Двое из ларца - Болучевский Владимир. Страница 29

— Тебе водки, что ли?

— Водки.

— Вон там, видишь, автостоянка? Мимо нее налево, и там увидишь. — Мужчина скрылся за дверью.

«А как он догадался? Ну да, — Гурский провел ладонью по подбородку и щеке, — видок у меня небось… да и амбрэ. Не в кондитерский же, на самом-то деле».

Найдя в указанном «языком» направлении искомую торговую точку, он купил там пол-литровую бутылку «Смирновской», картонный пакет апельсинового сока и две пачки сигарет. Отошел к высокому подоконнику, наполнил на две трети флягу, долил соком и задумчиво посмотрел на оставшуюся в бутылке водку.

— Вам стаканчик? — понимающе предложила скучавшая в пустом на этот час магазине продавщица.

— Вы полагаете?

— А чего тянуть-то? Вон и пирожки у меня возьмите, с капустой, свежие. Или колбаски.

— Ну-у… окажите любезность. Продавщица достала из-под прилавка и протянула чистый стакан.

— Так что — колбаски?

— Нет-нет, пирожок, пожалуйста, с капустой.

— Берите два, они вкусные, я вам сейчас разогрею, — она положила два пирожка на тарелку и засунула в микроволновку.

«А вот еще, — думал Гурский. — Ведь все беды русского человека от водки. И в то же самое время сколько сочувствия к выпивохе, сколько участия. Главное, чтобы не матерился и в рыло не норовил закатать. И ему все двери откроют, последним поделятся. Бывает, конечно, нарвешься иной раз на исключения, вроде той стервы в справочном окошке или ее начальника, но на то они и исключения, И тем более — при исполнении. Нет никого душевнее русского человека, когда он под мухой, и бездушнее, когда — при исполнении. Парадокс. Загадка русской души».

Печка звякнула, продавщица вынула из нее пирожки, переложила их на прохладную тарелку и протянула Александру вместе со вторым чистым стаканом.

— Вот, возьмите, вам же запить, наверное, надо.

— Дай Бог здоровья.

Жизнь аэропорта тем не менее осуществлялась обычным размеренным образом.

В зале ожидания все так же изнывали от неприкаянности пойманные в ловушку самого ненавязчивого сервиса в мире пассажиры.

К старожилам присоединялись партии новых несчастных, которых угораздило лететь теми рейсами, что садятся на дозаправку в обескеросиненном порту, но время от времени кого-то все-таки приглашали на посадку, и остающиеся провожали их нехорошими взглядами.

Александр поднялся на второй этаж и, стоя у стеклянной стены, смотрел на самолеты и метущую по бетонному полю поземку.

— А вы так и не дозвонились? — тронул его кто-то за рукав.

— Ниночка… — улыбнулся было обернувшись Гурский, но тут же нахмурился и взглянул на часы. — Теперь уже бессмысленно. Теперь мне разве что в Хабаровск. Там у нас еще одна база. Только вот… задержка рейса.

— А вы же говорили, — понизив голос и придвинувшись к Гурскому, тихонько сказала она, — что вам здесь… светиться нежелательно.

— Ну, в общем…

— Пойдемте. Пойдемте-пойдемте. — Она решительно взяла его за руку и шагнула в сторону очередной служебной двери, что была неподалеку. — Там у нас Светка сейчас дежурит.

— Где? — машинально спросил Александр.

— Ну, для отдыхающих экипажей, там сейчас никого нет. И посторонних туда не пускают.

Сдав Гурского с рук на руки рыжей веснушчатой Светке и попросив проследить за тем, чтобы он не прозевал хабаровский рейс, Нина улыбнулась на прощание и ушла.

«Надо же, — посмотрел ей вслед Гурский, — даже имени не спросила. А потом небось вспоминать будет, как однажды офицеру одному „такому, специальному“ помогла, а может, даже и жизнь спасла. Рассказывать будет. И хорошо…»

Глава 26

Рейс откладывали еще несколько раз, и по приземлении в Хабаровске Адашев— Гурский вышел из самолета настолько остекленевшим от всех прелестей путешествия по воздушному пространству родины, что прямиком направился к выходу из здания аэропорта, подошел к первой же машине, которая стояла напротив дверей, упал на переднее сиденье и буркнул: «На вокзал».

И только отъехав на приличное расстояние, с ужасом сообразил, что сидит на водительском месте движущегося автомобиля, а руля перед ним и педалей под ногами нет. Его пробил пот, он закрутил головой, окончательно проснулся и увидел, что водитель сидит справа и удивленно на него поглядывает.

— Господи, — выдохнул Гурский, — вот кошмар-то…

— А что такое?

— Да я подумал, у меня крыша съехала. Что это я сам машиной управляю, мысленно.

— Бывает. А что ж вы без багажа-то?

— Ой, слушай! Я ж забыл совсем… давай назад.

— Здесь, правда, разворота нет… — водитель посмотрел в зеркало заднего вида, — да вроде и ментов тоже.

Он заложил руль влево, ударил по тормозам, почти одновременно в газ и, идеально исполнив «полицейский разворот», спокойно поехал назад.

Они вернулись в аэропорт, Александр успел вместе с самыми последними пассажирами своего рейса получить сумку, сел в машину и спросил у водителя:

— Слушай, а у вас-то сейчас сколько?

— Да ладно, за полтинник довезу.

— В смысле?

— Да рублей, не баксов. Я просто друга встречал, а он, видно, завис где— то. Керосина, наверное, нет. Мне домой в ту сторону.

— Ага. Только я время спрашивал.

— Да уж первый час ночи.

У железнодорожного вокзала Гурский расплатился с водителем, вышел из машины, повесил сумку на плечо и пошел к билетным кассам, где выяснилось, что на вечерний поезд до Комсомольска-на-Амуре он, конечно же, опоздал и опять придется ждать утра.

— Ну а билет-то я могу взять? — спросил он у кассирши, наклонившись к окошку.

— Можете, — ответила она, отвернувшись в сторонку. — Только не дышите на меня.

— Да что ж мне тут у вас, совсем не дышать, что ли? — прорвало Александра. — Заладили, понимаешь, что одна, что другая… Дайте билет!

— Вот, возьмите.

Гурский расплатился, сунул билет в один из карманов и отошел от кассы, бурча под нос:

— Нет, я здесь точно сдохну. Или зашибу кого-нибудь.

Он вышел из здания вокзала на площадь, посреди которой возвышался в темноте какой-то памятник.

«Хабаров небось», — подумал Александр. Слева от памятника сияли ярким светом окна торгового павильона, украшенного поверху остроконечными треугольниками небанального архитектурного решения крыши.

«А ведь нам туда, — сказал сам себе Гурский. — Жопой чувствую».

Он пересек площадь, вошел в магазин и, подойдя к прилавку, вынул, расстегнув зиппер, из нагрудного кармана куртки бумажник.

— Дя-яинька, дай на хлебушек! — плаксивыми голосами заканючили возле него трое пацанов лет девяти-десяти.

— А что это вы здесь делаете в такое время? — не находя сил даже на назидательные интонации, спросил он.

— Мамка домой без хлебушка не пуска-ает…

— Фигу вам, а не на хлебушек. Мамке вашей на пузырь небось не хватает. Так? Или вообще на «чек». Ну-ка, пошли. — Он взял одного за руку и, спустившись на две ступеньки, прошел в соседний отдел.

— Три банки тушенки, три банки сгущенки, — начал он перечислять продавцу. — Теперь… вон там, это у вас гречка по килограмму расфасована? Три пакета дайте. Масла растительного бутылку, сливочного килограмм. У вас какой хлеб свежий? Дайте три. Да! Это же новое поколение… Дайте им «пепси». Тоже три. Вон — самые большие.По пакетам разложите, пожалуйста. И вот что… У вас ножик есть? Если не затруднит…

Продавец вынул из кармана и подал Адашеву толстый многофункциональный перочинный ножик китайского производства. Александр раскрыл шило и пробил в банках тушенки и сгущенки по нескольку дырочек.

— Вот, — сказал он мальчишкам, кладя на прилавок нож, — это чтобы мамка ваша не продала. Жуйте.

Расплатившись, он бросил бумажник в большой широкий наружный карман куртки и стал помогать укладывать продукты в пакеты.

— Держите, Гавроши, и марш а ля мэ-зон, мерд алер!..

— Спасибо, дяинька! — Пацаны испарились.

— Спасибо — это много, — сказал вслед Гурский, — достаточно, чтобы вы людьми выросли. Или людями. Как правильно, вы не в курсе?