всему району известны. И Семен Степанович славный малый.

Хромов не мог понять — всерьез иди с иронией говорит Брынов. Кто такие Бурдинские? При чем здесь эполеты?

Он хотел было расспросить Брынова, но тот остановился возле небольшого, в два окна, домика и взял учителя за рукав:

— Завернем ко мне. Один живу, жена вот уже полгода странствует в Баргузинской тайге. — Он вздохнул: — Беда, когда и муж геолог и жена геолог… Зайдемте, брусничным вареньем угощу.

Хромов отказался: он очень устал за день.

— Ну ладно, как хотите. В клуб как-нибудь вечерком сходим. На бегунную фабрику съездим. Она недалеко, за сопкой.

День был на исходе, когда Хромов подошел к прилепившемуся на крутом склоне дому Евсюковых. У ворот какой-то дед, заросший дымчатой с прозеленью бородой, понукал пегую малорослую лошаденку. Наконец, погромыхивая большой, в глубоких вмятинах, железной бочкой, лошаденка въехала в тесный дворик Евсюковых.

— Ну и взъем, ну и взъем! Совсем заморился! — укоризненно выговаривал водовоз Клавдии Николаевне, сбежавшей с ведрами с крыльца.

Простоволосая, в синем домашнем платьице, она казалась совсем молодой.

— Чего, дедушка, сердишься? Я тебе сейчас кваску принесу… Заходите в избу, — приветливо обратилась она к Хромову, — а то пристынете.

Хромов, не отвечая, перехватил у нее из рук два полных ведра и отнес в сени. Хозяйка была проворней его. Она быстро опоражнивала ведра и торопилась, звеня ими, обратно. Она ставила ведра на край телеги и, пока дед черпал ковшом на длинной ручке воду, успевала обменяться с ним новостью или шуткой.

— Кадушка у тебя, Клавдеюшка, бездонная, — язвил старик, наливая двенадцатое ведро. — Байкал-море, а не кадушка!

Когда «бездонная» кадушка была наполнена, дед из другого ковша напоил лошадь.

— Лошадь — она заботу любит, — назидательно сказал он, встретив взгляд Хромова.

Затем водовоз вторично напился квасу («Ох, и мастерица же ты, Клавдеюшка! Ровня моей старухе!») и, зажав между зубами газетный клочок, вытащил большой, с торбу, кисет. Он высыпал на черную в твердых мозолинах ладонь какую-то зелень и скрутил гигантского размера козью ножку:

— Огонечку дайте, молодой человек!

Хромов предложил ему папиросу.

— Нет, — отказался старик, — привык к своему, сам выращиваю.

Они закурили.

— Вы сами из каких мест будете?

— Из Москвы, дедушка.

Дед покачал головой:

— Из какого далека к нам нынче народ ездит! Хорошо! Только у нас никаких… этих… городских удобств нету. Однако без воды и дров не будете. Как что надо — прямо с горы меня кличьте. А я тут как тут…

Стемнело. Мягкой синью накрылись сопки, еще гуще залегли фиолетовые тени в котловине, где прятались домики поселка. Дед натянул квадратные брезентовые рукавицы и запрокинул бороду кверху, к тонкому и бледному серпу молодого месяца.

— Начало ноября на рогу висит, — заметил старик: — холодный месяц-то будет… — И, попыхивая цыгаркой, как трубой, водовоз снова прогромыхал со двора своей железной бочкой.

— Кто этот славный дед? — спросил Хромов, входя в маленькую кухоньку евсюковского дома.

— Это школьный водовоз — дед Боровиков, — отозвалась хлопотавшая у печки Клавдия Николаевна. — Без малого двадцать лет в школе…

Вскоре пришел Назар Ильич, и Хромов не сумел отказаться от приглашения отужинать с хозяином дома в теплой кухоньке. Потрескивали дрова в печке.

— Ну, Клавдея, завтра собирай в район, — сказал возчик, когда жена подавала ему шестой стакан чаю. — С обозом еду — за оборудованием для гидравлики.

Он посмотрел на задумчивое лицо учителя, отвел жену в сторону и пошептался с ней.

— Вот что, — голос у Евсюкова был с густой хрипотцой: — поселяйтесь, учитель, у нас, вот в этой боковушке. Семья у нас небольшая, а живем просторно… Да вы соглашайтесь, — с грубоватой простотой повторил Назар Ильич. — И нам выгода: квартирные деньги со школы будем получать, за водой ей, — он кивнул на жену, — на ключ бегать не придется, дров, глядишь, привезут…

Но столько радушия и теплоты было в этих словах, что учителю стало ясно: и деньги и дрова были припутаны для того, чтобы убедить его остаться у Евсюковых.