Сильвия и Бруно - Кэрролл Льюис. Страница 2
В результате при написании «Сильвии и Бруно» я постарался — не знаю, насколько успешно, — изобрести другой, непохожий путь; хорош он или плох, но это лучшее из того, что мне удалось. Книга написана не ради денег и не ради славы, но в надежде подать тем детям, которых я люблю, несколько мыслей, не чуждых, на мой взгляд, часам невинного веселья, которые и есть самая жизнь Детства, а также в расчёте предложить читателю некоторые размышления, могущие оказаться, как я слабо надеюсь, не полностью лишёнными созвучности печальным каденциям Жизни.
Если я ещё не истощил терпения моих читателей, то уж использую эту возможность — вероятно, последнюю, когда я могу обратиться к стольким моим друзьям сразу, — чтобы оставить им несколько посетивших меня идей касательно книг, которые стоило бы написать; я и сам с большим удовольствием принялся бы за эту задачу, только вряд ли хватит у меня времени и сил для завершения, — в той надежде, что если мне не удастся (да и годы очень уж быстро уносятся прочь) выполнить задуманное дело, другие руки смогли бы подхватить его.
Во-первых, Библия для детей. Только самое существенное, тщательно отобранные фрагменты, пригодные для детского чтения, и картинки. Сам я стою за тот принцип отбора, который преподнёс бы ребёнку религию как откровение любви — не нужно огорчать и смущать юный ум историей преступления и наказания. (Согласно этому принципу я бы, например, опустил рассказ о Потопе.) Подбор картинок не составит значительных трудностей: новых не нужно, ведь уже существуют сотни превосходных иллюстраций, на которые давно истекли авторские права и для репродуцирования которых подошла бы простая фотоцинкография или какой-нибудь схожий метод. По размеру книга должна быть карманной, в красивой привлекательной обложке, отпечатанной чисто и разборчиво, но прежде всего — побольше картинок, картинок, картинок!
Во-вторых, книга избранных библейских псалмов — не полные тексты, а отрывки от 10 до 20 стихов каждый, — для заучивания наизусть. Такие отрывки оказались бы полезными при повторении про себя и размышлении над ними во многих случаях, когда чтение затруднительно и даже невозможно — например, лёжа ночью в постели, путешествуя по железной дороге, прогуливаясь в одиночестве, а также в старости, когда зрение ухудшено или вовсе потеряно — ну и, конечно же, во время болезни, когда наша неспособность к чтению и другим занятиям обрекает нас бессонно лежать на протяжении долгих утомительных часов бездействия. До чего же остро в такое время осознаётся истина, заключённая в восторженном восклицании Давида: «Как сладки гортани моей слова Твои! лучше мёда устам моим» [4].
Я сказал «отрывки», а не полные тексты, так как их-то зубрить вовсе незачем; память нуждается в связующих звеньях, а когда их нет, человек может вызубрить хоть сотню текстов и быть не в состоянии вспомнить по собственной воле более полудюжины, да и те в случайном порядке, тогда как стоит лишь держать наготове какую-либо часть главки, выученную наизусть, как в любой момент можно выудить целое: всё сцеплено вместе.
В-третьих, сборник прозаических и стихотворных отрывков из других книг помимо Библии. Таковых, вероятно, не много — из тех, что не относятся к богодухновенной литературе (и напрасно, я полагаю: если уж Шекспира нельзя считать богодухновенным, то был ли тогда вообще хоть кто-нибудь духновенен?) и которые вновь и вновь способны питать процесс размышления — а такие отрывки существуют, и, я думаю, в достаточном количестве, чтобы составить добрый запас для запоминания.
Эти два рода книг — книг священных и мирских отрывков для запоминания — послужат и другим добрым целям помимо простого препровождения незаполненных часов: они помогут держать подальше множество беспокоящих мыслей, мыслей тревожащих, неблаготворных и порочных. Позвольте выразить то же самое, но лучшими словами, чем мои собственные, процитировав несколько фраз из такой замечательной книги, как Робертсоновы «Лекции по поводу Посланий к Коринфянам» [5], лекция XLIX: «Если человек обнаруживает, что его преследуют греховные желания и порочные видения, возвращающиеся в определённые часы, пусть он заучивает отрывки из Писания или отрывки прозы и стихов из лучших авторов. Пусть он заполняет ими свой разум, как стражами, чтобы повторять их во время бессонного лежания беспокойными ночами или когда его обступают отчаянные фантазии или мрачные, гибельные мысли. Пусть они послужат ему мечом, обращаемым вкруговерть в обережение тропы Сада жизни от посягательства нечестивых стоп».
В-четвёртых, «Шекспир» для девочек, т.е. издание Шекспира, в котором всё то, что не удобно для чтения девочкам, скажем, 10-17 лет, было бы опущено. Немногие дети моложе 10 лет способны понять или получить удовольствие от величайшего из поэтов; тем, кто уже вышел из девичества, можно безопасно оставить для чтения Шекспира в любом издании, «смягчённом» или нет, как они предпочтут, — но, право слово, жаль, что так много детей переходного возраста лишены огромного удовольствия иметь издание, пригодное именно для них. Им, как мне кажется, не подходит ни Шекспир Баудлера, ни Чамберса, ни Брэндрэма, ни «будуарный» Шекспир Канделла — они недостаточно «смягчены». Издание Баудлера [6] необычнее остальных: просматривая его, я был полон глубочайшего удивления, ибо убедился, что всё то, что он оставил, ему следовало бы как раз и удалить! Помимо безжалостного удаления того, что не годится с точки зрения благоговения или благопристойности, я склонен также опустить всё явно слишком трудное или не представляющее видимого интереса для молодых читателей. Книга получилась бы несколько фрагментарной, но она стала бы настоящей сокровищницей для всех британских девушек, имеющих склонность к поэзии.
Если уж мне необходимо оправдаться перед кем-либо за непривычные отклонения, которые прерывают предлагаемый рассказ, — действительно, в довесок к тому, что, как я надеюсь, окажется вполне приемлемой для детишек нелепицей, я внёс в него некоторые серьёзные размышления о человеческой жизни — то в первую очередь перед теми, кто изучил науку гнать такие размышления подальше в часы веселья и беспечной праздности. Им, несомненно, моя смесь покажется неразумной и отталкивающей. А в том, что эта наука существует, я совершенно уверен: при молодости, добром здоровье и достаточном количестве средств кажется таким возможным проводить жизнь год за годом в незамутнённом веселье — за исключением одного скорбного события, которое может вдруг произойти с нами в любой момент, даже когда мы находимся среди самой блистательной компании или в самой расчудесной обстановке. Человек может установить себе определённый час для размышления о серьёзных вещах, для отправления общественного ритуала, для молитвы, для чтения Библии: все такие дела он ещё способен отложить на «подходящее время», которое имеет свойство так никогда и не наступить; но он ни на единый миг не властен отложить неизбежность вести, которая может придти ещё до того, как он прочтёт эту страницу: «В сию ночь душу твою возьмут у тебя» [7].
Неизбывное осознание этой безжалостной возможности является для всех возрастов [8] тем кошмаром, который люди стремятся стряхнуть с себя. Немного таких же интересных для исследования предметов сможет отыскать любитель старины, как разнообразнейшие виды оружия, использованные против этого призрачного врага. Печальнее всего должны быть размышления тех, кто воочию видел существование за гробовой доской, но существование гораздо более ужасное, чем уничтожение — существование в качестве тонкого, неосязаемого, только что видимого духа, колышущегося бесконечные годы в мире теней, которому нечем заняться, не на что надеяться, некого любить! И вот среди дарящих нас весельем стихов этого гениального «бонвивана» Горация встревает одно жуткое слово, чья беспредельная грусть проникает в самое сердце. Это слово «exilium» в знаменитой строфе: