Иду в неизвестность - Чесноков Игорь Николаевич. Страница 4

— По местам стоять, с якоря сниматься!

Капитану Георгий Яковлевич велел проложить курс к Большому Соловецкому острову.

— К Большому Соловецкому? — переспросил удивлённо Захаров.

— Да, Николай Петрович, именно к нему.

Капитан непонимающе поглядел на начальника экспедиции.

— Надо зайти туда, — пояснил Седов. — Да и путь-то ведь для вас накатанный!

Ещё бы! Не один десяток раз водил Захаров монастырский пароход «Соловецкий», на котором служил последнее время капитаном, из Соломбалы к монастырю с богомольцами на борту.

Захаров, пожав плечами, спустился в рубку, небольшой закуток, прилегавший к кают-компании, и вскоре все на «Фоке» узнали, что путь предстоит к Соловкам. На мостик, уже вымытый от угольной пыли, поднялись, поёживаясь от утренней прохлады, Визе, Павлов и Пинегин.

— Это верно, Георгий Яковлевич, идём на Соловки? — поинтересовался Пинегин.

— Да, друзья, вначале к Соловецкому монастырю.

— Но для чего?

Седов заметил удивление и разочарование на лицах своих молодых нетерпеливых спутников.

— Не огорчайтесь, — улыбнулся он. — Но сутки потерять придётся. Настоятель обители Иоанникий прислал приглашение посетить по пути гавань Благополучия.

— И нельзя было отказаться, Георгин Яковлевич? — удивился Визе.

— Ах, Владимир Юльевич, — грустно улыбнулся Седов, — ежели вы не забыли, экспедиции-то наша снаряжена на частные пожертвования. Поступило их ещё далеко не достаточно, и часть требуемой суммы в долг комитету дал Суворин, редактор «Нового времени». А деньги потребуются ещё — на жалованье команде, па уголь, на фрахт судна, что привезёт уголь на Флору. И если не откликнуться на приглашение этой почитаемой у нас христианской святыни, сами понимаете, это может отрицательно сказаться на дальнейшем поступлении средств.

— Да, да… — проговорил озадаченно Визе.

— Я бы и не согласился, будь моя воля, — поморщился Седов. — Ведь и против вчерашних пышных проводов я возражал. Но, как говорят, чей хлеб ешь, того и обычай тешь. Комитет настоял на организации проводов. — Седов развёл руками. — Им ведь отчёт в своём «Новом времени» поярче тиснуть хочется. Да и часть денег для экспедиции они собираются выручить от демонстрации киноленты, что снимал на проводах испанец. Поняли теперь?

— Поняли, Георгий Яковлевич, — отозвался Визе. — Вы уж не судите нас строго, мы ведь далеки от этих денежных хлопот. Сами-то едва собраться успели.

— Да теперь-то, слава богу, и я, кажется, освобождён от хлопот этих, — довольно добавил Седов. — Так что в путь, друзья мои! — Он заглянул вниз, в сторону бака. — Что там у брашпиля?

— Готовы! — отозвался голос снизу.

Седов поинтересовался через переговорную трубу, как дела у механика, и, получив ответ, что пары подняты и машина готова, громко и весело скомандовал:

— Вира якорь!

Взбурлив винтом, «Фока» медленно двинулся и бесшумно поплыл, оставив позади красный плавучий маяк, чёрную россыпь парусников близ него, лесистый остров Мудьюг и дальние двинские берега, поросшие невысокими березняками.

Командование судном принял Захаров. Седов не сразу ушёл с мостика. Он стоит некоторое время рядом с Пинегиным, Визе и Павловым и глядит назад, в сторону Архангельска, туда, где оставалось привычное, знакомое, обжитое.

Чем больше отдаляются берега, растворяясь в предвосходной дымке, тем свободнее чувствует себя Седов. Он ощущает, как вновь нарождается в нём та восторженная жажда деятельности, что сопровождает его неизменно во всех экспедициях. Эта ненасытная жажда обычно заставляет его много и с удовольствием работать — в Арктике ли, в Сибири или на Каспии. И какой бы тяжёлой, изнурительной ни была та работа, сколько бы ни отнимала сил, каких бы ни стоила лишений, именно она делала неугомонного Седова счастливым. Счастливое это чувство он испытывал ещё и потому, что добился-таки всего того желанного, о чём мечтал когда-то, преодолев за короткое время почти непреодолимый путь от едва грамотного мальчика, сына азовского рыбака, до морского офицера, известного в России гидрографа, почётного члена императорских научных обществ, руководителя Первой русской экспедиции к Северному полюсу. Путь, который он начал с самого детства.

ПУТЬ К МОРЮ

Детство закончилось для Седова в семь его лет. С той поры отец стал брать Егорку на зимний рыбный промысел в азовские льды. В хате Седовых жила семья в одиннадцать душ. Отец семейства Яков, известный всей округе как неутомимый работник, а в молодости ещё и как непобедимый драчун, учил сыновей работать так же, как сам умел, — основательно, яростно. Нередко и выволочкой сопровождалась та учёба. Зато потом Яков мог уже гордиться помощниками — Васей и Егоркой. Не столь расторопных Мишу и Ваню он вынужден был отдать в услужение к богатым хуторянам. Пять дочерей ещё подрастали — одна меньше другой. И они сызмала помогали по дому, чем могли.

И жили бы Седовы не хуже других хуторских семей Кривой косы, если бы не было у Якова Евтеевича одной распроклятой болезненной страсти. Он мог загулять, забыв про всё, и не приходить в себя, пока находилось что-либо, что принимали бы в кабаке. Чёрными были такие дни дли всех Седовых.

— А потом каялся, отойдя, и вновь остервенело набрасывался на работу, пытаясь наверстать потерянное время.

Но однажды, загуляв, и вовсе исчез надолго. Горько плакала ночами Наталья Степановна. Пришлось он наниматься прачкой к чужим людям, чтобы хоть как-то прокормить семью. Дети, те, что постарше, готовы были помогать ей. Но им, не знавшим ещё какого-либо ремесла, работы не находилось. Зимой вместе с холодом в хату Седовых нагрянул голод. Вася и Егорка, видя отчаяние матери, слабой здоровьем, решились на последнее — просить милостыню в окрестных деревнях.

С рассветом каждого дня палки от собак в руки, торбы за спину — и в путь. Уходили подальше, где их не знали, — стыдно было. А для печки собирали в степи сухой навоз. Но и его не много находили.

Заболел Вася, свалился горячечный, не вынеся тяжкой зимы. А однажды утром с ужасом обнаружили, что он неживой уже.

Долго не мог прийти в себя Егорка. Впервые тогда с недетской горечью он проклинал всё то, что заставляло его, маму, братьев и сестёр и многих, подобных им, влачить это нечеловеческое существование. «Отчего столько несправедливости в жизни?» — допытывался он потом у мамы. Но Наталья Степановна только тихо плакала, не зная, как ответить мальчику.

Едва высохли на Егоркиных щеках слёзы по своему брату, не дожившему до весны, мать отвела его к богатому казаку. Смилостивившись, тот взял мальчика пасти скот.

Весной принесли весть, что Якова Евтеевича видели где-то в Тамани, на заработках. Обрадовались этой вести Седовы: жив, значит, отец. Но время шло, а он всё не появлялся. И вновь надежды таяли, и плакала мама.

Три года Егорка был пастухом, погонщиком быков, а окрепнув, стал подряжаться на молотьбу, на выгрузку леса с барок.

Наконец появился однажды негаданно Яков Седов, вернулся из скитаний в свой дом. Убогим оказался вид его. Но так обрадовались отцу дети, что целовали его изношенные одежды. Три года искал Яков Евтеевич уверенных заработков на стороне, но так и не нашёл. Почему он исчез вдруг, почему знать о себе не давал в течение всего этого долгого трудного времени, дети так и не узнали. Но, покаявшись своей Наталье и получив её прощение, вновь взялся глава семьи за ненадёжное, сезонное рыбацкое дело.

Одиннадцатилетний Егорка, рослый, сильный мальчик, уже многое умел и, так же как и отец, не боялся ни работы, ни драк. У сверстников он стал признанным атаманом и во всём превосходил мальчишек своего «войска», кроме одного: Егорка оставался неграмотным, в то время как другие ребята ходили в школу.

А как хотелось ему читать! Да и мог он разве в чём-либо уступить своей хуторской братии!

Егорка стал упрашивать родителей отдать его в школу. Но мать с отцом вначале даже и слышать об этом не желали. Отдать в школу — значит лишиться рабочих рук. «Отец вон и не учен, а какой работник!»