Дольчино - Жидков Станислав Николаевич. Страница 28

— Этого нельзя допускать! В руках у тряпичников мой брат! — воскликнул сеньор Ансельмо. — Там Коккарелло и другие. Мы должны спасти им жизнь.

Епископ нахмурился:

— Думая о спасении тела, вы забываете о спасении души. Нельзя пойти на столь позорный обмен, не запятнав рыцарской чести. Менять дворян на мужиков — всё равно что признавать равенство между ними.

— В таком случае отложим казнь до разгрома Дольчино, — вмешался в разговор Мабфредо да Салюццо. — Благо ждать недолго. Завтра осадные орудия будут здесь. Через несколько дней мы освободим наших и повесим мятежников в самой Гаттинаре.

— Но оставлять заговорщиков и пленных в городской тюрьме не безопасно, — возразил Симоне Колоббьяно. — В Верчелли у них много сторонников. Как только мы выступим в поход, им устроят побег.

— Вам не придётся ни казнить их, ни заботиться об охране, — решительно заявил епископ. — Я достаточно повозился с этим сбродом и знаю, что может удержать их от бунта.

Во дворе старой крепости, куда согнали пленных повстанцев, было трудно повернуться. Прямо на земле в рваных окровавленных одеждах сидели и лежали мужчины, женщины, дети. Многие были ранены. Со всех сторон слышались стоны. В углу двора, прислонившись к стене, стоял Джуффреди. Его правая рука была перевязана грязным платком, на лице запеклась кровь. Рядом находились несколько гаттинарцев. Они тихо переговаривались.

— Зачем нас собрали? Что ещё замышляют душегубы?

— Скорей бы конец. Уже сутки не дают воды. Видно, суждена смерть от жажды.

— Разве вы не видели, какие шесты стоят на городских стенах? — возразил Джуффреди.

— А женщин с детьми? Неужели и их повесят?

— Не думаете ли вы, что их гнали от самого Стропьяна, чтобы показать Верчелли?

Ремесленник, лежавший у стены, приподнялся.

— Епископ готов казнить всю епархию, — тихо произнёс он. — Прошлой ночью он пытал жену и сына башмачника Сильвано. Утром их трупы спустили в тюремный колодец.

— Маркиз ди Монферрато и остальные не лучше, — подхватил пожилой крестьянин. — Когда жгли нашу деревню, рыцари бросали в огонь грудных младенцев. Всех, кто не мог идти, утопили в Сезии.

Рядом громко застонал воин с перевязанной грудью:

— Проклятье! А мы щадили это зверьё. Дольчино не позволил убить ни одного пленного. Сотни были отпущены без всякого выкупа!

Внезапно у ворот крепости послышался звон оружия, пьяные крики, топот. Толпа рыцарей, солдат и зажиточных горожан, среди которых были родственники и друзья павших крестоносцев, показалась в конце улицы.

Впереди, неся на шесте большой крест, шёл верчельский епископ. Райнерий Авогадро де Пессано в совершенстве владел грубоватым красноречием, способным взволновать людей. Проповедь, произнесённая им во время поминального молебна в соборе Сан Андреа, ещё больше разожгла ненависть к врагам церкви.

Вместе с проповедником верующие двинулись к тюрьме, чтобы собственной рукой покарать еретиков.

По знаку епископа солдаты крепостной стражи распахнули дубовые ворота. Размахивая палками и мечами, толпа с яростными воплями устремилась на тюремный двор. В безоружных, умирающих от жажды пленников полетели камни. Громкие стоны, мольбы, плач детей и женщин разнеслись далеко вокруг.

Братья, способные ещё держаться на ногах, кинулись вперёд, пытаясь остановить нападающих, но были перебиты. Началась дикая расправа. Опьянённые видом крови горожане и рыцари долго кололи, рубили, топтали тела мёртвых отступников.

Прощай, Гаттинара

— Простимся, Марго. Уже занимается заря. — Дольчино вывел коня за крепостные ворота и окинул взглядом стены, сложенные из огромных каменных плит.

Внизу, под горой, виднелись река и селение.

— Не спеши, Дольчи, побудь ещё здесь. Кто знает, суждено ли нам встретиться?

— Всё в руках господа. Будем надеяться на всевышнего.

— Значит, ты твёрдо решил оставить Гаттинару и вести братьев в горы?

— Только так можно спасти коммуну. Папская армия объединилась, против неё нам не устоять. Отступив же, мы будем уничтожать её по частям.

— Скажи, почему вместе с малыми детьми и стариками ты разослал по дальним деревням наших лучших проповедников? Федерико ди Новара, Вальдерико ди Бреша и других… Разве их помощь не была бы полезна общине?

— Борьба только начинается. К чему рисковать теми, от кого зависит успех всего дела? Разобьют нас или нет, мы должны думать о будущем.

— Но если вы уходите, зачем мне оставаться в крепости? Зачем сидеть здесь в каменном мешке, пока там будет решаться ваша судьба?

— Я оставляю тебя именно потому, что наша судьба будет зависеть от вас, — целуя её, возразил Дольчино. — Ведь крепость и монастырь францисканцев — над единственной дорогой, по которой крестоносцы могут получать из Верчелли провиант и подкрепление. Стрелки Амброджо держат её под обстрелом. Чем дальше крестоносцы продвинутся в горы, тем трудней им будет поддерживать связь и добывать продовольствие. А с пустым брюхом они недолго провоюют. Но учти, вам будет нелегко. Маркиз попытается любой ценой овладеть крепостью.

— За нас не тревожься, — сказала Маргарита. — Я сама отбирала братьев и сестёр. Пока мы живы, врагам не провести здесь обозы.

— Проверь, хватит ли запасов воды и хлеба. Будь осторожна, береги людей. Помни, сейчас важно выиграть время.

— Тут всего вдоволь, мы сможем держаться целый месяц. Меня больше волнуют раны Паоло. Ему нужен покой. Не лучше ли оставить его в крепости?

— Нет, о нём обещал позаботиться Милано Сола. В Кампертоньо будет безопасней.

— Старик вне себя от горя. Он всё ждёт возвращения Джуффреди. Неужели, несмотря на письмо, верчельцы повесят пленников?

— Не думаю, — сурово сказал Дольчино. — Я послал два предупреждения. Если они учинят казнь, мы не пощадим ни одного сеньора.

Со стороны Гаттинары долетел звон набата. Над башней, стоявшей на полпути к селению, взвился голубой флаг.

— Прощай, тебя ждут! — побледнев, прошептала Маргарита. — Я чувствую, к нам идёт беда.

Она торопливо сняла с шеи маленький крест и, приложив его к губам, надела ему на грудь.

— Храни тебя бог. Мы будем молиться за вас!

Дольчино привлёк её к себе, крепко обнял и, не сказав ни слова, вскочил в седло.

По шаткому мосту из лодок и плотов, прикреплённых толстыми канатами к берегу, нескончаемым потоком двигались через Сезию люди, лошади, повозки. Припекало жаркое августовское солнце. Близился полдень. Последние гаттинарцы, бросив прощальный взгляд на оставленные жилища, быстро спускались к переправе.

На площади опустевшей Гаттинары, прямо перед церковью, зловеще возвышались пятьдесят столбов с повешенными на них знатными рыцарями. В груди каждого торчали оперённые стрелы. Превратившиеся в лохмотья бархатные плащи, расшитые крестами и дворянскими эмблемами, свисали с убитых грязными тряпками. Над трупами кружило вороньё, оглашая воздух карканьем.

На площадке башни у центральных ворот, вглядываясь в сторону храма Донна ди Радо, стояли Дольчино, Лонгино Каттанео и несколько воинов. Внизу ждали осёдланные кони.

— Пора в путь! Ещё минут десять, и маркиз будет здесь, — показал на клубившуюся вдали пыль Лонгино Каттанео.

— Скачи к переправе. Проверь, все ли перешли, — приказал Дольчино. — Рубите канаты!

Старейшина поспешил вниз. Дольчино обернулся к Антонио:

— Время отправляться и тебе. Постарайтесь заманить солдат под завалы и угостить каменным градом. Передай нашим в башне на горе, чтобы там не засиживались. Когда кончатся стрелы, воспользуйтесь тайным ходом и пробивайтесь в крепость к Марго. Да не забудьте запалить бечеву у бочонка.

— Ринальдо научил, как обращаться с китайской смесью, — кивнул Антонио.

Из леса за монастырём появилась конница. Развёртываясь широким полумесяцем, тысячи всадников неторопливо двигались к Гаттинаре. Два больших отряда отделились на флангах, чтобы обойти селение.