Мальчик из Гоби - Хорлоо П.. Страница 17

«Я не нашла козы и собралась было домой, — стала рассказывать старуха. — Гляжу — в овраге светятся огоньки — красные, зеленые, желтые. Спустилась вниз, а это камни. Ну, я и взяла один».

«А я набрел на животворный источник! — похвастался старик. — Его искал сам Будда, но не нашел!»

«Как же это ты мог найти животворный источник, раз его не нашел сам Будда?» — укоризненно посмотрела на старика старуха.

Старик рассказал, как было дело, и они вдвоем стали ждать сына. Шли часы, а его все не было. Так прошла длинная бессонная ночь.

Наконец под утро явился их сын. Он пригнал серую козу да в придачу еще и козла. С тех пор старики и их сын жили богато и счастливо. Они пили воду из чудесного источника, и век их был долог. У них было много драгоценных камней, и они никогда не знали нужды. Серая козочка принесла им тысячу коз.

И до сих пор стоит на вершине горы каменная ограда. Люди говорят, что здесь была хижина старого охотника. Между двух красных скал бьет горячий источник и называется он Источником старика. Рассказывают, что если в источник опустить сырое мясо, оно тут же сварится. Вот только добраться до чудесного источника очень трудно.

— Может, скоро ученые люди разыщут туда дорогу и узнают, что там на самом деле, — закончил свой рассказ Сандаг.

Тугэлдэр молчал. В мечтах он уже видел себя ученым. Вот он ищет в горах животворный источник, находит драгоценные камни…

— Эх, поскорее бы выучиться!..

На дороге показался всадник. Тугэлдэр приставил козырьком ладонь к глазам и сказал, вглядываясь в даль:

— Это дядя Шарав.

— Верно. Спрошу-ка я у него о наших верблюдах! — И Сандаг, натянув поводья, зацепил их за луку седла.

На гнедом иноходце подъехал Шарав. На нем был старый коричневый тэрлик, голова обвязана белым платком.

— Ну что хорошего? — спросил Шарав. Спешившись, он уселся рядом с Сандагом.

«Чего это Шарав так быстро скакал? Небось из сомо?на [45] едет», — посмотрев на его взмыленного коня, подумал Тугэлдэр и стал прислушиваться к разговору.

— Ну, что нового, Сандаг? Ч-что х-хорошего? — невнятно пробормотал Шарав. Было видно, что он опять пьяный.

— Куда ты ездил?

— В сомон.

— Ну, и что там хорошего?

— В кооперативе разных товаров полно… Да вот… — начал Шарав, но, взглянув на Тугэлдэра, замолчал и сильнее задымил трубкой.

— А насчет сына как? Согласился? — спросил Сандаг.

Шарав отрицательно покачал головой.

— Я-то думал, директор школы — человек ученый, степенный. А он ветрогон какой-то. Ему плевать, что другому трудно. Я к нему и так и сяк — посочувствуйте, дескать, ведь в хозяйстве работать некому, не могу я мальчишку послать в школу. А ему хоть кол на голове теши, уперся — и все. Обязан, говорит, и точка. Ох и разругался же я с ним! Но все равно будет по-моему. Не отдам я мальчишку! Кто в хозяйстве за него будет работать, директор школы, что ли?

— Послушай, Шарав, — заговорил Сандаг, — так нельзя. Наши дети должны учиться. Сейчас времена другие. Не будем учить их — останутся такими же темными, как мы. Ну разве это дело? Я в этом году обязательно отправлю своего сына, отправь и ты Зорига. Ученье для человека — счастье. Как же можно отнимать его у наших детей.

«Значит, точно, — обрадовался Тугэлдэр. — Я еду в школу. Эх, если бы и Зорига отпустили! Неужели Шарав не послушает отца?»

Но Шарав, сердито сощурив глаза, раздраженно ответил:

— «Счастье, счастье»! В чем счастье-то? То ли дело в старое время. Выучится, бывало, человек, становится ламой. А потом и того выше. А сейчас что? Чему их научат? В бога не верить? Греховодничать?

Сандаг покосился на своего собеседника.

— Ты это спьяна, что ли? — сдерживая возмущение, сказал он. — Или и вправду: что у трезвого на уме — у пьяного на языке? Мы вот и в бога и в святость лам верили. А много они нам помогли? Много мы видели счастья?

Шарав смутился, но сдаваться не собирался.

— Это у тебя сын и хороший и умный, вот ты его и учи. А Зориг тупой, его учи не учи — все одно толку не будет.

— Нехорошо так говорить о своих детях, — укоризненно покачал головой Сандаг.

Шарав смутился еще больше. Выпучив для вящей убедительности глаза и глядя по очереди то на отца, то на сына, он принялся оправдываться:

— А что? Правду я говорю! Зориг — совсем глупый. Ну кто, скажи, во время пастьбы овец забирается в пещеру и спит? И все у него так. Если на него не кричать, толку не будет!

Потом, немного успокоившись, он набил трубку и обратился к Тугэлдэру:

— А ты хочешь учиться?

— Очень! — быстро сказал Тугэлдэр.

— Вот видишь! А Зориг не хочет. Он…

И тут Тугэлдэр не выдержал:

— Что вы! Зориг очень хочет учиться! Он только и говорит о том, чтобы нам вместе поехать в школу…

— Вот вести ты себя не умеешь, — хмуря брови, оборвал его Шарав. — Дети не должны вмешиваться, когда говорят старшие.

— Ладно, — улыбнулся сыну Сандаг. — Его ведь не переспоришь. Плетью обуха не перешибешь. Скажи, Шарав, ты по дороге не видел наших верблюдов?

Шарав отрицательно покачал головой, поднялся и, пошатываясь, подошел к своему коню.

Сандаг тоже встал и, вскочив на коня, сказал:

— Ну, я поеду. Гони, сынок, овец к дому. А ты, Шарав, побереги коня. Он у тебя весь в мыле. Смотри, загонишь!

Тугэлдэр поскакал к стаду. Он ехал через степь, напоенную ароматом трав, и с горечью думал о том, что вечером надо встретиться с Зоригом и все ему рассказать.

II

У коновязи нетерпеливо бил копытом красивый серый однолеток с подстриженной гривой. Он рвался к табуну — тот косяком уходил в степь. На нем было красное седло с чепраком из желтой сыромятной кожи.

Из юрты вышел Сандаг, он вытащил из-за пояса приготовленный аркан и направился к коновязи.

Следом за ним выбежал Тугэлдэр. Вскочив в седло, он хлестнул коня и поскакал к табуну.

— Потише! — крикнул ему вдогонку Сандаг, провожая сына ласковым взглядом.

Догнав табун, Тугэлдэр остановил его и вдруг увидел бегущего навстречу Зорига. Лицо у него было заплакано.

«Что это он? Может быть, упал с коня?» — встревожился Тугэлдэр.

— Что с тобой? — спросил он приятеля.

— Если бы у меня был отец… — начал Зориг и снова заплакал.

Оказывается, вернувшись домой, Шарав избил жену и Зорига.

— Твой отчим не любит тебя. Не хочет отпускать в школу, — нахмурился Тугэлдэр и рассказал о разговоре своего отца с Шаравом.

— Пусть говорит, что хочет, все равно поеду учиться, — всхлипывал Зориг.

— А как? — растерялся Тугэлдэр.

— Убегу — и все!

— Убегать не надо, лучше упроси мать.

— Она боится отчима, не посмеет его ослушаться. Другого выхода нет. Я убегу! — Зориг вытер слезы и, подоткнув тэрлик, потуже затянул пояс.

…Был лунный осенний вечер. Привязав телят к натянутой на колья веревке, Тугэлдэр вошел в юрту, освещенную мягким светом очага.

Мать помешивала кипятившееся в котле молоко. Она налила сыну большую кружку, и тот уселся на корточки рядом с огнем. Было светло, тепло и уютно, попахивало аргалом, и наработавшийся за день Тугэлдэр чувствовал, как по всему телу разливается приятная истома.

Вошел Сандаг. Он тоже сел у очага, пригладил волосы и, вытерев рукой потное лицо, с улыбкой спросил:

— Ну как, сын, видел обновку?

— Какую? Нет! — с загоревшимися от любопытства глазами ответил Тугэлдэр.

— Боюсь, что они будут ему великоваты, — сказала мать, доставая из сундука новенькие сапоги.

Тугэлдэр вскочил, мгновенно натянул сапоги.

— Да они мне как раз! — радостно воскликнул он.

— Смотри-ка, отец! В сапогах он совсем взрослый. И нарядный! В таких сапожках придется и учиться как следует. — Мать засмеялась и поцеловала сына в голову.

Вдруг кто-то свистнул, залилась звонким лаем собака.

Тугэлдэр выскочил во двор и увидел поджидавшего его Зорига. Они вошли в юрту.