Жизнь и приключения Заморыша (с илл.) - Василенко Иван Дмитриевич. Страница 50

И пошел из класса, не спросив разрешения.

За ним пошел Илька, за Илькой – я. А за нами – все остальные ребята.

Лев Савельевич выскочил из класса и что-то закричал нам вслед, но мы даже не обернулись. С топотом и гиканьем мы уже спускались по лестнице, когда дорогу нам преградил сам инспектор училища Михаил Семенович, самый страшный человек из всего училищного начальства. Меж собой мы звали его Михаилом Косолапым. И он действительно своей дородностью, маленькими глазками и вывернутой в сторону ступней одной ноги был похож на медведя.

– Стоп! – рявкнул он. – Кто отпустил?

Мы замерли.

– Почему гвалт? Кто отпустил, я спрашиваю!

Подбежал Лев Савельевич:

– Никто не отпускал, Михаил Семенович. Сорвались как бешеные и понеслись. Точно нечистая сила в них вселилась.

– Зачинщики? – выкрикнул инспектор.

Все молчали. Лев Савельевич немного выждал и со злорадством ткнул пальцем сначала в Андрея, потом в Ильку и, чуть поколебавшись, в меня.

– Вот они, зачинщики, вот!

– Шапки! – приказал инспектор.

Это означало, что мы трое остаемся «без обеда» и должны отнести свои фуражки в учительскую.

– Марш по местам!

Мы понуро вернулись в класс.

Лев Савельевич сел за стол, погладил бороду, запустил кончик ее в рот. Покусал и спросил:

– Нуте-с, так чем выражается подлежащее? Кто скажет?

Но и на этот раз никто не поднял руку. Видя, что ничего не получается, Лев Савельевич принялся объяснять какое-то склонение. Его никто не слушал. Даже не смотрели на него.

Когда прозвенел звонок, он встал, с грохотом оттолкнул стул и быстро вышел.

Училище опустело, затихло. Слышно было только, как где-то в другом классе сторожиха шаркает метлой.

Андрей, Илька и я сидели рядышком и молчали.

– Как думаете, где Алексей Васильевич? – первым заговорил я.

– Спрашиваешь! Известно где: в тюрьме, – сказал Илька.

Я и сам подозревал это, но от такого решительного ответа у меня будто оторвалось что-то в груди.

– Откуда ты знаешь? – попробовал я поспорить.

– Знаю, – загадочно ответил Илька.

– За что?

– За французскую революцию [27].

– Так ведь про французскую революцию и в нашей «Истории» напечатано.

– Напечатано, да не так.

Андрей больше все молчит, а тут он заговорил:

– Нашему царю тоже надо голову отрубить, как Людовику. Пусть не расстреливает людей.

Илька присвистнул.

– А другой царь будет лучше?

Мы опять помолчали.

– Как думаешь, Илька, кто на Алексея Васильевича донес? – спросил Андрей.

– Известно кто – батюшка.

– Наверно, он, – сказал и Андрей.

– Он, я знаю, – вырвалось у меня.

Илька повернулся ко мне и подозрительно спросил:

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, – ответил я.

Илька посмотрел на меня и вздернул плечом.

– Тебя не поймешь. За Алексея Васильевича стоишь, а с попами компанию водишь. Ты ж сам говоришь, что донес поп.

– А ты мне все говоришь? – с укором спросил я. – Ты тоже от меня все скрываешь.

– Я! Разве я имею право тайну выдавать?! Да пусть меня тоже в тюрьму посадят, пусть мне палач руки-ноги ломает – я все равно смолчу.

– И я, – сказал за Илькой Андрей.

– И я, – сказал за Андреем я.

Пришла сторожиха подметать пол и выгнала нас из класса. Мы отправились во двор и сели на скамью на солнышке. Скамья стояла под самым окном учительской. Окно было открыто. Илька предложил выкрасть фуражки и убежать. Так мы и решили. Но тут из окна донесся громкий говор. Мы узнали голоса Артема Павловича и Льва Савельевича. Лев Савельевич говорил:

– Идите домой, Артем Павлович, проспитесь.

А Артем Павлович отвечал:

– Я пойду, пойду, но раньше ответьте мне на проклятый вопрос: кто мы, люди или чиновники?

– Странный вопрос, неуместный.

– Нет, уместный. Если бы мы были люди, мы пошли б к жандармскому полковнику и плюнули ему в лицо: не трогай порядочных людей! Да, порядочных! Только он один и был среди нас порядочный, а все остальные либо чинодралы, либо просто сволочи, хоть и числятся учителями. Мы учителя, а чему мы учим, чему?

– Не знаю, чему учите вы, а я учу детей великому русскому языку.

Артем Павлович хрипло рассмеялся.

– Это вы-то учите великому русскому языку?! Вы-то? Да если бы Тургенев услышал, как вы учите детей этому великому русскому языку, он взял бы вас за ухо и вывел из класса.

– Ну, знаете ли, Артем Павлович, – запальчиво крикнул Лев Савельевич, – вы хоть и пьяны, а думайте, что говорите!..

– А то что будет? – придирчиво спросил Артем Павлович. – На дуэль вызовете? Так теперь на дуэлях не дерутся, да и смелости у вас не хватит. Или, может, донесете на меня, как донесла какая-то скотина на Алексея Васильевича? Если б знать, кто это сделал! Я б его в уборной утопил.

– Руки коротки!.. – крикнул Лев Савельевич.

– Ижица!.. Рабе?!..

Хлопнула дверь, и в учительской все стихло. Мы немного подождали, потом подставили Ильке плечи. Илька влез в окно и выбросил нам фуражки. Но, прежде чем убежать, мы прокрались в зал, вырезали перочинным ножом из золоченой рамы портрет царя и отнесли его во двор, в мусорный ящик.

Шоколад с предсказанием судьбы

Вечером в бархатную комнату Анастасэ опять пришел Дука. Хотя он и патер говорили больше по-гречески, чем по-русски, я из разговора все-таки понял, что ночью в монастырь должны приехать две подводы. Скоро пришел и наш батюшка. Сначала, как и вчера, все пили микстуру и заедали ее лимоном, потом позвали Дамиана и вчетвером принялись играть в карты. Когда пили, Дука рассказывал разные случаи из своих похождений, а патер и наш батюшка слушали и смеялись.

– Мой папа думает, что из меня никогда не выйдет настоящий коммерсант. Ну, это мы еще посмотрим! А почему он так думает, вы знаете? Однажды я нанял тридцать шесть извозчиков. Сам сел в передний экипаж, а остальным велел ехать за мной. Так мы проехали по всем улицам города. И все говорили: «Вот Дука едет на тридцати шести экипажах». Что, скажете, не остроумно? Так нет же, папа сказал, что я какургас [28], и стал от меня запирать деньги в железный шкаф, а мне на мелкие расходы выдавать только по тридцать золотых в месяц.

– По тридцать золотых? – всплеснул батюшка руками.

– Вы считаете, что это много? Пфе! Я трачу в пять раз больше. Я умею из рубля делать пять!

– Ты не умеес дерзать язык за зуби, – сурово сказал Анастасэ.

– Ничего, свои люди, – подмигнул Дука и начал рассказ о том, как он однажды въехал на осле в ресторан.

Когда сели играть в карты, я прикрыл щелку заслонкой и взялся за уроки. Но когда внизу затопали ногами и запели «Пезо ке гело», я опять заглянул в щелку. На столе карт уже не было, а были серебряные стаканчики и две пустые бутылки. Наш батюшка перестал притопывать ногами, обнял Дуку и сказал:

– Дука, вы милейший парень. Но все-таки скажите, как вы из рубля делаете пять. Скажите, Дука! Я за вас всю жизнь буду бога молить, я ваше имя в книжечку «О здравии» на вечные времена внесу.

Дука хитро подмигнул:

– Это, отец Евстафий, коммерческая тайна. Зачем мне лишние конкуренты! Шевелите мозгами сами. Настоящий коммерсант из всякой ситуации сделает деньги. Вот, например, в Харькове уже месяц бастуют рабочие кондитерской фабрики «Жорж Борман». Если б у меня были свободные оборотные средства, я бы сам начал делать шоколад. Весь Юг России у меня скупал бы его. Да что ситуация! Коммерсант должен сам делать ситуацию. Давайте мне оборотные средства, так я в два счета стану шоколадным королем!

– Бастуют на кондитерской фабрике! – Батюшка развел руками. – Отец небесный, что за времена! Едят на работе печенье с конфетами – и еще недовольны! А как бы вы, Дука, сделались шоколадным королем? Это интересно. Скажите! Может, и найдутся тогда оборотные средства. Вы станете королем, а я вице-королем.