Мальчик на главную роль - Михайловская Кира Николаевна. Страница 21

— Отец Алёши? — спросил Михаил Иванович.

— Я, — согласился Павел Андреевич.

— Вот так встреча! Ты мне как раз вовремя попался. Выручить можешь, браток? Машина при въезде в город стала. Одному мне до вечера не управиться. Помоги, мне очень нужно.

Павел Андреевич с трудом соображал, чего от него хотят. Но на всякий случай кивнул головой в знак согласия.

— Тогда пошли! — решительно сказал Михаил Иванович и зашагал к машине.

Словно загипнотизированный, повинуясь полученному приказу, Павел Андреевич пошёл вслед за ним.

Открывая заднюю дверцу машины, Михаил Иванович сказал майору:

— Товарищ мне поможет. Он шофёр. — И, видя, что Павел Андреевич нерешительно остановился, взял его за плечо, подтолкнул к машине, а сам сел рядом с майором.

Павел Андреевич плюхнулся на заднее сиденье и откинул назад голову. «Господи! — думал он. — Что я делаю?» Машина тронулась, и его охватил страх. В какой-то момент ему захотелось выскочить на ходу, но он не в силах был шевельнуться. Впереди сидящим и в голову не приходило, что творится с «пассажиром», тем более что они увлеклись разговором.

Майор милиции Виктор Фёдорович Косичкин всегда рад был случаю поговорить о кино. Он уже давно числился в «кинематографистах». Когда нужно было снимать на улицах города, все съёмочные группы обращались к Виктору Фёдоровичу. Он обеспечивал оцепление на местах съёмок, регулировал и организовывал транспорт.

Будучи большим любителем кино, Виктор Фёдорович старался всегда быть в курсе всех кинособытий. Пока они ехали, он расспрашивал Михаила Ивановича о новых фильмах студии.

В ответ Михаил Иванович сыпал своими нескончаемыми рассказами.

Павел Андреевич был погружён в свои мысли и не слышал, о чём говорили впереди. Охвативший его в первые минуты страх не проходил. Усилием воли он открыл глаза. Навстречу мчались с огромной скоростью, надвигаясь на него, улицы, машины, дома, люди. Потом перед глазами появился светофор — сначала жёлтый, затем красный. Машина остановилась. Красный сигнал сменился зелёным. Машина вновь пошла. В беспорядочном мигании огней обозначился определённый порядок. Павел Андреевич стал следить за сигналами. Ему показалось, что всем этим управляет чья-то единая и могучая воля, на которую можно положиться и которой можно вручить себя. И тогда пришёл покой. Павла Андреевича стало покидать чувство страха, он шевельнулся, расправил отёкшие плечи.

Машина выехала за черту города и помчалась по шоссе. Сидящие впереди вели оживлённый разговор, но Павел Андреевич по-прежнему их не слышал. Страха больше не было, осталось лишь ощущение тишины. Почему-то он вспомнил жену, но не с мёртвым лицом, какой он видел её в последний раз, а весёлую, улыбающуюся, красивую.

— Подъём! Приехали, слезайте! — Голос Михаила Ивановича вернул его к действительности, и слова, исходившие от него, действовали на Павла Андреевича, как приказ, которому он безропотно подчинялся.

— Вот она, родная! — Выйдя на дорогу, Михаил Иванович показал на тяжёлую махину, беспомощно стоявшую на обочине.

— Ну выручил ты меня, майор. Как говорится, вовек не забуду!

— Ради искусства ничего не жаль, — отшутился майор и в этот миг заметил самосвал, совершавший на большой скорости недозволенный обгон. Он вскочил в свою «Волгу», помахал на прощанье рукой и, дав полный газ, помчался вдогонку нарушителю.

Михаил Иванович открыл «лихтваген», вытащил оттуда брезент и разложил его под машиной.

— Ну, начнём, благословясь, — сказал он и полез под машину.

Некоторое время он там работал, гремя инструментами, потом крикнул:

— Возьми под сиденьем большой ключ и лезь сюда!

К Павлу Андреевичу он сразу стал обращаться на «ты», и от этого между ними с первых минут установились отношения старых знакомых. Павел Андреевич достал ключ и лёг рядом с Михаилом Ивановичем. Всё было хорошо знакомо, и он мгновенно понял, что произошло. Работал Павел Андреевич с каким-то остервенением, не замечая ни времени, ни усталости. Руки у него дрожали, ломило спину, но, лёжа под машиной, он чувствовал себя счастливым.

Кончили они работать, когда уже начало темнеть. От усталости оба еле держались на ногах.

— Ну, задал же я тебе работу! — сказал Михаил Иванович и окинул взглядом своего партнёра с ног до головы. Лихо ты работаешь, у тебя же золотые руки!

Он собрал инструмент, сложил брезент и, засунув всё под сиденье, сел за руль.

— Садись! — И он открыл дверь с противоположной стороны.

Когда Павел Андреевич сел рядом, Михаил Иванович повернул ключ от зажигания, включил мотор и, с трудом вдохнув воздух, словно ему что-то мешало, глухо произнёс:

— Ну, с богом, поехали!

Павел Андреевич смотрел вперёд на несущуюся навстречу дорогу, и ему не было страшно. На лице его застыла улыбка. Поток машин делался всё больше, а они неслись всё быстрее. Павел Андреевич повторял про себя все движения, которые делал Михаил Иванович, превратись как бы в его незримого дублёра. И вдруг он услышал громкий стон и почувствовал, как их машину начинает заносить налево, навстречу несущемуся потоку. Он мгновенно повернулся и увидел, что Михаил Иванович одной рукой держится за сердце, а второй с трудом удерживает руль. Скорее инстинктивно, чем сознательно Павел Андреевич подхватил руль и стал поворачивать вправо. До педали ему было не достать, мешали ноги Михаила Ивановича, и он повернул ключ, выключив зажигание. Мотор заглох, и некоторое время «лихтваген» катал по инерции, пока не остановился на обочине с правой стороны дороги. Мимо неслись машины, и первой мыслью Павла Андреевича было остановить кого-нибудь и просить помощи. Но Михаил Иванович медленно разогнулся и побелевшими губами с трудом выговорил:

— Помоги подвинуться… а сам садись за руль… Контрольный пост… там вызовут скорую. Что-то мой мотор забарахлил. — Он пытался улыбнуться, но получилась гримаса.

Павлу Андреевичу казалось, что Михаил Иванович умирает. Он почувствовал, что и у него самого останавливается сердце.

Михаил Иванович опять громко застонал, лицо его исказилось от боли. Павел Андреевич выскочил из машины, обежал её и, открыв дверь водителя, вновь забрался в машину. Там он подсунул руку Михаилу Ивановичу под спину и помог ему передвинуться. Дальше он действовал автоматически, по привычке, выработанной в течение многих лет вождения автомашины. Тяжёлая громада — «лихтваген» — тронулась с места и помчалась по дороге на предельной скорости. «Только бы успеть, только бы успеть вовремя!» Больше ни о чём Павел Андреевич думать не мог, он слился с машиной, стал её частью. Он выжал полный газ и стал обгонять впереди идущий транспорт. Он включил фары, нажал сигнал… и вдруг раздался протяжный, низкий, долгий звук, чем-то напоминающий собачий лай. Это гудел старинный гудок «линкольна». И была в этом звуке такая неожиданность, такая тревога, что он насторожил весь транспорт. Гудок ревел непрерывно, словно взывал о помощи своему хозяину, и в ответ ему уступали путь все, кто находился на дороге.

Павел Андреевич вспомнил наконец, что в кармане у него лежит тюбик с валидолом. Уже давно не выходил он на улицу без этих таблеток. Он достал лекарство и протянул его Михаилу Ивановичу.

— Спасибо, браток, — шевельнул губами Михаил Иванович.

Через несколько минут ему полегчало.

Павел Андреевич держался за руль с неистовым ожесточением. Ничто, наверное, не могло разомкнуть его пальцы, сцепленные на баранке. Ему казалось, что не он ведёт автомобиль, а автомобиль с огромной скоростью выводит его из тёмного лабиринта, в котором он, слабея и теряя силы, блуждал последние годы.

— Ну, вот и отошло, — вздохнул рядом Михаил Иванович. — А я уж испугался. Первый раз у меня такое. Видно, и мне пора таким угощением запасаться.

И он повертел в руках тюбик с валидолом.

Глава двадцать шестая, в которой исчезает ковбойский костюм

Я вообще-то на съёмки с уроков не отпрашиваюсь, но на первую ковбойскую съёмку у Натальи Васильевны попросился. Я за костюм беспокоился. Там столько всяких приклепок и застёжек, ремней разных, что я, хоть и разобрался, что к чему, всё же решил заранее одеться. А то Глазов, если увидит, что я опаздываю, напустится со своими умозаключениями. Он про других очень быстро умозаключения делает. На каждого своё умозаключение… На меня, например, что я нервный.