Танцы в лабиринте - Болучевский Владимир. Страница 10

И он осклабился, обнажив щербатые желтые зубы.

— Ребята… — Волков отбросил сигарету, широко, но как-то нехорошо улыбнулся и развел руки в стороны. — Мы, работники интеллигентного труда, не понимаем такого к себе отношения. Мы — артисты, а значит, нервы никуда. Это понятно?

Седой еще раз приложился к бутылке, взглянул на Петра и сказал даже как-то с сочувствием:

— Пшел вон, а?

Он еще не закончил своего «а?», когда Витяй, ну просто будто бы выброшенный какой-то невидимой катапультой, взметнулся в воздух и с воем выстрелил всем своим телом, с выставленной вперед ногой, целясь Волкову в голову.

Возможно, это было просто везением, а быть может, сработал тот самый звериный инстинкт, но Волков успел-таки, чуть присев, уклониться на долю миллиметра, так что ботинок, грозящий снести башку, лишь слегка оцарапал его щеку, пролетев дальше, куда-то за спину. Петр мягким, отработанным движением левой руки убрал блок нападающего и встретил летящее ему навстречу, искаженное безумной гримасой лицо раскрытой правой ладонью. В какую-то долю мгновения он ощутил ею подбородок и провел руку чуть вперед.

Витяй упал ему под ноги, как тряпичная кукла.

— Ты ж… это ж… ах ты…— привстал седой. — Что ж ты, сука, творишь…

— А чего? Нормальный башкирский подсед и прямой тепель-тапель. Ты поплачь над его челом. Настоящий мужчина не боится плакать.

— Ну, теперь все… — Мужчина встал с ящика, и вдруг оказалось, что он достаточно высок ростом, крепок сложением и вовсе уж и не такого преклонного возраста. Неожиданно сверкнув, в его руке выщелкнулось лезвие большого ножа. — Я ж щас тебя, падла, положу…

— Это ты правильно рассудил, — Волков мягко, по-кошачьи отступал назад. — Это ты правильно понял всю сущность мою. Западло мне ствол обнажать…

— А!.. — седой сделал короткий умелый выпад.

— …перед говном…

— А!.. А!.. — противник Петра ловко взмахнул ножом крест накрест и слегка зацепил его левую щеку, из которой проступила кровь.

— …перед всяким, — Волков, не опуская глаз и все так же мягко отступая, провел большим пальцем левой руки по царапине на щеке и, слизнув с него кровь, оскалился:

— Смерти моей хочешь? Я правильно понимаю?

— Да ты ж… — Седой непростительно далеко выставил вперед длинную руку с ножом.

Мгновенно, неуловимым движением, Петр чуть отвел ее в сторону, одновременно мет-нувшись вперед, и нанес страшный удар правой снизу, в подбородок. Пожилой рухнул на землю.

— Так вот что я всем вам скажу… — Волков отшвырнул ногой нож, глубоко вздохнул, успокаивая дыхание, и посмотрел на лежащее перед ним тело. — В очередь, сукины дети. Если по этому делу, то в очередь.

Он достал сигарету и закурил. Потом сделал несколько шагов, наклонился, поднял нож, рассмотрел его и, сложив, убрал в карман куртки. Затем вернулся к лежащему мужику с заросшим клочковатой седой щетиной лицом, присел на корточки и, склонившись над ним, похлопал его по щекам.

— Ой, Господи, надо же, человеку плохо! — закудахтала проходившая мимо пожилая женщина. — Это ваш товарищ?

— Да как вам сказать, — распрямился Петр. — Я его и знаю-то только… здрасте, там, да до свидания. Ну… тут, по двору. Но с виду весьма приличный человек. Очень любит рассказывать, как замечательно жил в Златоусте до войны.

— Так, может, я «скорую»? — женщина как-то странно посмотрела на Волкова. — Может, у него сердце?

— Думаете? — Волков покачал головой. — Нет. Вряд ли. Может, вот разве с головой что… Вы не волнуйтесь, я сам позабочусь.

— А… вон там еще один. Лежит.

— Я в курсе. Вы ступайте. Я-то же ведь здесь.

— Да, действительно. Так я пойду? — робко спросила женщина.

— Конечно. Ступайте.

— Ага. Хорошо. — Женщина торопливыми шагами вернулась на тротуар и исчезла, не оборачиваясь.

Петр опять склонился над телом, стал растирать ему уши, хлопать по щекам. Реакции — ноль. Расстегнул пуговицы на толстом вязаном джемпере, затем расстегнул рубашку и увидел на груди двойной профиль — Ленин и Сталин, а немного выше, чуть ли не от плеча и до плеча, синела фраза: «Все на выбора!»

«Тишкин корень! — подумал Петр. — С кем воевать-то доводится…»

— Ну давай, отец, просыпайся…— он стал растирать ему грудь, мять уши и хлопать по щекам. — Ну давай, давай! Да живи ж ты, еж твою туда-сюда!..

Мужик вдруг открыл глаза, взглянул на Волкова и очень строго спросил: «А где все?»

— Так ведь…— улыбнулся Петр, — жизнь, она ответов не дает. Она только вопросы задает.

— Какие?

— ДТП тут было, помнишь?

— Помню.

— Когда?

— Вчера вечером.

— Кто с кем?

— Тачка фирменная в «копейку» въехала.

— Цвет?

— Черно-белый.

— Как это «черно-белый»?

— Тачка черная, «копейка» белая.

— Номера помнишь?

— Только копейки. Семь, семь, семь. И буквы еще — ОХ.

— Уверен?

— Так… Это ж портвейн такой, «три семерки». Как же не запомнить… А где все?

Волков оглянулся через плечо. Второе тело вроде тоже уже начинало ворочаться.

— Вон, там Витяй, — сказал он мужику, поднялся, вышел из сквера, сел в машину, завел мотор и тронулся с места.

— Алло, Виталич? — Волков, держа в руке трубку сотового телефона, повернул с Троицкого моста направо и невольно засмотрелся на противоположный берег, где вздымала свои бастионы Петропавловская крепость.

«А ведь и на самом деле непогано, а? Надо же, и на душе любезно делается. Нет, правда…»

— Я. Ты, что ли, Волчара?

— Узнал?

— Сто лет жить будешь, о тебе сейчас говорили.

— Иди ты?

— Ага. Говорили, что тебя грохнули.

— Вранье.

— Не скажи. Всяко может быть.

— Думаешь?

— Конечно. А, нет… Говорили, что это ты опять кого-то грохнул, я перепутал.

— Ты за семафорами бы лучше следил, если уж тебе за это жалованье платят. А то я тут, третева дни, еду по Ленина, а на перекрестке с Большим он опять не работает. И ДТП поэтому, и пробка. Вы это специально делаете?

— Естес-стнно. Чтоб бабки снимать. Ты ж понимаешь.

— Ладно, не об том речь. Номерок пробить можешь?

— А она не Ленина, чтоб тебе известно было, а уже Широкая опять давно.

— Можешь?

— Сколько?

— Пузырь. Как всегда.

— Не могу. Инфляция.

— Не говнись, уважать перестану.

— А ты не марамойничай. Это тебе не ГАИ какое-нибудь. У нас здесь теперь — все. С коррупцией покончено. Мы теперь совершенно другая структура. Мы теперь Ги-Бэ-Дэ-Дэ. Понял разницу? Ощутил?

— Литр.

— Диктуй.

— Белая «копейка», три семерки в номерах.

— И все?

— Буквы еще знаю — ОХ.

— И все?

— Ну, наша она, похоже, питерская. Семьдесят восьмой регион меня интересует.

— И все?

— А тебе еще и телефон его любовницы?

— Это ты сострил?

— По-моему, да. А что?

— Да нет, ничего. Смешно. Короче, кто кому звонить будет?

— Ну… а чего я тебя дергать буду? Номер трубы моей запиши.

— Давай.

— Волков продиктовал номер телефона.

— Звони, когда будет что сказать.

— Ну бывай.

— Отбой.

8

— Ну что ж, — Леон поднялся с кухонного табурета, — полюбопытствуем. А вы ешьте пока, Лиза, ешьте.

Он вышел из кухни, заглянул на всякий случай в туалет, пошел далее через переднюю, заглянул в кабинет — никого, направился в гостиную и споткнулся оттого, что идущий по пятам Анатолий сделал ему легкую подсечку.

— Толя, вы чего, охренели? — совершенно искренне удивился Леон.

— Так ить не странен кто ж? А потом, мало ли кого мы здесь встретим? Вам необходима охрана. Вот я ее, собственно, и осуществляю. Отрабатываю, так-скть, свое пребывание в вашем доме. Это моя плата за постой.

— Спасибо, конечно, но… ловчее вы бы не могли?

— А я вот тебе другую историю расскажу… Леон открыл дверь гостиной, оглядел комнату с порога и только затем переступил порог.

— Так вот, — продолжал Анатолий, — подымаемся мы с Шурой вчера посредством механического эскалатора из-под земли на поверхность. Выходим — оба-на! — оказывается станция метро «Горьковская», вы можете себе это представить? А ведь добрались мы туда, оказывается, посредством электрического тока. Ну? Это вас не удивляет?