Сильвия и Бруно - Кэрролл Льюис. Страница 52
Леди Мюриел спрятала лицо в ладонях и сидела не шевелясь. Только шептала:
— Благодарю, благодарю, благодарю!
Мы поднялись для прощания. Артур с видимым усилием произнёс:
— Ещё одно слово. Если пожелаете узнать силу Молитвы — обо всём и вся, в чём только Человек имеет нужду, — испытайте её. Просите, и дано будет вам [84]. Я — испытал. И знаю теперь, что Бог отвечает на мольбу!
Возвращались мы молча, пока не подошли к нашему дому, и тогда я услышал Артуров шёпот, словно эхо моих собственных мыслей: «Почему ты знаешь, жена, не спасёшь ли мужа?» [85]
Больше мы этого предмета не касались. Сидели и беседовали, час за часом провожая этот последний совместный вечер, незаметно утекающий в небытие. Артур имел много чего рассказать мне об Индии, о той новой жизни, что ожидала его впереди, и о предстоявшей ему деятельности. Его широкая и щедрая душа казалась вся исполнена благородным честолюбием, чтобы в ней хватило места пустым сожалениям или обидам на несправедливость судьбы.
— Ну вот и утро! — сказал, наконец, Артур, вставая и направляясь к лестнице, ведущей наверх. — Через несколько минут покажется солнце. Я коварно лишил тебя возможности отдохнуть в эту последнюю ночь, но ты меня прости — всё не мог принудить себя сказать тебе «Спокойной ночи». И Бог знает, увидишь ли ты меня когда-нибудь вновь или услышишь обо мне!
— Ну услышать-то услышу, не сомневаюсь в этом! — как можно сердечнее отозвался я и тут же процитировал заключительные строки этой загадочной поэмы Роберта Браунинга «Уоринг»:
«Звезда не гибнет, исчезая —
Вдали взошла, горит, живая!
Где Вишну возрождался встаре,
Любой способен к Аватаре.
Взгляни в неверьи на Восток —
Ты зришь ли новых звёзд приток?»
— Да, взгляни на Восток! — подхватил Артур, останавливаясь у лестничного окошка, из которого открывался захватывающий вид на море и восточный горизонт. — Запад — вот подходящая могила для тоски и печали, для всех ошибок и глупостей Прошлого, для его увядших надежд и схороненной Любви! С Востока приходит новая сила, новые стремленья, новая Надежда, новая Жизнь, новая Любовь! Здравствуй, Восток! Привет тебе, Восток!
Его последние слова всё ещё звучали в моей голове, когда я входил в свою комнату и раздвигал на окне занавески, ибо как раз в эту минуту солнце во всём своём великолепии вырвалось из водяной тюрьмы океана и осенило мир светом нового дня.
— Пусть так и случится с ним, со мной и со всеми нами! — проговорил я в раздумье. — Всё, что есть злобного, мертвящего, безнадёжного, да исчезнет с прошедшей Ночью! И пусть всё, что есть доброго, живительного и дарящего надежду, восстанет с рассветом Дня!
Исчезайте с Ночью, холодные туманы и вредоносные испарения, мрачные тени и свистящие ветры, и заунывное уханье совы; просыпайтесь с появлением Дня, неудержимые стрелы света и целебный утренний бриз, рвение пробуждающейся жизни и безумная музыка жаворонка! Привет тебе, Восток!
Исчезайте с Ночью, облака невежества, губительное влияние греха и тихие слёзы печали; выше, выше поднимайтесь в свете Дня, сияющая заря знания, свежее дыхание чистоты и трепет всемирного вдохновения! Привет тебе, Восток!
Исчезайте с Ночью, память умершей любви и сухие листья погибших надежд, слабый ропот и унылые сожаления, от которых цепенеют лучшие движения души; вставайте, расширяйтесь, вздымайтесь выше живительным приливом, мужественная решимость, бесстрашная воля и устремлённый к небесам горячий взгляд веры, которая есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом [86]!
Привет тебе, Восток! Да здравствует Восток!
notes
Примечания
1
В самом начале 1873 года Кэрролл стал вхож в дом Роберта Сесиля, лорда Солсбери, нового лорда-казначея Оксфордского университета (с 1885 года — премьер-министра Великобритании). Как и Кэрролл, маркиз Солсбери был питомцем Крайст Чёрч, что было немаловажным в их сближении. Посещая лорда, Кэрролл развлекал его дочерей, Мод и Гвендолен, тут же сочиняемыми сказками. Именно эти сказки составили канву сказочной части романа. «Сильвия и Бруно» вышел в свет в 1889 году. — Здесь и далее — прим. перев.
2
Итак, в отличие от «Алисы», то есть сказки, первоначально имевшей адресата — троих маленьких сестричек и одного взрослого мужчину (достопочтенного Робинсона Дакворта) — и рассказываемой спонтанно, придумыванием на ходу ситуаций со знакомыми слушателям мотивами, «Сильвия и Бруно» начинались как письменные заметки. Можно сказать, книга как целое создавалась автором из ничего и ни для кого конкретно — возможно, лишь для самого себя. В романе, разумеется, присутствуют и такие места, которые первоначально тоже имели адресата (см. предыдущее прим.), либо, подобно «Алисе», сочинялись походя в присутствии слушателя. Так, например, одна из ближайших маленьких подружек писателя, Энида Стивенс, поведала впоследствии, как Кэрролл, едва они вошли в дом с прогулки, бросился к письменному столу, чтобы записать особенно удавшиеся строфы «Песни безумного Садовника», только что придуманные ими совместно. И это при том, что большинство известных нам строф «Песни» уже было опубликовано до встречи Кэрролла с Энидой, — однако присутствие слушательницы вновь одарило автора творческим импульсом. Тем не менее, выражаясь словами исследовательницы Дженни Вулф, не в игровом общении со слушателями писал Кэрролл свой роман, но как литературный трудяга, в полном одиночестве, для людей, которых никогда не встретит (ср. прим. 1 к Предисловию Второй части касательно отказа Кэрролла слышать какие бы то ни было суждения о романе, по выходе его из печати, от сторонних лиц). Вероятно, именно последнему обстоятельству роман обязан дидактическими пассажами, замедляющими действие реальной части романа и составляющими решительный контраст весёлости и эмоциональности его сказочной части, но выписанными автором с нешуточным тщанием. Здравомыслящий член общества, как он сам отзывался о себе подобных (и очевидным образом вышучивал во Второй части), Кэрролл страстно мечтал сказать нечто «в надежде подать тем детям, которых я люблю, несколько мыслей, не чуждых, на мой взгляд, часам невинного веселья, и составляющим самую жизнь Детства, а также в расчёте» и проч. Прекрасно понимая, что такие вещи с глазу на глаз детям (и взрослым тоже) не говорят, он использовал для этого страницы своего романа; неоднозначное восприятие книги читателями было тем самым предрешено. Мартин Гарднер, находя в романе множество искрящихся весельем мест и обильно цитируя сам роман в «Аннотированной Алисе», тем не менее считал книгу мёртворождённой. Напротив, Жиль Делёз утверждал в своей «Логике смысла», в значительной мере вдохновлённой творчеством Кэрролла, что в «Сильвии и Бруно» автор довёл до совершенства те методы письма, которые только нащупывал при написании «Алисы».
3
«Сказание о Старом Мореходе», часть вторая (пер. В. Левика). Кэрролл, по собственному признанию, был «жаден до цитат», при том что, как отмечают исследователи, английская литература и сама тяготеет к цитатности. Как указывается в журнале «Knight Letter», издаваемом Североамериканским обществом Льюиса Кэрролла (№6, с. 1), кэрролловские сочинения и его многочисленные письма полны цитат и реминисценций из литературы всех эпох и многих народов, от античной классики до современных ему третьеразрядных авторов. Последующие страницы «Сильвии и Бруно» подтвердят это замечание.