Медный лук - Спир Элизабет Джордж. Страница 19

— А что, — удивился Даниил, — он еще и врач?

— Откуда ты такой взялся, что ничего не слыхал? Наш сосед вернулся из Капернаума и рассказал — в городе только о нем и толкуют. Он сам видел — проповедник исцелил хромого, тот двадцать лет на ногу припадал. А потом побежал — мальчишка, да и только. Если этот плотник сумел хромого исцелить — вылечит и нашего парня.

Даниил недоуменно взглянул на Иоиля, спросил шепотом:

— Ты об этом слышал?

— Да, говорят, — пожал плечами Иоиль. — Отец сказал… — он оборвал самого себя, и оба зашагали молча, что тут говорить — притащили такого малыша из самой Каны — и ради чего!

Внезапно до них докатилась волна отдаленных голосов. Вон там, в маленьком проулочке, у того дома.

Неясный квадратик света — дверной проход — полускрыт толпящимся народом. Люди заполнили комнату, те, кому не хватило места, сгрудились перед домом, во дворике, так что к двери и не пробраться. Сидят на корточках на земле, прислонились к воротам — чего-то ждут. Много больных. Одного даже принесли на грубо сколоченных носилках. Вокруг костыли, палки, у кого рука перевязана, у кого нога. Во дворе — глиняный очаг, оттуда остро попахивает дымком и жареной рыбой.

Юноши, стараясь не наступить на носилки, пробрались поближе к дому, и Даниил схватил за рукав прислонившегося к притолоке человека:

— Мир тебе.

— И тебе мир, — ответил тот. — Внутри больше места нет. Учитель выйдет, как только кончит есть.

— Я ищу одного его друга. Симона, кузнеца из Кетцы. Знаешь такого?

— Симон Зилот? Он там, в доме, — сунул голову в дверь, крикнул: — Симон, тут тебя спрашивают.

Стоящие у двери потеснились, в проходе появился кто-то широкоплечий, прищурился, вглядываясь в темноту.

— Эй, Симон! Это я, Даниил. Из Кетцы.

— Даниил! — Симон явно обрадовался. — Как хорошо, что ты меня нашел. Пойдем внутрь. Ты ел?

Они протиснулись в маленькую комнатку, душную, задымленную, до отказа набитую бородатыми, смуглыми мужчинами. От запаха свежеиспеченного хлеба и жареной в масле рыбы у Даниила закружилась голова. Он торопливо познакомил своих друзей.

— Поглядеть на тебя, так ты только что спустился с гор, — рассмеялся Симон. — Но сперва надо отвести вас к учителю. — Он схватил юношей за руки и потащил в дальний угол комнаты.

И вот Даниил лицом к лицу, глаза в глаза с плотником. Словно вокруг больше ничего нет — только теплый свет этих глаз, ласковое, дружеское приветствие и вместе с тем взгляд, проникающий в душу, тревожащий, требовательный.

— Как хорошо, что вы пришли, — произнес Иисус. Даниил не мог вымолвить в ответ ни слова. Ему на миг даже стало страшно. И только когда плотник отвел глаза, к юноше вернулась способность дышать.

Симон нашел для друзей местечко между парой крепко сложенных, пропахших рыбой и чесноком здоровяков. Кто-то усадил Иисуса на почетное место. Женщины, неслышно двигаясь среди мужчин, внесли большие деревянные блюда с хлебом, зеленью и мелкой жареной рыбешкой, поставили еду на циновку перед Иисусом. Он поднял глаза, улыбнулся:

— Верно, немало пришлось поработать, дочери мои, нелегко наготовить столько еды и всех накормить?

Женщины переглядывались, улыбались, румянец смущения пробивался сквозь загар. Иисус наклонился, взял с блюда кусок тонкой лепешки.

С противоположной стороны комнаты послышался голос:

— Учитель, никто не принес воды помыть руки. Разве в этом доме не соблюдают Закон?

Хозяйка дома тяжело вздохнула, в испуге прикрыла ладонью рот. С лица мгновенно исчезло выражение гордости и довольства.

— А надо было? — она умоляюще взглянула на плотника. — Я не думала, столько народу…

— Не расстраивайся, — мягко ответил Иисус.

— В этом нет необходимости. — Он посмотрел на задавшего вопрос. — Еду здесь подают с любовью.

Пусть же сердца, а не только руки будут достойны такого дара.

Он встал — длинный хитон белеет в полутьме комнаты — благословил хлеб. Потом передал блюдо сидящему рядом.

Даниил взглянул на друга — брови нахмурены в смущении. Иоиль взял кусочек хлеба, положил в рот. Может, в первый раз в жизни сознательно нарушил Закон, подумалось Даниилу. Ему и самому не по себе от слов плотника.

Когда короткая трапеза закончилась, Иисус поднялся, произнес благодарственную молитву, поблагодарил хозяйку и остальных женщин, а потом медленно двинулся к двери по запруженной народом комнате. Во дворе поднялся шум голосов — стоны, вопли, мольбы.

— Лишь бы дотронуться до тебя, равви. Хотя бы до краешка одежды.

— Мой сын, равви! У него лихорадка уже целую неделю.

— Сюда, учитель! Посмотри на меня! Мне ближе не пробраться.

Иисус на мгновенье замер на пороге, оглядывая кричащую толпу. Даниил оказался прямо за ним и даже шагнул вперед — удержать Иисуса. Эти люди, там в толпе, могут запросто разорвать человека на части. Но Иисус протянул руку, заговорил — и шум смолк. Кто-то по-прежнему молил о чем-то, слышались стоны, но большинство замерло в ожидании.

Вот Иисус, полный непоколебимого спокойствия, вышел во двор, движется от одного человека к другому. Слабые руки хватаются за края одежды, больные пробиваются вперед, те, кто не может его коснуться, целуют землю, по которой он только что ступал. То тут, то там Иисус останавливается, иногда тихо заговаривает, иногда легонько касается чей-то руки, дотрагивается до плеча ребенка. О чем он говорит, никто не слышит.

Внезапно слышится крик:

— Я здорова! Он исцелил меня! Я здорова!

Женский голос утонул в шуме толпы.

Хозяйка и другие женщины, до того подававшие в доме, следуют за Иисусом с корзинками, наполненными едой, бородатые рыбаки помогают им раздавать хлеб и рыбу.

Протянутые с мольбой руки хватают куски, запихивают с жадностью в рот, все исчезает в мгновение ока. Даниилу теперь понятно, почему в доме подавали столь скудный ужин. Сколько еды ни напаси, все равно будет мало для такой голодной толпы. От вида этих людей его бросило в дрожь. Откуда они взялись, убогие создания, притащились сюда в надежде на кусочек хлеба?

Тут Даниил заметил пару, которую они встретили по дороге. Совсем рядом с Иисусом. Учитель повернулся, они подтолкнули к нему ребенка. Женщина упала на колени, спрятала лицо в ладонях. Мужчина стоит, не сводя глаз с Иисуса. Четверо с носилками заслонили их от Даниила, прошла минута, и юноша заметил — семейство уже спешит к воротам. Он бросился за ними.

— Поговорил он с вами? — спросил он, догнав этих троих. — Сказал что-нибудь?

Слезы ручьем текут по лицу женщины, она ничего не видит перед собой, не может вымолвить и слова. У мужчины взгляд полон недоумения.

— Мальчик исцелился, — шепчет он.

— Откуда ты знаешь? — удивился Даниил. — Рука зажила?

— Нет, я даже не посмотрел. Покажи ему, — приказал он сыну.

Мальчик отодвинул тряпицу, выпростал руку, недоверчиво на нее глянул:

— Уже не болит.

Даниила охватил озноб, он наклонился поближе.

— Все равно распухшая, — укорил он мужчину.

Тот только отмахнулся:

— Боль прошла, и опухоль пройдет.

— Что он сделал? Коснулся руки?

— Нет, по-моему, нет. Я ему стал объяснять, что случилось, и у меня будто слова пропали. Только и мог, что смотреть на него. Но сразу понял — с мальчишкой все в порядке.

Даниил вдруг ужасно рассердился:

— Ты все лжешь! Какой-то ловкий прием…

— Зачем мне лгать? — мужчина не отвел взгляда. — Говорю тебе, парень выздоровел и сможет теперь стать прядильщиком.

Симон стоял во дворе, Иоиль рядом. Даниил схватил старшего друга за плечо:

— Тот мальчишка! Симон… он говорит, что исцелился!

Симон не переспросил и даже не удивился. Сказал тихо:

— Да.

— Но я видел… мы оба видели… еще и часу не прошло. А теперь парнишка утверждает — ничего не болит.

— Сегодня многие исцелились.

— Это невозможно, это обман…

— Но ты сам видел его руку. Так что же ты думаешь?

— Просто ума не приложу…

— Я тоже. Но приходится верить собственным глазам. Я знаю, так уже и раньше случалось. И не раз.