Пирамида - Бондаренко Борис. Страница 44
— И что же вы решили?
— Что надо по-хорошему расстаться. То есть это я так решила, он и слышать об этом не хочет… Он на все согласен, лишь бы я не уходила от него.
— Даже на то, чтобы изменить план работы?
— Похоже, что так.
— Но ведь он еще не знает, насколько серьезны наши возражения! Я же ничего конкретного не говорил ему.
— Для него это не так уж важно.
— Ты хочешь сказать, что он сделал бы это ради тебя?
— Да.
— А почему ты решила уйти от него?
Жанна уклончиво ответила:
— Это длинная история… Я давно уже хотела уйти. Если бы ты знал, как мне жалко было его сегодня. Какой он был беспомощный… Он ведь очень добрый. Говорит со мной, а у самого такое выражение, как будто все время хочет понять, почему с ним так жестоко обошлись, и не может.
Через два дня Жанна сказала:
— В общем, так… Белено передать, что вы можете заниматься чем угодно.
— И все? — спросил Ольф.
— Да.
— Не густо, — ухмыльнулся Валерий.
Жанна вспылила:
— А ты без комментариев никак не можешь?
Теперь они встречались с Шумиловым только в коридорах или в автобусе по дороге на работу, он вежливо наклонял голову, отвечая на их приветствия, и тут же отворачивался. Так продолжалось недели две. Жанна нервничала и ничего не рассказывала даже Дмитрию. Наконец он сам спросил:
— Что у вас происходит?
— Ничего, — тусклым голосом сказала Жанна. — Если, конечно, не считать того, что он каждый день уговаривает меня выйти за него замуж. Каждый день… — с отчаянием выговорила она. — Я скоро с ума сойду от этих разговоров.
— О нас он говорил что-нибудь?
— Нет.
— Может быть, мне самому сходить к нему?
— Иди.
И Дмитрий пошел к Шумилову.
Он стоял у окна и медленно повернулся на голос Дмитрия. Несколько секунд пристально вглядывался в него, словно не мог понять, зачем этот человек здесь. Наверно, он и в самом деле считал его причиной всех своих бед.
— Слушаю вас, — с видимым усилием сказал Шумилов.
— Мне нужно поговорить с вами.
— Садитесь.
Но сам он остался стоять, повернувшись спиной к окну, и повторил:
— Слушаю вас.
— Нам хотелось бы, — начал Дмитрий, подчеркивая это «нам», — чтобы вы посмотрели наши предложения и высказали о них свое мнение.
— Зачем?
— Если они заслуживают внимания… — Дмитрий замялся.
— То что же? — вежливо осведомился Шумилов.
— Тогда, возможно, следовало бы внести их в план работы на следующий год.
— А вы, оказывается, дипломат, — каким-то странным, осуждающе-презрительным тоном сказал Шумилов, но тут же взял себя в руки и сухо закончил: — В прошлый раз вы достаточно ясно сказали мне, что вся моя работа кажется вам бесперспективной, а следовательно, и не нужной. Или я неправильно понял вас?
— Нет, все правильно.
— Тогда ваше предложение должно означать просто замену моих планов вашими, не так ли?
— Примерно так.
Шумилов помолчал и с раздражением спросил:
— И вы думаете, что я сделаю это?
— Нет, — сказал Дмитрий, глядя на него, и тоже встал.
— Нет? — удивился Шумилов. — Тогда зачем же вы пришли?
— Чтобы вы ознакомились с нашими предложениями.
— Ваши предложения меня не интересуют, — нетерпеливо сказал Шумилов, и видно, было, как неприятен ему этот разговор и как хочется ему поскорее закончить его. — Если они действительно заслуживают внимания, поступайте так, как сочтете нужным. Дождитесь защиты отчета или напишите докладную и изложите свое мнение Ученому совету.
— Вероятно, мы так и сделаем, — сказал Дмитрий, — но вам, я думаю, все-таки следует взглянуть на нашу работу.
— Чего ради?
— Ради дела.
Шумилов молча смотрел на него, потом отрывисто сказал:
— Хорошо, оставьте, я просмотрю.
Дмитрий положил папку на стол:
— Если у нас появятся какие-то новые данные, мы вам сообщим.
Шумилов наклонил голову и ничего не ответил. Дмитрий попрощался и вышел.
Он рассказал об этом разговоре Жанне и добавил:
— Я не уверен, что он действительно станет смотреть наши выкладки. Если можешь, попроси его сделать это, иначе он останется в дураках. Ведь ему все равно придется высказать свое мнение, рано или поздно.
— Хорошо.
— И еще… — Дмитрий замялся.
— Что?
— Может быть, все-таки удастся… Ну, если он посмотрит и с чем-то не согласится или у него появятся какие-то свои предложения… Может быть, из всего этого соорудить такой общий план, не указывая имен, так сказать, план всей лаборатории.
Дмитрий совсем запутался, но Жанна поняла его.
— Нет, об этом даже и говорить не стоит, он не согласится.
Дмитрий рассказал обо всем Ольфу и Валерию.
— Ну что ж, к оружию, граждане. Я думаю, драчка будет серьезная. Наша настырность наверняка кому-то очень не понравится. Здесь, кажется, не любят скандалов.
И они принялись за работу. Потом Ольф напомнил Дмитрию:
— Слушай, может быть, все-таки сказать Дубровину?
— Как раз сейчас ему только с нами и возиться, — сердито возразил Дмитрий. — Лучшего времени не выберешь. Ты что, не видишь, что он еле ходит?
Да, Дубровин был очень болен. Он появлялся в институте на несколько часов, делал самое необходимое и уезжал домой. А вскоре и совсем слег, и после очередного приступа его увезли в больницу.
37
Заседание Ученого совета, на котором защищался отчет лаборатории Шумилова, состоялось в январе.
Председательствовал Дубровин. Он недавно выписался из больницы, не долечившись, и выглядел скверно. Был он не в настроении — морщился, потирал лысину и несколько раз недовольным тоном предлагал говорить покороче и только по существу. Ученый совет, собравшийся далеко не в полном составе, скучал, позевывал, поглядывал на часы, вопросы разбирались тоже самые что ни на есть обычные. И народу в конференц-зале было немного.
Шумилову дали слово после перерыва. Все графики и диаграммы были аккуратно развешаны на подставках, доска чисто вымыта.
Шумилов начал доклад, и Дмитрий вспомнил, как говорил он в прошлом году. Тогда его внушительный голос звучал на весь зал, он отчетливо выговаривал каждое слово, и видно было, что ему самому приятно было смотреть на все эти уравнения и слышать свой собственный голос. А сейчас он сухо излагал только самое главное, не останавливаясь на деталях, и говорил так, словно исполнял скучную и неприятную обязанность. И слушали его невнимательно.
Шумилов закончил и стал тщательно вытирать платком руки.
— У тебя все? — спросил Дубровин.
— Да, — не сразу сказал Шумилов. — Пока все. Но прежде чем приступить к обсуждению отчета, я должен сказать следующее: группа сотрудников нашей лаборатории, а именно — Кайданов, Добрин, Мелентьев… — Шумилов все-таки чуть-чуть замялся, но твердо закончил: — и Алексеева — придерживаются несколько иного мнения о проделанной работе и особенно о дальнейших планах. Я думаю, нужно в первую очередь предоставить им возможность высказать это мнение.
Стало тихо. Дубровин удивленно поднял голову и, повернувшись к Дмитрию, несколько секунд в упор смотрел на него.
— Разрешите, Алексей Станиславович? — сказал Дмитрий.
— Да, пожалуйста, — сухо сказал Дубровин и официальным тоном объявил: — Слово предоставляется кандидату физико-математических наук Кайданову.
Дмитрий пошел к сцене. На ступеньках он столкнулся с Шумиловым, и, прежде чем догадался, что надо уступить ему дорогу, Шумилов с подчеркнутой вежливостью отошел в сторону и пропустил его.
Дмитрий неторопливо разложил на кафедре бумаги и сказал, обращаясь к Дубровину:
— Должен заранее предупредить, что десяти минут, положенных по регламенту, мне будет недостаточно. Так как я буду высказывать не только свое мнение, но и мнение своих товарищей, прошу дать мне двадцать минут.
Дубровин неприязненно покосился на него и буркнул:
— Хорошо, начинайте.
И Дмитрий начал. Уже через несколько минут он увидел, что драчка действительно будет серьезная — Ученый совет больше не скучал. Кто-то из них не выдержал и перебил его вопросом, Дмитрий секунду помолчал и вежливо ответил: