Двое из ларца - Болучевский Владимир. Страница 19

— Нет, честное слово, — с улыбкой признался Волков.

— Не переживайте. Просто вам, как большинству мужчин, весьма импонирует лапидарный взгляд на вещи. Раз-два, коротко и ясно. Парадокс вам чужд.

— Это грубо…

— Конечно. А чего вы ждали от женщины, разбуженной вами на заре электрическим звонком?

— Ну, я не знаю… беззащитного лепета.

— Не дождетесь.

— Хорошо, осознал. Чем способен искупить?

— А свежими бубликами.

— Ага… я приду, а вы меня сковородкой по башке.

— Не бойтесь, я вас сегодня во сне видела. Правда.

— В эротическом, надеюсь?

— Надейтесь. Великий Данте не случайно на воротах ада поместил слова о надежде. Нет надежды — закончена жизнь.

— А остальные две барышни?

— Вера и любовь? Знаковая совокупность вовсе не тождественна совокупности понятий. Эй… Вы там где?

— Я здесь. Простите, я конспектирую.

— Берите свой блокнот и приезжайте завтракать. В личной беседе мои тезисы более доступны. Вы уже завтракали?

— Нет, — соврал Петр.

— Вот и приезжайте. С бубликами. Вам сколько добираться?

— Минут пятнадцать, если в булочной очереди не будет.

— Ого!.. Если не будет, идите в другую, в которой есть. Я же еще в постели. И не одета совсем.

— Совсем?

— Ну вот, я уже и покраснела.

Петр положил на правое переднее сиденье бумажный пакет со свежими круассана-ми, завел машину и тронулся с места, стараясь ехать потихоньку.

Подъехав к дому, в котором жил покойный Гольдберг, со стороны Сытнинской улицы, он оставил машину во дворе и не спеша пошел к парадной.

«А если Ирина, как она говорит, не очень-то с братцем дружит, — думал он, — то информации о его делах у нее, конечно, — ноль. Но хоть объяснит, по крайней мере, как контору его найти. С чего-то начинать надо…»

Волков поднялся на третий этаж и нажал на кнопку звонка.

Последовательность дальнейших событий ему впоследствии никогда не удавалось восстановить в памяти с достаточной степенью отчетливости.

Выходило так, что вот стоит он перед дверью квартиры, а потом вдруг, безо всякого перехода, осознает, что оказался в постели и в самой банальной позе осуществляет неистовый половой акт.

Конечно же, по логике вещей, этому что-то предшествовало. Вроде бы открыла ему дверь Ирина, одетая лишь в полупрозрачный белый шелковый халатик, который не скрывал даже того, что всяко следовало, и вроде бы он протянул ей бумажный пакет с круассанами и даже произнес что-то глупое, типа: «Плиз-з…»

Потом имел место ситуационно неожиданный, но подсознательно желанный долгий чувственный поцелуй, перешедший непосредственно в то, что медициной целомудренно называется «актом зачатия».

Причем происходил сей акт в спальне, на широченной кровати с резными спинками из полированного дерева, но сам факт перемещения в пространстве (из передней в спальню) и процесс снятия верхней одежды и нижнего белья запечатлелся в сознании, как ускоренная перемотка видеомагнитофонной кассеты при включенном воспроизведении.

Почему-то в этот самый момент Петра больше всего волновал вопрос: что он снял с себя прежде — носки или брюки?

Носки, как известно, являются самой пикантной деталью мужского гардероба. Это запало в его душу еще в юные годы, в эпоху всеобщего дефицита, когда относительно приличные трикотажные трусы раздобыть по случаю еще было возможно, и при правильном с ними обращении служили они достаточно долго, не являясь в ситуации экспромта поводом для конфуза, но носки… То они были не того цвета. То с дырочкой. То (пардон, конечно) от них дурно пахло.

И вот иной раз возникает незапланированный момент известной биологам, да и просто всякому, кто знаком с взаимоотношениями полов и неудержимой их тягой к размножению, близости с очаровательной малознакомой барышней.

Хорошо еще, если барышня упорхнет под душ и предоставит возможность быстренько раздеться в одиночестве. Тогда еще носки можно и в карман засунуть, а уж потом снять брюки. А если все происходит в едином, так сказать, порыве? Ну, типа, в порыве страсти? В состоянии острого, если кто понимает, приступа полового влечения?

Вот тут — беда.

Все что угодно может снять с себя мужчина легко, элегантно и непринужденно: рубашку, брюки, трусы и даже, иной раз, наплечную кобуру с большой пушкой.

Но только не носки.

Вот такие мысли крутились в голове у Петра Волкова в процессе осуществления им того, что французы называют «фер лямур» и что в силу специфики этих самых мыслей затянулось. И затянулось весьма.

Ирина Гольдберг об этих его мыслях ничего знать не могла и поэтому восторженно восприняла столь необычно длительные любовные утехи как характеристику исключительной мужской силы своего случайного возлюбленного, что добавило ей страсти и раскованности. Она стала стонать и громко вскрикивать, вонзая полированные ноготки в мускулистую спину, а это, в свою очередь, вернуло Петра к действительности и позволило ему, наконец, добраться до того самого эмоционального порога, за которым заканчивается страна вожделения и начинается территория выполненного долга.

Они перешагнули этот порог вместе.

Задыхаясь, Петр перевернулся на спину и с закрытыми глазами протянул вперед руку, делая кистью хватательные движения:

— Дай…

Ирина звонко чмокнула его в плечо, легко выскользнула из постели, накинула на себя халатик, вышла из спальни и вернулась с прикуренной сигаретой и маленькой керамической пепельницей в руках.

— На.

Волков сел в постели, взял сигарету, пепельницу и, взглянув на дымящееся «Мальборо», спросил:

— А где… мое? — Формулировать он был не в силах.

— Кое-что здесь, — Ирина указала на кресло, где грудой лежали скомканные его вещи, — кое-что там, — она сделала рукой неопределенный жест в сторону гостиной. — Прости, я в ванну нырну.

— Далеко не заплывай.

— О'кей, — она улыбнулась и вышла из спальни.

Петр сидел на постели, курил сигарету и тщетно пытался придать мыслям хоть какое-нибудь направление.

В голове крутилось: «Меня трахнули. Господи, меня трахнули!..»

Глава 18

Волков докурил сигарету, погасил ее в пепельнице и поставил пепельницу на тумбочку у кровати. Затем он обречено взглянул на кучу своих вещей, комком лежащих в кресле, пытаясь увидеть трусы, отказался на время от этой затеи, накинул на себя одеяло и, придерживая его одной рукой, прошлепал босиком в гостиную.

Там он, скорее машинально, а может быть, подсознательно стараясь быстрее вернуться к обычному ходу вещей, вынул из висящей на спинке стула кобуры пистолет, взглянул на обойму и, слегка оттянув затвор, проверил патронник. Все было в порядке. Убрал пистолет обратно.

Действия он совершил, применительно к данной ситуации, совершенно бессмысленные, но привычные, и на душе стало как-то легче.

Уже увереннее он вышел в переднюю, поднял с пола свою куртку, вынул из кармана пачку «Винстона» и зажигалку. Повесил куртку на вешалку. Вернулся в гостиную и, звонко динькнув крышкой «Зиппы», закурил, пытаясь осмыслить происшедшее. Получалось не очень.

«Помрачение какое-то», — решил он.

Ну, случилось и случилось. Странно как-то. Но, в конце концов, не все на свете можно объяснить с рациональной точки зрения. Очень бы хотелось взглянуть в глаза человеку, который сможет доступно растолковать, что такое электрический ток. И не в плане направленного потока электронов, а в принципе, по сути.

Но ведь пользуется же себе народонаселение электронагревательными приборами и бытовой техникой. И ничего.

Петр погасил сигарету и вернулся в спальню на поиски трусов.

Трусы оказались непосредственно внутри брошенных на кресло брюк. Там же на кресле комочками лежали носки.

В дверях появилась смущенно улыбающаяся Ирина, все в том же полупрозрачном халатике.

— Ну что? — она встряхнула влажными волосами. — Я полагаю, это нужно отметить.

— Думаешь?