Беги, мальчик, беги - Орлев Ури. Страница 25

Немец открыл банку консервов, отрезал толстый кусок хлеба, положил на него мясо из банки и дал Юреку. Потом бросил немного мяса в железную миску для овчарки. Собака не сдвинулась с места.

— Хорошая собака, — сказал солдат. — Ешь!

Только тогда собака подошла к миске.

Остаток мяса солдат взял себе и сел рядом с Юреком. Все трое ели молча. Кончив есть, солдат достал сигарету:

— Ты куришь?

Юрек содрогнулся:

— Нет.

«Пожалуй, этот немец не собирается меня убивать», — почему-то решил он. Солдат вытащил из кармана зажигалку и закурил. При виде зажигалки глаза Юрека вспыхнули. Как ему недоставало такой вещи в лесу!

— Вернер, — сказал солдат и показал на себя.

— Юрек, — сказал Юрек.

Солдат достал бумажник и извлек оттуда фотографию женщины с двумя детьми.

— Моя жена, — сказал он. — Мои дети.

Молодая симпатичная женщина и двое детишек, мальчик и девочка, улыбались Юреку с фотографии. Юрек тоже улыбнулся им.

Солдат засмеялся. Он поцеловал снимок и сказал с гордостью:

— Это моя семья! А где твоя?

Юрек ответил ему по-немецки, хотя его немецкий язык был на самом деле смесью еврейского с польским:

— Нас пятеро — три мальчика и две девочки. Может быть, они все уже погибли. Моего отца застрелили солдаты в поле, я сам видел, а мама… я не знаю.

Солдат грустно покачал головой.

— Война, — сказал он и выругался. — Мне приказывают разыскивать еврейского мальчика, светловолосого и без руки. Что это такое — еврейский мальчик со светлыми волосами и без руки? Это просто мальчик. А что такое я? Я просто солдат. Верно, Рекс?

Собака подняла голову. Вернер еще продолжал что-то говорить, но Юрек почти ничего не понимал. Разве что отдельные слова: «гестапо»… «Бог»… «люди»… «чем все это кончится»…

Потом солдат поднялся и направился к лестнице.

— Ты можешь оставаться здесь, — сказал он, помогая себе жестами. — А если будешь уходить, закрой люк. Но я еще вернусь.

И через несколько дней солдат действительно вернулся. Он принес несколько банок мясных консервов и буханку хлеба. Солдат приходил еще несколько раз, но нерегулярно. Иногда он даже оставался ночевать. Но им было трудно разговаривать друг с другом. Той малости немецкого и идиша, что знал Юрек, не хватало для свободного общения, а по-польски солдат знал лишь несколько слов. Поэтому, приходя в бункер, он просто похлопывал Юрека по плечу или гладил по голове, а потом угощал его конфетой или кусочком шоколада. Юрек ждал солдата и все больше скучал по нему. Ему не хотелось оставаться одному, но каждый раз, когда Вернер смотрел на часы, он понимал, что солдат собирается уходить.

А потом у него появилась идея. Он нашел в лесу кусок древесного угля, нарисовал этим углем на крышке одного из ящиков шашечную доску и половину клеток зачернил. Затем собрал шляпки от желудей и половину из них тоже закрасил углем. Вскоре пришел Вернер со своей собакой. Рекс радостно бросился к Юреку. Вернер поставил в шкаф очередные консервные банки, положил на скамью буханку хлеба и тут увидел сюрприз. Он широко улыбнулся и погладил Юрека по голове. После еды они сели играть в шашки. Теперь Вернер всегда оставался сыграть партию-другую, и порой, когда Юрек выигрывал, они оба громко радовались.

Но и это продолжалось недолго. Однажды, вернувшись из леса, Юрек нашел в бункере буханку хлеба и две банки консервов. На одной из них лежала зажигалка Вернера. Его сердце сжалось. Он понял, что никогда больше не увидит этого доброго немецкого солдата.

Юрек оставался в бункере, пока не прикончил всю еду. Потом покинул это место и пошел на поиски работы. В первой встретившейся ему деревне группа ребят натравила на него собаку. Юрек ударил ее палкой по носу. Собака взвыла и бросилась прочь, но вскоре вернулась со всеми ребятами. Так было и в следующей деревне. Наконец, после большого перехода, Юрек подошел к третьей. Внезапно ему показалось, что однажды он здесь уже был. Что-то в этой деревне было ему знакомо. Он остановился и начал удивленно разглядывать дома. Внезапно вдали послышались крики. Юрек увидел появившихся из-за угла немецких солдат. Они тоже его заметили. И в эту минуту Юрек вдруг понял, что находится в деревне, где его спасла та красивая женщина. Ни секунды не медля, он бросился в первый же проулок и помчался, петляя по деревенским улицам, к ее дому. Издали он слышал крики преследующих его солдат. Подбежав к дому, он заколотил в дверь. Она открыла ему и отпрянула от неожиданности.

— За мной гонятся, пани, — торопливо проговорил Юрек. — Спрячьте меня, пожалуйста, пани.

Она быстро затворила за ним дверь, открыла дверцу в полу, и он спустился по лестнице в подвал. Женщина быстро закрыла за ним дверцу.

И тут в дом ворвались немцы.

— Тут пробежал однорукий еврейчик со светлыми волосами. Где он?

— Я никого не видела.

— Он побежал к тебе. Мы знаем. Мы видели.

— Ко мне никто не заходил, — сказала она.

Солдаты принялись обыскивать дом. Они тыкали штыками во все места, где мог скрываться человек. Потом они стали тыкать просто повсюду, уже со злости. Один из них даже воткнул штык в корзину, где курица сидела на яйцах.

— Так ты не скажешь, куда он девался?

— Я никого не видела, — повторила она.

Немцы пришли в неистовство. Они повалили ее и избили, а потом выволокли на улицу. Двое солдат подожгли ее дом. Остальные побежали поджигать другие дома деревни.

Юрек остался один в темном подвале. От страха он сжался в комок. Он слышал тяжелые шаги над собой, ужасные крики избиваемой женщины, громкие немецкие ругательства. Потом он почувствовал запах гари. Подвал стал заполняться дымом. Где-то наверху с тяжелым грохотом падало на пол что-то тяжелое. Это рушились балки горящего дома. Юрек не знал, что дом горит, только ощущал, что ему становится все труднее дышать. Кашель разрывал горло. Сколько он находился в этом подвале — минуту? час? вечность? Кто знает. И вдруг над ним блеснул дневной свет.

— Юрек! — услышал он голос женщины. — Ты жив? Выходи, они ушли.

Он выбрался наверх. Вокруг догорали развалины дома. Он посмотрел на женщину, которая второй раз спасла ему жизнь, и на этот раз не узнал ее. Куда девалась та красавица, которая открыла ему дверь? Перед ним стояла окровавленная, вся в грязи и копоти старуха. Он в ужасе увидел наполовину разрушенный, наполовину сгоревший дом.

— Это из-за меня? — вырвалось у него между приступами кашля.

Женщина не ответила. Она вывела его через развалины наружу, набрала в ладони воды из лужи и отерла его лицо. Потом обмыла свое. Юрек оглянулся. Деревня тоже была уже не та. Повсюду дымились догорающие постройки, местами еще вздымались языки пламени. Женщины и дети кучками стояли поодаль. Мужчины торопливо вытягивали ведра из колодцев и плескали водой на тлеющие бревна. Со всех сторон доносились рыдания и стоны.

— И это тоже из-за меня? — спросил он с ужасом.

— Нет. Немцы здесь свирепствуют уже третий день. Они знают, что у нас многие помогают партизанам, поэтому избивают всех подряд. Некоторых даже убили. А сегодня они вернулись сжечь дотла всю нашу деревню, чтобы другим было неповадно. Скажи, что случилось с твоей рукой?

— Попала в молотилку.

— Несчастный ребенок…

Она погладила его по голове. Потом быстро заговорила:

— Юрек, не обижайся, но тебе придется сейчас же уйти. Я больше ничем не смогу тебе помочь, а немцы могут вернуться. И не приходи ко мне больше. У меня уже не осталось сил. Ты понимаешь? Да, ты, конечно, понимаешь. У меня даже еды нет, чтобы дать тебе в дорогу. Запомни только — ты должен идти на восток, все время на восток. Ты знаешь, где восток? Это там, где по утрам восходит солнце. С востока идут русские. Постарайся добраться до них…

Она перекрестила его.

— Боже милосердный, сохрани этого ребенка от всех бед, — сказала она, и крупные слезы покатились по ее щекам.

Кто такие «русские»?

Он не спросил.