Пирамида - Бондаренко Борис. Страница 80

— Я же сказал — в отпуске.

— Неправда! — вскочила Майя. — Мы все знаем!

Ольф с раздражением сказал:

— Если вы все знаете, то вы знаете больше меня. Какого дьявола тогда спрашиваете? Это во-первых. А во-вторых, это правда. Он действительно в отпуске. Длительном отпуске…

— Он вернется? — спросила Майя.

— Будем надеяться.

— Что значит будем надеяться? — вскинулся Воронов. — Почему он уехал?

— Почему он уехал, я объяснить вам не смогу. Лучше не спрашивайте, я сам толком не понимаю. Если, конечно, не считать того объяснения, что он болен.

— Это правда, что Ася Борисовна уехала в Каир?

— Да.

— Он вернется? — как заведенная, спрашивала Майя.

Ольф, не ответив ей, сел на стол, скрестил на груди руки и невесело оглядел их:

— Слушайте меня, ребятишки… Я понимаю, новость для вас несимпатичная, но и для меня это событие не из радостных.

— Он вернется? — снова спросила Майя.

— Если и вернется, то не скоро.

— А сам он что-нибудь говорил об этом? — спросил Воронов.

И Ольф решил, что лучше сказать правду.

— Да, говорил. Он сказал…

Мгновенно установилась полная тишина, заставившая Ольфа оборвать фразу. Не выдержав их взглядов, он отвернулся и быстро закончил:

— Он сказал, что не приедет.

И еще несколько секунд стояла тишина, и чей-то голос — кажется, Аллы Кориной — беспомощно проговорил:

— Но этого не может быть! Ольф, ты что-то путаешь… Он так сказал?

— Да, он так сказал, — как эхо, повторил Ольф. — Зря не морочьте себе головы, ребята. Он сказал, что не вернется, но это еще не значит, что он действительно не вернется. Он нездоров, вы же знаете. Это переутомление. Он отдохнет и наверняка приедет и снова будет работать с нами. А пока что придется начинать новую работу без него. Теперь — временно, разумеется, до приезда Дмитрия… Александровича — руководить сектором буду я. И вам придется основательно помогать мне. Прежде всего нам надо решить, над чем работать дальше. Сегодня, понятно, у вас настроение нерабочее, а завтра, будьте добры, начнем думать. Кое-какие наметки оставил Дмитрий Александрович, какие-то идеи у меня появились — в общем, помыслим…

Он оглядел свое невеселое, молчаливое «воинство» и бодро закончил:

— А теперь — можете валять на все четыре стороны.

И Ольф торопливо ушел в комнату Дмитрия. Вслед за ним пришла и Жанна. Во время объяснений Ольфа она упорно молчала, забившись в угол.

— Ты уходил из дома — почты не было? — спросила Жанна.

— Так ведь рано еще… — Ольф прислушался к тишине за стеной, сказал с недоумением: — Сидят как мыши… Пойти к ним, что ли? А то получается, что мы вроде отделились.

— Выдумываешь бог знает что, — с досадой сказала Жанна. — Сиди, пусть сами… в своих чувствах разбираются.

На следующее утро Ольф с самым решительным видом приступил к руководству. Демонстративно засучив рукава, он взял мел и торжественно сказал:

— Нуте-с, господа, приступим… На сегодняшний день мы имеем три примерно равноценных идеи…

Он обстоятельно изложил эти идеи и с огорчением отметил — ни одна из них не вызвала и намека на энтузиазм. Слушали его вяло, вопросы задавали самые незначительные, и, когда Ольф, закончив, предложил высказываться, ему ответили дружным молчанием.

— Та-ак… — протянул Ольф. — Я вижу, вам эти идеи пришлись не по вкусу.

Они переглянулись — и по-прежнему никто не решался высказываться первым.

— Что вам в них не нравится? — спросил Ольф.

— А тебе они нравятся? — простодушно осведомилась Дина.

Ольф не очень естественно засмеялся:

— Вопрос в лоб… Хитрые вы, мужички унд бабоньки…

Ольф, конечно, ждал подобного вопроса. Все три идеи, в сущности, были ответвлениями только что законченной работы. И даже на первый взгляд это были не слишком значительные идеи — и уже поэтому не могли понравиться ни им, ни ему самому. Но ведь ничего лучшего не предвиделось…

— Вот что, братья славяне, — сказал Ольф. — Давайте-ка играть в открытую. Мы привыкли к тому, что главные вопросы всегда решал Дмитрий Александрович. Я говорю «мы», потому что и сам во всем полагался на него. Но теперь-то нам волей-неволей придется решать самим. Или пойдем на поклон к Ученому совету? Они, конечно, подбросят нам что-нибудь — да только будет ли это лучше для нас? А ну, выкладывайте все, я не собираюсь решать за вас, — потребовал Ольф. — Почему вам не нравятся эти идеи?

— Ну почему же не нравятся… — неуверенно протянул Воронов.

— Я скажу вам почему. После того, чем мы занимались почти три года, эти идейки кажутся вам мелковатыми… Так?

— Ну да, — почти с радостью брякнул Савин и зачастил: — А что, разве нет? Уже одно то, что идеек целых три и все действительно равноценны… Разве нет?

— Разве да? — передразнил его Ольф. — Какой ты умный, Савва… Заелись вы, вот что я вам скажу. А вам не приходит в голову, что такие идеи, как у Дмитрия Александровича, — может быть, одна за всю жизнь бывает? А ну-ка вспомните, что вам говорил Алексей Станиславович на том вечере… Вам действительно феноменально повезло, что вы начали свою научную карьеру с такой значительной работы. Но кто сказал, что вам всегда будет так везти? Или вы решили, что до конца дней своих только тем и будете заниматься, что претворять в жизнь выдающиеся идеи? Подавай вам Эвересты и Монбланы, на меньшее вы не согласны? А и где ж их взять, голубчики, эти Монбланы? Или они на дороге валяются? А может, у кого-нибудь из вас за пазухой торчит такой монбланчик? Ну так валяйте, выкладывайте, я сам с удовольствием займусь им… — Ольф закурил, небрежно закинул ногу на ногу. — А то, может, возьмем за жабры какую-нибудь элементарную сверхзадачку? Например, теорию гравитации? А что, в самом деле? Если вас эти орешки не устраивают, — он кивнул на доску, — почему бы нет? Или общую теорию поля… То-то лавров нам будет, если справимся…

Невесело посмеялись над его речью — и Ольф серьезно сказал:

— Ну, потрепались — давайте мыслить. Если у вас в самом деле есть какие-то другие идеи — милости прошу, выкладывайте.

Других идей не было. И эти три, несмотря на «разъяснительную работу» Ольфа, их явно не привлекали. До обеда они с видимой неохотой перебирали варианты, избегая каких-либо определенных высказываний, и Ольф наконец сердито сказал:

— Вот что, коллеги… Отправляйтесь обедать, и если уж вам так не хочется работать — не неволю. Но должен сказать вот что: если мы в самое ближайшее время не придем к какому-то решению — я иду в Ученый совет и прошу дать нам тему.

Угроза подействовала — после обеда обсуждение пошло более энергично. Ольф даже насмешливо хмыкнул:

— Первые признаки жизни налицо. Пульс слабый, нитевидный, дыхание прерывистое. Глядишь, скоро и по-настоящему мозгами зашевелите.

Из трех идей одна принадлежала Дмитрию — на ней в конце концов и остановились после долгого обсуждения. Ольф невольно задумался — было ли это случайностью? Они ведь не знали, что именно предлагал он, а что Дмитрий. Разве что Жанна могла сказать… Ольф спросил ее об этом. Жанна сухо ответила:

— Ничего я им не говорила, да они и не спрашивали. А тебя что, уже проблема престижа беспокоит?

Ольф с недоумением посмотрел на нее.

— Ничего себе вопросик… И как это ты догадалась? Помог кто-нибудь?

— Извини, — тихо сказала Жанна, отворачиваясь. — Я все думаю — почему он не пишет?

— Напишет, рано еще.

— Одиннадцать дней, как уехал…

В тот же день пришла от Дмитрия открытка — с десяток спокойных, безличных строчек. Дмитрий писал, что побывал на Байкале, что «священное море» вполне оправдывает все свои превосходные эпитеты, но задерживаться здесь он не собирается и завтра отправляется дальше, вероятно — до Владивостока. И что оттуда он им напишет.

Прошла еще неделя, прежде чем они получили письмо от Дмитрия — несколько небрежных строк, написанных на сером телеграфном бланке: «До Владивостока не доехал, сижу в Хабаровске. Иду по твоим следам, Ольф, — жду пропуска на Камчатку. Жара здесь тропическая, даже мухи от нее дохнут. Привет ребятам». И все — ни даты, ни подписи.