Артёмка (сборник) - Василенко Иван Дмитриевич. Страница 14
– А ты сторожем сюда наймись, – сказал какой-то парень и сдвинул Артемке на нос фуражку.
– Иди ты!.. – Артемка поправил фуражку. – Сторожем… Я, может, сам актером буду.
Возвращались по опустевшим, сонным улицам. По дороге Артемка то прижимал к груди руку, то отбрасывал ее и басил, изображая только что виденного Несчастливцева: «Когда приедет тройка, скажи, что господа пешком пошли!» Потом переходил на роль Аркашки, засовывал палец в воображаемый жилетный карман и дребезжащим тенорком сокрушался: «Вот тебе и тройка! А говорил, на тройке поедем!»
Около небольшой лавчонки, где сонный грек допоздна торговал фруктами и всякой снедью, Артемка остановился:
– Вы меня театром угощали, а я вас ужином угощу. Вот и квиты будем.
Он взял пяток яиц, копченой колбасы и кулечек вишен:
– Пошли до меня в будку, чаю вскипятим.
– Пировать так пировать! – охотно согласился Попов.
Удивительно, как меняется базарная площадь! Днем здесь даже у привычного голова кругом идет: гам, назойливые зазывания горластых торговок, верещанье поросят, гнусавое пение нищих, суета, толчея, озорная перебранка. Сейчас – ни одной живой души, и в ночной темноте молча громоздятся черными глыбами лавки и рундуки.
– И вы не боитесь жить здесь? – почему-то шепотом спрашивает Попов, пробираясь вслед за Артемкой между какими-то ящиками и бочками.
– А чего мне бояться? – Артемка подумал и хитровато добавил: – Разве за вашими книжками кто придет. Так они на замке… Ну, вот и мой дом.
В будке душно, пахнет кожей и лаком. Артемка оставляет дверь открытой. Он зажигает керосинку и принимается мастерить ужин, а Попов ложится на скамью и думает. В этой затерянности Артемкиной будки среди базарных построек есть что-то притягательное.
– Знаете, – говорит он, – кругом тьма и запертые немые лавки, а здесь кусочек жизни: уютно светит ваша керосинка, поет чайник – честное слово, хорошо!
– Ну театр! – отвечает Артемка: ни о чем другом он думать не может. Недаром Пепс хвалил. Куда там цирку!
– Да кто такой Пепс? – заинтересовался Попов.
– Пепс? Я ж вам говорил: борец, негр, понимаете? Короче, товарищ мой. Вот еще зайдете как-нибудь, я вам про него все расскажу… Ну, кипит чайник.
– Когда же это «как-нибудь»? – говорит Попов, подсаживаясь к столику. – Я ведь завтра уезжаю.
– Уезжаете? – Артемка с досадой взглянул на гостя. – Ну что это такое! Как хороший человек попадется, так и уезжает.
Он помолчал и уже по-детски, просяще сказал:
– Вы хоть переночуйте тут.
– О, это я с удовольствием!
Они поужинали, и, как ни протестовал гость, Артемка уложил его на свою лежанку, а сам калачиком свернулся на полу, подостлав старое пальто.
Керосинка потухла, и в будке стало совсем темно.
– Ну, так чем же замечателен этот негр? Где вы с ним встретились?
Артемка быстро повернулся на спину:
– А вам интересно? Я с ним в сторожке встретился, в цирке. Я туда пантомиму принес, книжку такую, понимаете? А он лежит на топчане в американских ботинках и плачет.
Артемка приподнялся и, всматриваясь в темноту, туда, где еле-еле обозначалось расплывчатым, бледным пятном лицо гостя, стал рассказывать. Боясь упустить какую-либо подробность, перебивая самого себя и возвращаясь назад, он размахивал в темноте руками и то и дело восклицал: «Вот он какой, Пепс! Вот он какой!»
Артемка рассказывал, а пятно впереди делалось все четче и четче, и вот уже ясно видны внимательные глаза, темные брови и даже складка на переносице.
– Ой, да уже светает! – опомнился Артемка. – Когда же вы теперь спать будете?
– Не в этом дело. Дело в том, как вам помочь. Попов в раздумье закрыл глаза, потом быстро открыл их и остро взглянул на Артемку.
– Вам надо себя попробовать в любительском театре. Может, из вас выйдет Щепкин, Варламов, Садовский. А может, и ничего не выйдет. Боюсь только, что вас ни в какой любительский кружок не примут: мальчик, сапожник… – Он опять задумался. – Разве вот что: на Сенной улице есть двор, где гимназисты ставят спектакли. Что, если вам пойти туда и поговорить? Может, они дадут какую-нибудь роль. Там есть два-три гимназиста из тех, кто сочувствует трудовому народу. Жизнь покажет, что из них выйдет. Пока это не очень серьезно. Но юноши, кажется, неплохие. Пойдите. В крайнем случае, посмотрите спектакль. Это в доме Зворого, сорок пятый номер.
– Пойду, – твердо сказал Артемка и улыбнулся: – Вот кабы дали!
– Попросите. А теперь давайте часок-другой поспим. Поезд мой уходит рано.
Где-то далеко стучали о камни колеса и дребезжала подвешенная под телегой цебарка: начинался базарный день.
Артемка опять свернулся калачиком, вздохнул и закрыл глаза.
И ему приснился гимназист. Будто стоит он в будке и говорит Артемке: «Эх ты, желтоволосый! А хвастался, что на тройке поедем!»
… Когда Артемка проснулся, во все щели врывались золотисто-дымчатые лучи солнца. Попов сидел на корточках перед сундуком и старался открыть замок.
– Не тот ключ, что ли? – бормотал он в недоумении.
– Да вы поднимите сундук, – сказал Артемка. Попов обернулся:
– Извините, я вас разбудил, А чему это поможет, если я его подниму?
Однако взялся двумя руками за сундук и приподнял его: прямо на полу лежали книги.
– Жалко, что у вас нет зеркала: я бы посмотрел, какое у меня сейчас умное лицо. Кто-нибудь видел?
– Я бы разве позволил!
– А сами вы читали?
– Ага!
– Ну ясно. Незачем было и спрашивать. А я все думаю, как вам объяснить. Придется признаться.
– Я знаю, – сказал уверенно Артемка. – Вы кого-то увидели из будки. Наверно, из тех, из фараонов?
– Правильно. Я увидел шпика, который уже давно охотился за мною. Меня тут же, на базаре, и арестовали. В корзине были «Тайны гарема», «Бова-королевич», отрывные календари… А остальное, настоящее, лежало у вас в сундуке. Меня продержали три дня и приказали убираться вон из города. Я бы, конечно, не уехал, но те, кому я подчиняюсь добровольно, меня отзывают.
Попов пытливо посмотрел Артемке в лицо:
– Вам книжки понравились?
– Ох, и книжки ж! Особенно та, что про великую семью. Я так понимаю: великая семья – это весь трудовой народ, правда? И все так хорошо описано, вроде как в романе. Прямо за сердце хватает. Вот бы такое в театре показать!
Попов посчитал книжки, опять сунул их под сундук и укоризненно взглянул на Артемку:
– Двух штук не хватает.
– Правильно, не хватает, – подтвердил Артемка с таким выражением, которое ясно говорило: «И не проси – все равно не отдам!»
– Ну-ну, – согласился Попов. – А теперь до свиданья. Спасибо за ужин, за ночлег, а главное – за помощь. Днем сюда заглянет один мужчина, принесет вам Гоголя, Пушкина. А вы ему все эти книги отдайте.
Он взял Артемку за руку и уже совсем весело сказал:
– Ну, желаю удачи у гимназистов!
Театр во дворе
Дома на Сенной улице небольшие, с тремя-четырьмя окнами. По бокам пыльной дороги дремлет бурьян. Вдоль длинных заборов шумят высокие тополя. Фонари на столбах хоть и горят, но от керосиновых ламп свет такой тусклый, что никак не рассмотреть номера на воротах.
Увидев с десяток босоногих мальчишек, прильнувших к щелям деревянного забора, Артемка догадался, что там, за забором, и есть театр. У раскрытой калитки стояли с фонарем в руке толстый юноша с серебряными пуговичками на белой чесучовой рубашке и девушка в коричневом платье и белой пелеринке.
Артемка в нерешительности остановился.
К калитке подошли две девушки и молодой человек в студенческой, с голубым околышем фуражке. Толстый гимназист поднял вверх фонарь и весело сказал:
– Ба, знакомые все лица! Давайте ваши билеты и сыпьте в кружку деньги. Не стесняйтесь.
Девушка в пелеринке подставила жестяную, с замочком кружку. Звякнули монеты, послышались восклицания, смех:
– На строительство храма Мельпомены! Актерам погорелого театра!