Экзамен - Сотник Леонид Андреевич. Страница 38

— Есть.

— А я? — вскочил со стула Рябинин и умоляюще посмотрел на Фоменко.

— А ты пока останешься при мне. Я думаю, что Степанишин и без тебя управится.

Адъютанта в здание ЧК привезли связанным и обезоруженным. Его тотчас же посадили в камеру предварительного следствия, но провести первый допрос Фоменко не успел. Из окна кабинета председателя Миша увидел, как к зданию

ЧК подскакал эскадрон конных красноармейцев и тут же блокировал все входы и выходы.

— Быстро пожаловали, — сказал Фоменко и переложил револьвер из кобуры в левый боковой карман пиджака. — Ты бы, Миша, шёл отсюда. Здесь сейчас такое начнётся!..

С грохотом распахнулась дверь кабинета, и на пороге вырос огромный детина в бескозырке и матросском бушлате, перехваченном пулемётными лентами, обвешанный оружием.

— Кто тут Фоменко? — закричал он визгливо и потянулся к кобуре с маузером.

— Я Фоменко. Чем обязан?

Председатель ЧК вытащил из ящика стола перочинный ножичек и принялся очинять карандаш.

— Тебя-то мне и надо. — Матрос плюхнулся в кресло, арсенал с оружием издал звенящий лязг. — Это твои шурики взяли Бота?

— Вы имеете в виду сотрудников ЧК?

— Ты мне тут зубы не заговаривай! Ты мне тут шары не вставляй! Меня знаешь кто послал? Товарищ Осипов. И сказал: «Если эта контра Фоменко не выдаст тебе Бота, ухлопай его тут же, на месте». Понял, лопух?

— А кто вы, собственно говоря, будете? — Фоменко поднял тонко очиненный карандаш и полюбовался кончиком острия.

— Как это кто? — даже задохнулся от возмущения матрос. — Я начальник личной охраны наркома.

— Теперь понятно. И что вы хотите?

— Так я тебе тут целый час долдоню: выдайте нам Бота. Осипов велел…

— Ладно, Осипов… Вы лучше скажите: письменный приказ у вас есть? Нет? А санкция предсовнаркома? Тоже нет? Так зачем же вы, милейший товарищ, отнимаете у меня попусту время? Неужели товарищ Осипов не знает, что без этого документа я никого из ЧК освободить не могу?

— А если будет эта, ну, как её, санкция, так освободишь?

— Конечно, о чём речь! — Фоменко ласково улыбнулся. — А ещё лучше, если бы товарищ Осипов сам к нам пожаловал. Понимаете, против Бота есть серьёзные улики. Так и передайте товарищу Осипову. Мы уже успели его допросить, и он кое в чём сознался. Понимаете?

Матрос задумался. На его туповатом лице отразилось гигантское напряжение мысли.

— Так и доложить Осипову?

— Так и доложите. Он вам за это спасибо скажет. Знаете, ведь он сам не любит самоуправства.

Начальник личной охраны тихонько выругался и, подхватив свой арсенал, скрылся за дверью. В окно Рябинин видел, как всадники эскадрона вскочили на лошадей и, разбрызгивая жидкую грязь, помчались вдоль улицы.

Фоменко снял трубку.

— Алло, барышня, соедините меня с председателем Совнаркома. Спасибо. Алло, у телефона Фоменко. Здравствуйте. Ах, вы уже знаете. Так, так… Ну и… Нет. Да не могу я его освободить. Против него есть серьёзные улики. Ну и что, что требует? Вы настаиваете? Хорошо, я подумаю…

Фоменко бросил трубку на рычаг и дал отбой.

— Что он сказал? — спросил Миша.

— Ничего приятного. Сейчас сам Осипов пожалует.

И в самом деле, через несколько минут к домику ЧК подкатил автомобиль наркома. Фоменко ожидал крика и шума — он был наслышан о несдержанном характере Осипова, — но тот повёл себя вполне миролюбиво.

— Извините, товарищ Фоменко, за то, что мои люди здесь пошумели. Кавалеристы — лихой народ, рубаки, знаете ли. — Осипов сидел против Фоменко, заложив два пальца за борт сюртука, и смотрел ему в переносицу холодными водянистыми глазами. — Вы думаете, что Бот замешан в чём-то предосудительном?

Хитроватые глаза Фоменко сощурились.

— Видите ли, товарищ нарком, во-первых, ваш Бот не тот, за кого себя выдаёт. У него есть и другие фамилии.

— Не понимаю. Я знаю товарища Бота ещё по Галицийскому фронту. Он, если так можно выразиться, мой однокашник.

— Вы в этом абсолютно уверены?

— Ещё бы! Неужели вы не верите слову большевика и революционера?

Фоменко опустил глаза и потёр тыльной стороной ладони свой высокий лоб.

— Рябинин, — сказал он, не поднимая головы, — скажите Степанишину, что я приказал освободить арестованного под личную ответственность товарища Осипова.

— Но как же… — Миша даже язык прикусил от возмущения. — Он же…

— Выполняйте, Рябинин.

А когда довольный Осипов, галантно щёлкнув каблуками, покинул кабинет председателя ЧК, Фоменко сказал в раздумье, глядя перед собой невидящим взором:

— Бот — что? Бот пешка. Тут дело сложнее. И дело це треба разжуваты.

Ночь на 19 января 1919 года выдалась в Ташкенте холодной и ветреной. Закончив допрос последнего арестованного спекулянта, Степанишин разбудил прикорнувшего в дежурке Рябинина. Каждый день, если не было ночных операций, они уходили домой вместе. За два квартала от ЧК на тихой улочке в глубине двора стоял кирпичный дом купца Мансурова, расстрелянного за связи с курбаши Иргашем. Дом служил холостым чекистам общежитием-казармой. У Степанишина и Рябинина была здесь своя комнатушка с мангалом. В ней стояли две железные койки и резной столик в стиле ампир, оставшийся от прежнего хозяина. Было в комнате и кое-какое хозяйство, которым особенно гордился Степанишин, — две оловянные миски, жестяной чайник для кипятка и чайник заварочный Ломоносовского завода.

Не раздеваясь, Рябинин повалился на койку. Степанишин аккуратно вытер ноги о циновку в прихожей, снял шинель, портупею, сунул браунинг под подушку. Затем он вытащил из полевой сумки два кусочка чёрного хлеба и положил их на стол. Ткнулся к чайнику, поболтал его за ручку, даже зачем-то приложился щекой к пузатому боку, но, убедившись, что тот пуст, отшвырнул в угол.

— Давай ужинать, Мишук, — сказал Степанишин бодро. — Плюнь и не переживай.

Рябинин ничего не ответил. Ему было больно и стыдно. Он никак не мог понять: что же произошло тогда в кабинете Фоменко? Может быть, председатель ЧК не поверил ему? Может быть… Да и кто он такой? Недоучившийся реалист, у которого перед Советской властью пока ещё никаких заслуг нет. Правда… Ну, хорошо, сходил с заданием в Бухару, раздобыл кое-какие сведения… Кому Фоменко должен больше верить: ему, Рябинину, или наркому Осипову? Не может же Осипов врать! А вот соврал. Соврал ли? Может быть, просто ошибся? Но как можно так ошибаться? А если Рябинин ошибся? Может быть, Бот просто похож на Колесина?

— Не забивай ты себе, Мишук, мозги, — ворчал Степанишин, стаскивая со своего подопечного сапоги. — Начальству виднее, как поступить. Ты не думай, нашего Лобастого на мякине не проведёшь. Если отпустил Бота, значит, на то есть причины. Да и как было не отпустить, если сам Осипов в ходатаях выступил? Ты подумай: если твой Бот и в самом деле не Бот, а Колесин, так это мы установим завтра же, и тогда Осипов его не прикроет. А если ошибочка вышла, то тогда, как говорит Грицько Кравченко, звиняйте… Ладно, — заключил Степанишин, — давай хорошенько выспимся, а завтра всё станет на свои места.

Но поспать в эту ночь чекистам не довелось. Только успел Рябинин смежить ресницы, как раздались выстрелы. Сначала он подумал, что это патруль палит вдогонку лазутчику, но одиночные выстрелы сменились залпами и дробью пулемётов. Стреляли в разных концах города.

Миша быстро вскочил, растолкал Степанишина, и они, кое-как одевшись, выбежали на улицу. В холодном сыром воздухе выстрелы звучали, как удары пастушеской плети.

— Давай в ЧК, — скомандовал Степанишин и припустил вдоль дувала.

Рябинин еле поспевал за ним. Они миновали пустынную улочку, сокращая себе путь, перепрыгнули через забор и задами вышли к домику с резным крылечком, где размещалась Ташкентская ЧК. Домик горел ярким факелом. В свете пожара мелькали тени в высоких папахах, слышались отрывистые команды.

— Что же тут творится? — захлебнулся от злости Степанишин. — Как же они, сволочи, посмели… Ну, я их сейчас… — Он вытащил из кобуры браунинг и прилёг за дувалом. — Миша, ложись. Мы им сейчас всыплем.