Джарылгач (сборник) - Житков Борис Степанович. Страница 60

Я глядел на них, как они слушали. У всех глаза блестят, по коленкам себя стукают, повеселели. Вижу: моя взяла. Я поднялся.

— Так вот то-то, — говорю. — Дайте мне теперь закурить, и я пошел, а то, гляди, уж день на дворе.

Но кривой взял меня за руку и придавил к лавке.

— Ты сиди, никуда отсюда не пойдешь… Хочешь быть живым, месяц будешь у нас работать.

Я посмотрел на всех, все серьезно глядят.

— Бросьте, — говорю, — шутки шутить. Уж седьмой час, наверное.

Смотрю, один, маленький, против меня на лавке сидит и из-под полы кинжал показывает. Новенький, блестящий. То на меня глянет, то на кинжал. Я последний раз попробовал.

— Да вы что, в самом деле? — сказал я. — Это же…

И тут я заплакал. Они молчат. Я бросил плакать.

Тогда кривой стукнул ладошкой об стол, как камнем кинул.

— Плакать еще потом будешь. Слушай дело. — И тут он рассказал мне в чем дело.

Они сняли пекарню. Для вида пекут хлеб, а сами ведут подкоп наискосок под улицей в Государственный банк, в самую главную кладовую. Значит, роют тоннель. Ты, мол, тоннельный мастер, ты нам нужный человек, и вот мы тебе доставим все, что надо, веди нашу работу. Времени у нас осталось две недели. До того времени ты из тоннеля не выйдешь, а если в кладовую тоннеля не потрафишь, тогда в этом тоннеле тебя и закопаем.

Я спрашиваю:

— Живого?

А они смеются.

— Что ж, — говорят, — можно и живого, тебе от этого пользы мало будет. Понял? — спрашивают.

Я подумал: «Куда ж я это попал? Что за люди? Ну, Федя, влопался ты! Страшные это люди».

А они в полу открыли люк. Там у них в полу отделан ход и целая горенка с электрическим освещением. Хороший стол. Вижу, на нем два плана. Но мне уж было не до того. Голова у меня с похмелья гудела, как завод. Я искал глазами, где прилечь. Около стены было пригорожено что-то вроде нар. Я повалился на постель в надежде, что проснусь и все окажется смешной шуткой. Только кинжал все поблескивал в памяти и не давал покоя. Однако заснул я довольно скоро.

Когда я проснулся, двое кавказцев спорили за столом. Я смотрел на них прищуренными глазами. Пусть думают, что сплю. Один был молодой, с бритым подбородком. Другой был в бороде с проседью. Он поминутно снимал пенсне и стукал им по чертежу. Пенсне меня успокоило.

Они спорили во весь голос. Я сел на койке и крякнул. Оба сейчас же смолкли и обернулись ко мне. Седоватый сейчас же подскочил к койке и быстро заговорил:

— Кушать хочешь? Чай пить хочешь? Вина немножко хочешь? Курить хочешь? Скажи, чего хочешь.

Он очень ласково смотрел на меня. Молодой так и держал руку в волосах и черными глазами навыкате пристально меня разглядывал. Седоватый прошел в глубь комнаты — там чернел проход в рост человека, с метр в поперечнике.

— А как тут вас звать? — спросил я молодого.

— А зови как хочешь. Скажи как хочешь. Мы запомним.

Он совсем чисто говорил по-русски.

— Ну, зови его «Старичок», а меня — «Земляк».

Он засмеялся. Я глаза раскрыл с перепугу. Мне показалось, что во рту у него вдвое больше зубов, чем обычно бывает у людей. Будто весь рот зубами усажен. Белые и крепкие, как камень.

«Если такой укусит…» — подумал я, но не додумал.

Земляку, видно, не терпелось.

— Слушай, мастер. Иди сюда, — и он нетерпеливо хлопал рукой по плану. — Скажи, пожалуйста, — говорил он, — вот улица. Вот видишь: трамвай. Вот здесь, видишь: красным — это наш подкоп. Вот тут канализация. А вот тут какие-то кишки протянуты — должно быть, освещение.

— Постой, — сказал я. — Почему ты знаешь, что ваш ход идет так?

— Как почему? Компас. Вот север, — он показал на верх плана. — Вон видишь стрелку? Там начерчено, где север. Ты же знаешь, как на планах? Ты же мастер.

— Что ж, — сказал я, — вы прочертили прямую от пекарни до банка. По ней ведете подкоп. Направление держите по компасу. И думаете попасть как раз в кладовую, когда пройдете эти сто сорок саженей по плану. И думаете, как гвоздь вобьете?

— А что, нет? И вобьем, — сказал Земляк и со всей силой ударил кулаком в грудь. Хорошо еще, что в свою, а не в мою.

— Ух, какой ты умный! — Я прищурился на него и маленько головой поматывал. — Какой ты страшный!

Он еще больше выпучился, а потом вдруг заулыбался.

— Мастер, говори. А что, нет, не попадем?

— Какой ваш план? — стал кричать я. Я схватил со стола план и тряс ему перед носом. — Верста в дюйме. Ты мне покажи тут сажень, сажень ты мне покажи! Ну, какая она? Такая? Такая? — показывал я на ногте крошечки.

Земляк мой совсем обтек, глядел на меня — вот заплачет. И вдруг зашептал жалобно:

— Она очень маленький, сажень, совсем маленький… — Бедняга от волнения и русский язык забыл. — Ну, скажи, дорогой, как делать? Я могу понимать, я учился винодельческая школа.

— Эх ты! Школа! — сказал я. — Тут нужно сажень в дюйме.

— Вот сажень в дюйме. Есть сажень в дюйме. — Он схватил с койки свернутый в трубку план. Это был план здания Государственного банка, подробный, точный.

— Это банк! — кричал я. — Нужно улицу и город, а с этим планом мы попадем во двор. Да кто его знает, — может, прямо в караульное помещение, к солдатам. На этом плане ты не можешь указать сажени, а ошибка в один аршин может загубить все дело. Это — барахло, а не работа.

Сам не понимаю. Я орал, как в строительной конторе на работах. Как будто я не пленник, а инженер, и передо мной стоит прораб, который прошляпил дело.

— Верно, верно, — шептал Земляк. Он вдруг сорвался, бросился в черный проход и что-то кричал на своем языке.

— Остановить работы, — приказал я. Черт знает, что на меня нашло. Я уже говорил «мы», «нас». Как будто в самом деле попал на стройку.

— Он уже кричал остановить, — сказал Старичок и кивнул головой в проход.

Я сел на койку, взял котелок и стал важно, не спеша, есть. В это время в мою контору из прохода стали входить люди. Они были в земле, на коленках подушки — прикрученные веревкой мешки.

— Подожди, — сказал я.

Пришел и Земляк. Они стояли в проходе, разглядывали меня.

Я пошел в проход. Люди расступились и пропустили меня. Проход быстро понижался. Я зацеплял потолок головой. Вдали светили оставленные людьми фонари.

Скоро мне пришлось стать на четвереньки. Наконец мне попалась под руку лопата, потом кирка. Вот свежекопаная земля. Ага, вот конец! Так, саженей пятьдесят накопано. Но что это за работа: нигде не подперто, каждую минуту земля могла обвалиться и засыпать работников. Но такое дело, что пожарных не вызовешь или аварийную команду.

Я пополз назад. Все выжидательно смотрели на меня. Я минуту молчал и хмурил брови. Меня злило, что так по-дурацки начато дело. Все молчали. Ждали.

— Вы копаете себе могилу, — сказал я наконец. — Нужно достать план водопроводных работ этого района. В городской управе, у Петра Афанасьевича Мышкина… Запомнил? — тыкал я Земляка.

Он нырнул рукой в волоса и крепко зажал их в кулак.

— Повтори, — сказал я.

— Петру Афанасьевичу Мышкину, — прошептал Земляк.

— Громче! — крикнул я.

Земляк повторил во весь голос.

— Чтобы к вечеру было!

Все переглянулись и оскалили зубы. Я спохватился: с разгону я не сообразил, что не знаю, который час.

— Сейчас девять вечера, — сказал Старичок.

Вышло, я чуть-чуть сорвался. Но я не сдал ходу.

— Ну, так к утру!

Я скорей отвернулся и стал разглядывать план Государственного банка. Трое землекопов ушли в проход. Старичок и Земляк поднялись вверх по лестнице.

Я остался один. И вдруг тоска налетела на меня. Черт возьми, они копают эту яму наобум Лазаря! К дьяволу в зубы! Достанут ли они точный план? И что по пути нам встретится? Попадем ли мы через две недели куда надо, если нарвемся по пути на каменный массив? Сейчас они меня слушают, а через две недели…

Я вспомнил кинжал и сказал вслух:

— Как барашка! — и внутри у меня замутило. То я старался глазами пронизать всю толщу земли от нас до банка, то вдруг ноги неудержимо просились к лестнице, головой пробить этот люк на потолке и броситься вон, к двери, на волю. Пусть на дороге зарежут. Только бы на свету, а не в погребе. Я уж невольно двинулся к лесенке, как вдруг люк отворился и спустился кривой. Он уставился на меня и стал шепотом говорить: