Староста страны Советов: Калинин. Страницы жизни - Успенский Владимир Дмитриевич. Страница 34

Резкие звонки прервали разговор. Залились трели боцманских дудок.

— Случилось что-то? — встревожился Михаил Иванович.

— Учебно-боевая тревога. Командир хочет, чтобы вы посмотрели.

Вышли на палубу. Миноносец только что сделал крутой поворот. Позади остались отвесные, горделивые утесы Эгершельда. Дождь, моросивший с утра, прекратился, но воздух был так насыщен водяной пылью, что одежда и лицо сразу покрылись влагой. Серая туманная дымка сливалась со столь же серыми облаками. Навстречу кораблю, лениво выгибая глянцевитые спины, одна за другой катились пологие волны. Миноносец распарывал их острым форштевнем.

Командир провел гостей к торпедному аппарату, трубы которого были развернуты на правый борт. Огромная стальная сигара, начиненная сложными механизмами и взрывчаткой, привлекла общее внимание. Михаил Иванович поинтересовался, каким образом она движется, почему не тонет, сколько стоит изготовить такую?.. Дороговато обходится, да ведь нужно.

Командир спросил разрешения произвести несколько артиллерийских залпов, но Михаил Иванович отсоветовал: к чему лишний шум, трата пороха, снарядов? И без того видно, что корабль боевой, служба несется исправно. Пусть краснофлотцы отдыхают.

— Есть! — козырнул командир. — Отбой учебно-боевой тревоги!

По крутому железному трапу Калинин поднялся на ходовой мостик. Здесь меньше качало, и вид был на все стороны. Солнечные лучи, прорвавшись сквозь тучи, освещали каменистый берег Русского острова. Волны, набегавшие с моря, обрушивались на подножия скал и откатывались, разбитые, исходя пеной в бессильной злобе. Любуясь этой картиной, Михаил Иванович заметил человеческие фигурки на самом краю откоса.

— Что это они делают?

— Где? — Моряк поднес к глазам бинокль. — Вере-говую батарею оборудуют. Устанавливают дальнобойные орудия крупных калибров. Чтобы подходы к Владивостоку — на замок. Как Кронштадт прикрывает подступы к Петрограду.

— Да, там надежно теперь, — кивнул Михаил Иванович. — И здесь, на востоке, нам необходима такая же крепость, такой же сильный оплот.

— Давно я в Кронштадте-то не был, — мечтательно произнес Евсеев. — Тоскую по Питеру, по Неве. В отпуск бы съездить, да очень уж далеко. — Евсеев смотрел на белую, кипящую дорожку, разбегавшуюся по воде от винтов. Эта дорожка напоминала борозду, проведенную плугом. — Подумать только, Михаил Иванович, всю страну перепахали за эти годы. От Балтики до Тихого… И отдохнуть не мешало бы.

— Отдыхать нам некогда, — улыбнулся в ответ Калинин. — Сеять надо. Чтобы урожай был.

Большая стройка

Пассажирский поезд плавно замедлил ход: конечная станция. Михаил Иванович спустился на перрон. Сколько раз приезжал на этот вокзал — не упомнишь. И открыто, и тайком от полиции. Знакомы здесь каждая дверь, каждое окно, каждая ступенька. Взгляд скользнул, ни на чем не задерживаясь, и вдруг — как удар в сердце, даже перехватило дыхание: увидел непривычное сочетание букв — Ленинград.

Кажется, пора уже свыкнуться с мыслью, что Владимира Ильича нет, а боль не уменьшается, не утихает и, видимо, никогда не утихнет. Не забудутся страшные дни, будто слившиеся в одну беспросветно-черную полосу. 19 января 1924 года начал работать XI Всероссийский съезд Советов. Открывая его, Михаил Иванович предложил обратиться с теплым приветствием к Ильичу. Сказал с трибуны:

— Пусть паше слово, наш единодушный возглас, наше самое искреннее пожелание о скорейшем выздоровлении Владимира Ильича послужит поддержкой в его тяжкой борьбе с недугом.

Верил Калинин, что Владимир Ильич одолеет болезнь, поправится. Просто невозможно было представить жизнь без него. Думал: впереди весна, дело пойдет на поправку. А вечером 21 января Михаила Ивановича вызвали из президиума съезда. Вышел в комнату за сценой, разминая задеревеневшие от долгого сидения ноги. Взял протянутую ему телефонную трубку, услышал хриплый, будто придушенный, голос, так и не понял чей:

— Прошу без промедления в Цека.

— А что произошло? Почему спешка?

— Звонили из Горок. Скончался Владимир Ильич.

С Калининым случилось тогда непонятное, чего не бывало прежде. Он перестал на какое-то время воспринимать происходящее. Все заслонилось одним: умер Ленин!

Нервы сдали днем. В Москве еще никто не знал о смерти Владимира Ильича. Скорбная обязанность сообщить об этом делегатам съезда Советов выпала Михаилу Ивановичу. Подошел к трибуне, но не мог начать, не мог произнести ни слова. Спазмы перехватили горло, слезы текли по щекам, капали с усов, с бороды… А ведь он забыл, когда последний раз плакал. Но теперь не в силах был сдержать рыдания. С неимоверным напряжением выдавливал из себя каждую фразу, и зал, словно бы затянутый серой кисеей, зыбко колебался перед глазами.

Когда стемнело, вместе с делегатами съезда отправился в Горки. В памяти запечатлелись отрывочные картины. Дорога меж пухлых глубоких сугробов, фосфоресцирующих под звездным небом. Среди черных деревьев дом, будто осевший, с темными провалами окон. Жуткая тишина, нарушаемая лишь хрустом снега под сапогами… Надежда Константиновна на стуле у двери в комнату. Запрокинутая голова — затылком к стене, безжизненно повисшие руки. Неузнаваемо изменившаяся Мария Ильинична: словно гипсовая маска вместо лица.

Владимир Ильич на столе. Закрытые глаза, выражение покоя, умиротворенности. Будто спит. Михаил Иванович приблизился к нему тихо, на цыпочках, как бы боясь потревожить… А затем всю ночь, пока порозовело за окнами, сидел около Ленина. Входили и выходили какие-то люди, приносили цветы, что-то делали, а Михаил Иванович все смотрел и смотрел в дорогое лицо, стараясь запомнить каждую черточку.

Потом несли Владимира Ильича до станции, все пять верст на руках. Красный гроб медленно плыл над белыми, распростершимися, как бескрайний саван, сугробами.

Вот уже несколько месяцев нет Ильича, уже июнь на дворе, много событий произошло без Ленина, а привыкнуть к этому, смириться с этим не было никакой возможности. Михаил Иванович все резче и явственней ощущал его отсутствие. Никто не способен приподнять завесу над будущим, так точно определить ближние и дальние цели, как умел Ленин.

Погас маяк…

В те январские дни, когда не стало Владимира Ильича, Петроградский Совет, учитывая многочисленные пожелания трудящихся, обратился в Центральный Исполнительный Комитет с ходатайством назвать город, в котором свершилась Октябрьская революция, именем великого борца за коммунизм. Михаил Иванович, разумеется, поддержал это ходатайство, сам зачитал проект постановления. И вот над вокзалом, над воротами города — повое название… Город Ленина… Еще одно подтверждение того, что память о нем живет, что мысли и дела его всегда с нами.

У гроба Ильича, прощаясь с вождем, Михаил Иванович, как и другие руководители партии и правительства, дал торжественную клятву продолжить ту гигантскую работу, которая была начата Владимиром Ильичем. И это не просто слова. Калинин старался воплощать в жизнь то, о чем мечтал, к чему стремился Ленин.

Электрификация страны — в последние годы Ильич уделял этому особое и постоянное внимание. Без электричества не сможет Советское государство быстрыми темпами развить промышленность, не засияет яркий свет в окнах больших домов, школ, институтов. Без электрической энергии социализм не построить… По инициативе Владимира Ильича, под его руководством был разработан грандиозный проект: Государственный план электрификации России — ГОЭЛРО. Скептикам этот план казался фантастическим, неосуществимым. Михаил Иванович и радовался, и удивлялся: эка на что замахнулись, запрудить могучие реки, дать дешевую энергию во все города и села! Здорово, конечно, только где взять бетон, машины, специалистов? Но ведь другого выхода нет. Значит, надо по присловью: глаза боятся, а руки делают. Начали-то с малого, с тепловых станций, действующих на торфе. Как радовался Ильич, узнав, что Шатурская электростанция дала ток! По предложению Калинина все создатели этой станции были занесены на Красную доску, стали примером для подражания по всей стране.