Двое из ларца - Болучевский Владимир. Страница 34

Окружающие, взяв в руки поклажу, потянулись к выходу в тамбур. Гурский, стараясь держаться в самой середине, присоединился к ним.

Вместе с зеленопятнистой, одетой в такой же камуфляж гурьбой военных он вышел из вагона и вошел в здание вокзала, на дверях которого болталась наполовину оторванная афиша выставки восковых фигур.

В самом низу афиши Гурский заметил написанный от руки жирным темно-синим фламастером адрес, но, стараясь не задерживаться, разглядел только: «ДК кораблестроителей». Название улицы было написано мельче, и, вынужденный идти внутри плотной группы, он его не разобрал.

Его спутники, очевидно, в большинстве своем знакомы между собой не были и поэтому, не обращая на него никакого внимания, молча шли вслед за старшим. Только один раз, еще при выходе из вагона, кто-то спросил, покосившись на его пустые погоны:

— А нам не сказали, чтобы без знаков различия… А чего ты без бушлата-то?

— Да здесь все, — ответил Гурский, кивнув на сумку.

— Не холодно?

— Свитер теплый.

— Ну, тогда-то что…

Выйдя вместе с воинской командой на привокзальную площадь, Александр незаметно отошел в сторонку и, взмахнув рукой, подозвал машину.

— Куда? — спросил водитель.

— ДК кораблестроителей.

— Садись.

Гурский сел на заднее сиденье и захлопнул дверь. Машина тронулась с места. И снова Александру неожиданно резануло глаз то обстоятельство, что водительское место пустое.

«Как же они так ездят? — подумал он. — А на обгон? Ведь справа же ни фига не видно. Это ведь жирафом каким-то надо быть…»

— Слушай, — спросил он водителя, — а там, возле этого Дома культуры, гостиница какая-нибудь есть?

— Прям рядом.

— Вот. Вот туда и давай.

Подъехав к гостинице и расплатившись с шофером, Гурский вошел в вестибюль и подошел к стойке администратора.

— Добрый вечер. — Он поставил сумку на пол.

— Здравствуйте.

— Поселиться у вас можно?

— А чего ж нельзя. Только вот, — женщина оценивающе посмотрела на него, — свободный у нас только люкс. А иначе — в двухместном. Там мужчина живет один.

— А женщина одна нигде не живет?

— Интересуетесь по женской части? — в глазах у нее появилась заинтересованность.

— Я?! — Гурский округлил глаза и жеманно потупился. — Что-о вы… Давайте, селите меня к мужчинке.

— Заполняйте, — администратор, растерянно отведя глаза, протянула ему бланк.

«Береженого Бог бережет, — думал Александр, поднимаясь по лестнице в двухместный номер. — Гостиница рядом с выставкой, может, и их сюда занесет. Не будут же они при свидетеле подушкой меня душить».

Глава 30

Разбудило Адашева-Гурского чувство голода.

В силу позднего, с точки зрения местного часового пояса, времени поужинать вчера ему так и не удалось. Но с завтраком придется повременить. Прежде необходимо было заглянуть на выставку и осмотреться.

Не скажешь же, дескать, ребята — вот у меня ваш муляж, а эта трубка — моего дедушки. Давайте меняться. Хоть, в общем-то, можно и так сказать. Но лучше все-таки подменить. И никаких разговоров лишних. Даже если застукают, всяко можно сказать, мол, любопытствую, хотел поближе рассмотреть, со своей сравнить. И забирайте свою дурилку, моя-то — настоящая. И все. И домой.

«Теперь дальше — надевать куртку или нет? — размышлял он, лежа в постели. — Могли в поезде на меня просто так напасть, случайно? Все-таки вряд ли. Просто так из поезда выкинуть? Из озорства, что ли? Я ведь ни с кем не ссорился, да и не общался даже, кроме Василича. Из купе вообще не выходил, и к нам никто не заходил, заглянул только кто-то однажды, и все. Ограбить меня не пытались. Нет, это за мной хвост из Питера тянется. Значит, ни через какую Москву они не полетели. А летели вместе со мной, тем же рейсом. А срисовали меня, конкурента, в аэропорту, когда я с Петром прощался. На меня лично кто указать мог? Только Ирина или брат ее, Виктор. Больше в лицо меня никто не знает, ну из тех, кому известно о моей причастности ко всей этой заморочке. А Петра? А Петра кто угодно.

Но, в любом случае, как на меня могли указать? А так: «Видишь вон того длинного, с усами, в оранжевой куртке?» И все. А что еще? И выходит, что бритый и без куртки этой я — это как бы и не я вовсе. Так, похож вроде. Тем более что меня с поезда скинули. Значит, не будем пока куртку надевать, от греха подальше».

Соседа в номере уже не было. Гурский выбрался из постели, достал из сумки белые трикотажные кальсоны и толстую шерстяную тельняшку.

«Выставка под боком, не замерзну», — решил он.

Умывшись и натянув поверх тельника теплый черный свитер, надел камуфляжную куртку, вынул оставшиеся русские деньги, пересчитал и решил, что стоху баксов, на всякий случай, поменять нужно.

Вышел из номера, запер его за собой и подошел к столику дежурной по этажу.

— Доброе утро. А где у вас доллары поменять можно?

— А сколько? — заинтересовалась она.

— Сто.

— Так давайте я куплю. Чего ходить-то…

— Спасибо. А вот у вас здесь выставка восковая, — сказал Александр, засовывая рубли в карман. — Неподалеку. Во сколько она открывается, не знаете случайно?

— Так они вроде уехали.

— Как уехали? Я же на вокзале афишу видел.

— Так это старая. Недавно вроде. С неделю как закрылись.

— А куда?.. Ну да.

— Откуда ж знать.

— Можно я сумку у вас здесь пока оставлю?

— Оставляйте.

— Спасибо. — Гурский отдал ключи от номера, вышел на улицу, натянул шапку на уши и быстро зашагал по хрустящему под ногами снегу.

Улицы Комсомольска-на-Амуре в это' воскресное утро были пустынны: редкие машины, одинокие прохожие, автобус с заиндевевшими окнами.

Подойдя к стеклянным дверям Дома культуры, Александр взглянул на часы — без пяти десять. Двери были заперты. Никаких афиш, щитов с рекламой выставки не было.

В глубине вестибюля был виден стол с горящей настольной лампой и сидящая за ним вахтерша, одетая в теплую безрукавку.

Гурский достал из кармана монетку и постучал ею в толстое стекло. Женщина подняла голову, отложила книжку, встала со стула и не спеша пошла к дверям.

— Вам кого? — спросила она, впустив его в вестибюль и вновь запирая дверь.

— Здравствуйте. Тут вот какая история… Я — журналист из Хабаровска, мы большой материал готовим, я вот специально приехал, а тут — такая накладка… Куда выставка-то уехала?

— Далась вам всем эта выставка… Два месяца стояла, а тут ну как с цепи сорвались. Раньше надо было. А то ведь среди ночи будят.

— Так утро уже.

— Я не про вас. Другой тут… ночью стучит, колотит, выставку ему подавай. Будто раньше у них времени не было. А надо — езжайте в Николаевск. И нечего среди ночи барабанить.

— Так они в Николаевск уехали? Давно?

— Так с неделю уже. Туда и езжайте, если вам так уж надо. А по ночам шастать нечего.

— Спасибо, извините… — Гурский повернулся к выходу и вдруг, спохватившись, обернулся: — А, извините еще раз Бога ради, это вас сегодняшней ночью будили?

— А то когда же…

— Так это ж не ночь, это же вечер еще был.

— Кому как. Иные и до утра не угомонятся, для них все день. А мне — хоть десять вечера считается, а уже ночь.

— Ну надо же… Это я со своим фотографом потерялся, вы уж его простите, он — маленький, лысенький такой был, да? А с ним еще девушка. Они прямо с поезда.

— Какой там «маленький, лысенький»… Такой лоб здоровенный, чуть дверь мне не сломал. Выставку ему подавай, приспичило ему… И никого он не спрашивал, и девушки не было. Один он был.

— Нет, не он. Но все равно спасибо.

«Ладно; — рассуждал Гурский по дороге в гостиницу, — по крайней мере, мы теперь знаем, что он один и что „лоб здоровенный“. Уже что-то. Интересно, он сразу в Николаевск рванул или заночевать решил? Я бы сразу поехал. Но ему, с другой стороны, спешить некуда, он же меня с поезда скинул. Может, спит еще. По Москве-то три часа ночи. Хорошо бы — спал. А то ведь перехватит трубку из-под самого носа. Поспешать, однако, нужно…» Он вернулся в гостиницу и, позавтракав в ресторане, поднялся на свой этаж.