Наш завод - Шварц Евгений Львович. Страница 4
— Как я? — спросил Ваня и посмотрел на себя в стеклянную дверь.
— Как ты, — подтвердила бабушка. — И здесь матерям в этом трудном деле помогают детские доктора. Они осматривают ребёнка, взвешивают на весах, выслушивают, проверяют, не заболел ли, не простудился ли. Словом, заботится наше государство о любом ребёнке, как о своём родном. Понял?
Ваня молча кивнул головой.
— А при царе, когда стоял ещё тут маленький наш домик, никто не помогал родителям растить их детей. Не было ни консультаций, ни детских докторов, ни яслей, где можно оставить ребёнка на весь день так же спокойно, как на руках у родных. Ничего!
И бабушка задумалась о своём и замолчала.
— Ну, бабушка! А о втором подъезде что же ты не рассказываешь? Ну? Бабушка! Войдёт человек…
— Войдёт человек во второй подъезд, — покорно продолжала бабушка, — и увидит: все четыре этажа по этой лестнице отведены взрослым людям, которые хотят учиться. Тут школа-десятилетка для взрослых и лекторий, В школе каждый взрослый может учиться по вечерам. А в лектории учёные люди расскажут каждому обо всём, что он захочет узнать.
— А войдёт человек в третий подъезд?.. — спросил Ваня.
— А войдёт человек в третий подъезд, — продолжала бабушка, — и увидит: все четыре этажа заняты квартирами, в которых живут рабочие завода со своими семьями.
— Здесь живёт Петя Захаров, — сказал Ваня. — Его папа работает на нашем заводе. И Мая Орлова.
— Верно! — сказала бабушка. — Вот какой домище вырос на том самом месте, где стоял наш домишко!
Некоторое время бабушка и внук шли молча. Каждый думал о своём. Но вот Ваня опять спросил:
— Бабушка! Ну, рассказывай! Ну, пожалуйста!
— О чём? — спросила бабушка.
— Рассказывай, как ты жила в вашем домишке, когда была девочкой. Ну, пожалуйста! Ну, бабушка… Как вы жили при царе?
Бабушка подумала, вздохнула и стала рассказывать.
— Плохо мы жили в нашем домишке при царе. Трудно.
Конечно, мы, дети, бывало и веселились, и смеялись, и зимой бегали по речке на самодельных деревянных коньках, но зато и плакать нам приходилось так горько, как тебе, внучек, никогда не придётся.
Вот что вспомнилось мне сейчас, Ваня, на том самом месте, где стоял когда-то наш домик в три окошечка.
Один день вспомнила я. Только давний-давний. В тот день исполнилось мне всего только восемь лет. И сказал мне отец, уходя на завод:
«Ну, Лена, жди. Я тебе сегодня подарок принесу к рождению».
Не помню уж, как этот день прошёл и наступил вечер. И побежала я за ворота встречать отца.
Стою я. Жду. Вернее, не стою, а прыгаю с ноги на ногу. Холодно мне ждать его. Подморозило сильно. Мать зовёт меня домой, а я не соглашаюсь.
Я каждый день встречала отца за воротами, а в этот день — особенно хотелось встретить. Всё гадала, думала, что он мне принесёт.
Стою я, жду. Совсем темно стало на улице. Во всех окнах засветились огни. А отца нет и нет. Но вот вижу я наконец — идёт к нашему дому какой-то человек.
Я к нему. Кричу:
«Папаня! Папаня!»
А он не отвечает.
И тут узнаю я вдруг, что это не папаня, а друг его и товарищ Яков Иванович Ломов.
Я ему говорю:
«Здравствуйте, дядя Яша!»
А он не отвечает.
Я говорю:
«Дядя Яша! Это я! Лена! Вы меня не узнали?»
Молчит.
Я говорю:
«Дядя Яша! Вы на меня сердитесь?»
А он только рукою отмахнулся и вздохнул.
Открыл он калитку, поднялся на крыльцо и стал ноги вытирать. Вытирает, всё вытирает, а в дом не идёт. Как будто боится к нам войти.
И вдруг я поняла: беда случилась! С плохими вестями пришёл дядя Яша.
Распахнул он дверь наконец — и в дом. Я за ним. Дрожу вся.
Мама поднялась дяде Яше навстречу.
А он шапку снял, а «здравствуйте» не говорит.
Уставился в пол. Молчит.
Мама поглядела на него, потом на меня, вся побледнела вдруг и спрашивает: «Он помер?»
«Что ты, что ты! — закричал дядя Яша. — Нет, нет! Живой!»
А потом добавил тихо:
«Ушибло его сильно. Колесо задело. Сколько раз просили мы сетку возле колеса установить — отказывают хозяева. Расход лишний. Дрожат, проклятые, трясутся над каждой своей копейкой. Одним рабочим меньше, одним больше — это им не расчёт. Народу хватит».
Мама полушубок накинула, шалью повязалась.
«Бежим! — говорит. — Он в больнице?»
«В больнице».
Пошли они быстро, и вдруг у самой двери Яков Иванович задержался. И поманил меня к себе. Я подошла.
А он достал из кармана пряник. Вижу его перед собою, как сейчас: большой пряник, фигурный. Человек на коне. Человек и конь — коричневые, а поводья, седло, стремена — белые. Сахаром облитые.
Достал дядя Яша пряник, подал мне и говорит: «От отца подарок. К рожденью. Он этот пряник по дороге на завод купил. Всё беспокоился, что забуду его отдать. Бери скорее».
Мать шалью лицо прикрыла, чтобы я не увидела её слёз, опустила голову низко — и в дверь. Дядя Яша — следом. И осталась я дома одна.
Села за стол, поближе к лампе.
Тоскую.
Так тихо у нас в доме, так пусто! Некого мне больше сегодня ждать.
Вот тебе и рождение!
И заплакала я. Так заплакала горько, как тебе, внучек, никогда не придётся. И плакала я, всё плакала, пока не уснула.
Просыпаюсь — рассвет за окном. В лампе синий огонёк над фитилём прыгает — кончился керосин. А мама ещё не вернулась.
Вскочила я, лампу задула, помылась, прибрала в комнате, печку растопила.
А пряник поставила на подоконник, прислонила к стеклу. Работаю и посматриваю на отцовский подарок.
Как вчера мы с мамой пообедали, так с тех пор я и не ела ничего.
Подошла я к окошку, взяла пряник.
Сейчас, думаю, поводья белые, сахарные, отломаю.
И не отломила.
Вот что я сделала.
Забралась я на табуретку и достала со шкафа картонную коробку. Хранились у меня в этой коробке все богатства: лоскутки разноцветные, картинки, глиняный петушок, серебряные бумажки из-под конфет. Разобрала я всё это добро и уложила заветный пряник на самое донышко.
Решила я твёрдо: нельзя! Пока не вернётся отец из больницы, не трону я его подарок. И не тронула. А нам трудно пришлось, пока отец хворал, очень трудно, внучек! Тогда кому до нас было дело? Хозяину? У него один был закон: работай на меня. А заболел — живи, как знаешь. Вот мы и жили. Случались дни — сухой корки дома нет. Вспомнишь пряник в такие дни — и сами руки к коробке тянутся. Так и толкает тебя: лезь на шкаф, снимай коробку, доставай отцовский подарок! Раза два я так и делала. Достану коробку, взгляну на пряник — и обратно уложу. Сберегла я его до отцова возвращения.
И вот уж весна пришла. Вечера стали светлые. Стою я в один такой вечер за воротами, жду маму. Ушла она в больницу — отца проведать. И вот, вижу, возвращается мама весёлая, даже ростом как будто повыше стала.
А рядом с ней кто идёт, прихрамывает?
Ой, люди добрые, да ведь это он, он, отец!..
И тут бабушка опустила голову, прикрыла шалью лицо и замолчала.
И Ваня молчал. Только поглядывал на бабушку. И наконец бабушка сказала:
— Вот тебе и всё, внучек.
— А пряник? — воскликнул Ваня.
Бабушка улыбнулась:
— Вернулся, значит, мой папаня из больницы. И утром на другой день вышел он во двор — погреться на весеннем солнышке. Я возле верчусь. То помогу ему трубку раскурить — уголёк принесу из печки, то шаль притащу — ноги ему укрою. А он только посмеивается, радуется, что домой вернулся. И вспомнил отец про свой подарок, спросил, понравился ли мне пряник.
Я бегом домой — да на шкаф. Схватила коробку — и к отцу:
«Цел, вот он, ваш подарок, папаня! Глядите!»
Отец головою покачал.
Спрашивает:
«Хотела, чтобы у тебя хоть что-нибудь осталось об отце на память?»
Я кивнула.
Отец повеселел и приказал мне: