Черный котел - Александер Ллойд. Страница 17

Адаон медленно покачал головой. Он поднял руки к горлу и отстегнул от ворота куртки железную брошь.

— Возьми это, — сказал он. — Бережно храни ее. Эта маленькая невзрачная вещица более ценна, чем может показаться.

— Я вынужден отказаться, — тихо сказал Тарен с улыбкой, которая плохо скрывала его беспокойство. — Эта брошь — подарок умирающего. Но ты должен и будешь жить, Адаон!

— Возьми ее, — настойчиво повторил Адаон. — Это не приказ, но просьба друга.

Он сунул брошь в руку сопротивляющемуся Таре- ну. Эйлонви подошла с фляжкой воды, размочила лечебные травы. Тарен взял воду и вновь опустился на колени рядом с Адаоном.

Глаза Адаона смежились. Лицо его было спокойным. Рука с повернутой вверх раскрытой ладонью покоилась на земле.

Он умер.

Когда горе немного утихло, путники вырыли могилу, выложили ее плоскими камнями. Завернув Адаона в плащ, они опустили его в землю и укрыли сверху дерном, а Ллуагор жалобно ржала и била копытом сухую землю. Затем они сложили над могилой высокий холм из валунов. Эйлонви нарвала на краю поляны полуувядших цветов, уже тронутых морозом. Она рассыпала их на могиле, они застряли в расселинах между валунами, и казалось, растут прямо из камней.

Они оставались здесь до наступления ночи, но Ффлевддур и Доли так и не появились.

— Будем ждать их до рассвета, — сказал Тарен. — Дольше оставаться нельзя. Боюсь, что мы потеряли больше, чем одного доблестного друга.

«Адаон предупреждал, что я буду вскоре скорбеть, — пробормотал он себе под нос. — Так и произошло. Трижды».

Обремененные печалью, слишком разбитые усталостью даже для того, чтобы выставить караул, они свалились на свои плащи и уснули. Сны Тарена, как и его настроение, были путаными, наполненными смятением и страхом. Он видел скорбные лики друзей, спокойное безжизненное лицо Адаона. Он видел, как Эллидира разрывает черный зверь, погружая свои когти в грудь принца и терзая несчастного до тех пор, пока тот не издал смертельный вопль. Беспокойные видения сменились видом широкого просторного луга, по которому Тарен бежал, утопая по плечи в высокой траве, в бесплодных поисках дороги. Над его головой парила серая птица, распростершая широкие крылья. Он уже выбился из сил, следуя за ней. И тут дорога открылась ему.

А потом он увидел бурный ручей, обтекавший громадный валун. На валуне лежала арфа Ффлев- дцура, которая играла сама по себе, когда ветер задевал ее струны.

И снова Тарен бежал. На этот раз через болото. Медведь и два волка бросились на него и пытались разорвать в клочья своими когтями и клыками. Испуганный, он прыгнул в темный водоем, но вода внезапно превратилась в сухую землю. Разгневанные звери с ужасающим рыком прыгнули следом.

Внезапно он проснулся. Сердце его колотилось. Ночь почти иссякла. Первые робкие полоски рассвета просвечивали сквозь деревья. Эйлонви беспокойно шевелилась, Гурджи хныкал во сне. Тарен прижал ладонь к глазам. Сон все еще не отпускал его. Он видел разинутую пасть волка, острые белые зубы. Тарен вздрогнул и окончательно сбросил с себя тенеты сна. Он знал, что пора решать, возвращаться ли им в Каер Кадарн или продолжать поиски Болот Морвы.

Тарен посмотрел на лежащих рядом Гурджи и Эйлонви. Всего за один день его спутников разбросало, как осенние листья ветром, а здесь, вместе с ним, остался лишь жалкий, крохотный отряд, потерявшийся в громадных просторах, усталый и преследуемый жестокими врагами. Неужели они еще могут надеяться на то, чтобы сохранить свои жизни! А путешествие в Каер Кадарн будет таким же опасным, как и поиск. Возможно, и более трудным. Тем не менее надо было выбирать.

Спустя некоторое время он поднялся и стал седлать коней. Эйлонви уже проснулась, а Гурджи лежал, высунув свою взъерошенную, утыканную веточками и сухими листьями голову из складок плаща.

— Скорее, — приказал Тарен — Нам лучше пораньше выйти в дорогу, пока Охотники не спохватились и не сцапали нас.

— Они быстро найдут нас, — сказала Эйлонви — Их здесь как репейников. Они рассыпаны по всему пути до Каер Кадарн.

— Мы пойдем к Болотам, — решительно сказал Тарен, — к Болотам Морвы, а не в Каер Кадарн.

— Что? — вскричала Эйлонви. — Ты все еще думаешь об этих отвратительных Болотах? Неужели ты серьезно надеешься, что мы сможем отыскать этот Котел, да еще притащить его?

Тарен молча занимался упряжью.

— С другой стороны, — задумалась Эйлонви, — полагаю, это единственное, что нам остается теперь, когда ты нас вовлек в свою безумную затею. К тому же никто не знает, что на уме у Эллидира. И зачем тебе нужно было, чтобы он приревновал тебя к своей глупой лошади?..

— Мне жаль Эллидира, — ответил Тарен. — Адаон когда-то сказал мне, что он видел во сне черного зверя, сидящего на плечах Эллидира. Теперь я, кажется, понимаю, что он имел в виду.

— Ладно, — примирительно заметила Эйлонви, — не знаю, о чем ты толкуешь. Но с твоей стороны было милосердно и благородно помочь Ислимах. Я и в самом деле рада, что ты это сделал. Уверена, что у тебя были самые лучшие побуждения, а это никогда не проходит бесследно и помогает надеяться на лучшее.

Тарен промолчал. Его все еще удручало и томило неясное беспокойство, хотя тревожные сны постепенно бледнели и стирались из памяти. Он оседлал Мелинласа, а Гурджи и Эйлонви вдвоем уселись на Ллуагор. И маленький отряд поспешно оставил поляну.

Тарен намеревался ехать на юг, надеясь каким-то образом все же набрести на Болота Морвы к следующему дню. Впрочем, он довольно смутно представлял, где они находятся.

День выдался ярким и бодрящим. Мелинлас летел легким галопом по мерзлой земле. Тарен вдруг мельком заметил мерцающую в лучах осеннего солнца, усеянную каплями росы паутину на ветке боярышника и деловито снующего по ней паука. Тарен с изумлением осознал, что вдоль лесной дороги идет суетливая, полная забот жизнь. Белки готовили зимние припасы. Муравьи копошились в своих земляных замках. Он их как бы видел воочию. Никогда раньше такого не происходило с ним: мир открылся ему во всем своем небывалом величии и простоте.

В самом воздухе витали особые запахи. Он струился и трепетал, по нему пробегали волны прозрачной ряби. Тарен вдыхал, пил этот резкий и чистый воздух, как холодное вино. И он знал, хотя и не чувствовал еще, что поднимается северный ветер. А запахи окутывали его. Сейчас он ощутил необычный, незнакомый ранее запах и повернул Мелинласа в ту сторону, откуда он прилетел.

— Поскольку уж ты взялся вести нас, — заговорила Эйлонви, — интересно узнать, имеешь ли ты понятие, куда мы движемся.

— Где-то рядом вода, — сказал Тарен, — Нам нужно наполнить фляги… — Он заколебался, озадаченный своими словами и своей уверенностью. — Да, здесь есть ручей, — уже твердо повторил он. — Я уверен в этом. Мы должны направиться именно туда.

И все же он слегка удивился, когда действительно через некоторое время они наткнулись на быстрый ручей, журчащий между часто растущими рябинами. Они подъехали ближе. С радостным возгласом Тарен придержал Мелинласа. На камне, свесив босые ноги в воду, сидел Ффлевддур.

Бард вскочил и, разбрызгивая воду, побежал им навстречу. Он был изможден и измучен, но не ранен.

— Это я называю даром судьбы! — воскликнул бард — Я нашел вас, вы — меня! Не хотелось бы признаваться, но я просто-напросто заблудился. Совершенно. Бросился следом за Доли, потом преследовал Охотников. А когда стал возвращаться назад, окончательно заплутал. Как Адаон? Я рад, что вам удалось… — Бард вдруг замолчал. Выражение лица Тарена сказало ему больше, чем слова. Ффлевддур печально покачал головой. — Таких, как Адаон, найдется на этой земле не много, — сказал он. — Мы не можем позволить себе таких потерь. И потерю нашего доброго старого Доли. — Он поник головой и печально вздохнул.

— Я не знаю точно, что произошло, — тихо продолжал бард. — Помню лишь, что мы летели с огромной скоростью. Жаль, вы не видели этого! Если бы не он, Охотники обязательно стянули бы меня с лошади. Теперь они сильнее, чем прежде. Ведь мы убили одного или двух. Затем пала моя лошадь. То есть, — замялся бард, когда струна на его арфе натянулась и лопнула, — то есть я попросту свалился с лошади. К счастью, к этому времени Доли уже далеко увел их за собой. Он с такой скоростью скакал… — Ффлевддур опять тяжело вздохнул. — Что с ним случилось потом, я не знаю.