Огонь подобный солнцу - Бонд (1) Майкл. Страница 55

Он усмехнулся, вспомнив, как Клэр в шутку сказала: «Не один добрый поступок не остается безнаказанным». Там, a залитом лунным светом Парфеноне, среди лившегося рекой красноречия эти слова содержали в себе горький вкус правды. Так же, как и бомба. Нобелевские премии рассеянным профессорам – выдающееся открытие, грозящее уничтожить всех нас. Так же, как и мое послание с предложением помощи Хассиму, гибель Марии. Какой же я смертоносный идиот! Мне все кажется, что я чему-то учусь, но получается, что задним умом.

Они шли за мной по следам в Оран и «Елисейские поля», значит, они вышли на капитана Андрея. Или, может, они просто проверили все крупные порты? Неужели они убили и Андрея, и алжирского полковника? За сколько Леон продал меня?

Надо представить себя на месте своих врагов. Они потеряли меня; что теперь они предпримут?"

Махнув официанту рукой, он попросил еще «экспресс-кофе». "Исходя из того, что им известно, они будут просто ждать, что я сам к ним приду. Но я могу вскоре встретиться с Полом, и мы вместе можем разоблачить их. До Пасхи пять дней. Ты придешь. Пол? Но, если ты жив, почему же Морт приказал немцам стрелять?

Три недели убегаю и до сих пор не знаю от кого. Не знаю, кто убил моих друзей. Нет, знаю: это – ЦРУ: Морт, Клэр, Стил, Элиот. Но кто же они?

Смогу ли я разоблачить их? Они скажут, что во всем виноват я. Была ли эта бомба единственной, переправляемой в Тибет? Или там уже сейчас есть еще бомбы? Их переправили в Китай? И они вот-вот взорвутся? Если так, то чего же ЦРУ ждет?

Как это нелепо, когда тебя преследует правительство твоей собственной страны. Когда ты ничего не сделал. А если бы они перестали меня преследовать, я бы успокоился? Смог бы? Смог бы забыть про ЦРУ, Стила и тех, кто убил людей, которых я люблю – невинных людей? Не думаю.

Сегодня вторник. Остается пять дней. Если Пол доберется до Парижа, мы сможем разоблачить их вместе. А кто нам поверит? Долго ли мы проживем после того, как все расскажем? А если Пол не придет?

Одни вопросы. Но если Пол не придет – если его нет в живых, – тогда я поеду в Нью-Йорк на Фултон-стрит. Пока я попробую выследить Морта здесь, в Эксе. До Парижа еще есть время.

Зачем? Затем, что я – мертвец, в котором жизнь поддерживается искусственно. Месть – единственное, что меня питает". Легкий ветерок коснулся волос на его руке. «Сильнее всех из них я ненавижу Клэр, но на самом деле я ненавижу себя самого, свою детскую доверчивость, непостижимую наивность, с которой я позволил ей обмануть меня. Если бы не пастух... Становимся ли мы мудрее, перенося такие страдания? Если так, то это не стоит того, этот тайный язык мудрости, передаваемый из поколения в поколение. Насколько было бы лучше сидеть на теплой травке у ручья с форелью, не испытывая ни страха, ни вины».

Как это сказал Хем, щуря свой единственный глаз, стоя за противоциклонным заграждением в аэропорту Покхары: «Перестань быть тем, кого они ищут».

Коэн улыбнулся и встал, оставив на столе деньги. «Спасибо тебе, Дитер, за ленч», – подумал он. Женщина за соседним столиком смотрела на него, теребя кончиками пальцев свои короткие кудряшки. Он подмигнул ей. Она тут же уставилась в свою тарелку. Пройдя дальше по Кур Секстюс, он вошел в парикмахерскую. Маленький суетливый парикмахер посмотрел на него.

– У меня проблема, – сказал Коэн.

– Вы не одиноки в этом отношении.

– Видите ли, моей девушке не нравится моя внешность.

– Люди редко бывают довольны тем, что имеют. Для меня это не ново. Что бы я без этого делал?

– Она говорит, что может полюбить только блондина.

– Это не сложно; и скоро она будет счастлива.

– Возможно. И я хочу, чтобы она полюбила меня.

– Это уже нечто иное. – Парикмахер осветлил Коэну волосы и накрутил их на горячие бигуди. – Вы будете неотразимы.

– По-моему, очень даже отразимым, – пробормотала немолодая дама, сидевшая в ожидании своей очереди с журналом на коленях.

– Как вам известно, мадам, – ответил Коэн, – любовь не знает границ. А иначе, зачем же вы пришли сюда маскировать свою седину?

– Когда я выгляжу моложе, я чувствую себя моложе. Когда я чувствую себя моложе, я дольше живу. Вам пока нет нужды об этом волноваться.

– Всех, в принципе, волнует одно и то же, – отозвался парикмахер, – раскрыть то, что у них внутри.

– И мужчин?

– Они более тщеславны, хотят невозможного. Par exemple, всего два дня назад вошел мужчина и очень настойчиво просил его постричь. Но у него не было волос.

Коэн пожал плечами.

Как можно постричь то, чего нет?

– У него было всего несколько свисавших здесь прядок. – Парикмахер показал на виски Коэна. – И тем не менее он – этот толстенный американец – следил за каждым волоском, который я отрезал.

– Чем меньше, тем ценнее.

– Но, если так, почему же мы не ценим доброту и великодушие?

– А каков он был, этот американец?

– Просто огромный. Но не жирный, а крепкий...

– И где он остановился?

– В гостинице «Де Терм».

– А вы не знаете его имени?

– Этого я не знаю, но моя жена, которая там работает, убирает его номер. – Парикмахер отвлекся, обращаясь к вошедшей маленькой, ярко одетой женщине. – А, мадам Петрак, как видите, я скоро освобожусь.

Женщина сердито взглянула на Коэна.

– Мне назначено на час. Парикмахер кивнул на часы.

– Еще без двадцати.

– Вы не успеете.

– Определенно успею. С этим джентльменом уже все. А леди, насколько я понимаю, хочет просто покраситься?

– Exactemant. – Дама начала складывать журнал. Коэн расплатился.

– А в каком номере живет этот американец?

– Я не консьерж. – Парикмахер со стуком захлопнул ящик кассы. – Я очень занят. Это не долго, мадам Петрак.

– Кажется, я знаю его, – не отставал Коэн. – Он еще здесь?

– Апартаменты «Мирабо». Слушаю вас, мадам.

Купив в салоне мужской одежды синие джинсы, голубую рубашку, бежевую вельветовую куртку и кроссовки, он переоделся. Засунув куртку Дитера и свою старую одежду, а также вышитую рубашку, купленную в Афинах, в урну, он вошел через заднюю дверь гостиницы «Де Терм».

Поднявшись на третий этаж, он остановился в конце коридора и, глядя на дверь апартаментов «Мирабо», почувствовал, как в карманах повлажнели его ладони. В зеркале напротив каждое его движение передразнивал кудрявый блондин в плотно облегающей французской одежде.

Широкий, устланный красным ковром коридор был пуст, если не считать тележки горничной и кадок с пальмами. Поднявшись на четвертый этаж, он подошел к окну, выходящему на веранду апартаментов. По краям веранды стояли ящики с кипарисами. На белом металлическом столике возле шезлонга стояла пустая коньячная рюмка. Город окутывала дымка, сквозь которую неясно вырисовывались крыши домов, шпили, темнели горы.

Он спустился в гардероб для персонала, накинул на себя белый пиджак официанта и, вернувшись назад, громко постучал в дверь апартаментов. Ответа не последовало, дверь никто не открыл. Спрятав пиджак, он спустился к портье. Тот же клерк, которого он уже дважды расспрашивал накануне, поднял на него глаза и, судя по всему, не узнал его.

– Мой приятель в апартаментах «Мирабо» почему-то не отвечает.

– Он уехал, месье.

– Надо же? Он оставил у меня фотоаппарат. Он наверняка оставил адрес, по которому его можно найти.

Пока портье смотрел в ящике с ключами, Коэн изучал лежавшую перед ним вверх ногами книгу регистрации. В графе «Мирабо» было лишь одно слово: «Гослин».

– Ничего, – сказал портье.

Выйдя из гостиницы, Коэн вновь зашел в нее через заднюю дверь. На третьем этаже было по-прежнему пусто. Тележка горничной стояла через три двери от апартаментов «Мирабо».

Он встал за поворотом коридора и ждал, пока горничная не постучала в дверь апартаментов. Не дождавшись ответа, она достала связку ключей и открыла дверь.

Досчитав до пятидесяти, он подошел к двери.