Родник - Тайц Яков Моисеевич. Страница 5

— «Меридианом называется воображаемая линия…»

В квартире тихо. Только слышно, как на кухне тётя Феня с чувством распевает:

Это её любимая песня.

Владик выучил меридианы, потом достал бледно-голубую контурную карту полушарий и принялся её раскрашивать, как Кира Петровна велела: океаны — синим, низменности — зелёным, горы — коричневым…

Ему нравилась эта работа. Слепая карта с каждой минутой словно оживает, и вот уже под рукой тянутся горные хребты, зеленеют поля и голубеет бескрайное море.

Интересно, а почему это реки на карте очень похожи на деревья?

Маленькие речки — это веточки, они соединяются в реки побольше, а те сливаются в одну большую реку, которая течёт к морю. Это как будто ствол.

Только реки растут сверху, а деревья снизу. Сначала корень, потом ствол, потом ветки…

А вон те деревца, в парке, те ещё, ох, не скоро вырастут!

А какая она смелая, та девочка с красными бантами! Не побоялась двух мальчиков. Как она топнула ногой! Молодчина!

Интересно, а зачем ей понадобился старый кинжал? И почему он оказался нарисованным у неё в альбоме?

Надо будет завтра обязательно отнести ей кинжал. А кстати, где он?

Владик бросил карандаш, оставил недокрашенной карту полушарий, подошёл к своей кровати, вытащил из-под неё «ящик сокровищ» и начал в нём рыться.

Рылся-рылся и вдруг закричал на всю квартиру:

— Тётя Феня!

— Что?

Он побежал на кухню. Тётя Феня, в клеёнчатом фартуке и белом платке, стояла у газовой плиты и большой ложкой помешивала в кастрюле.

— Тётя Феня, вы ничего не брали у меня из ящика? — крикнул Владик.

— Из какого ящика? Который под твоей коечкой стоит? — переспросила тётя Феня и, выпятив губы, поднесла ложку ко рту. — Ох, батюшки, пересолила! — Она подошла к крану. — Погоди, сынок, дай сообразить, как дело-то было! Как ты уехал в лагерь, у нас тут ремонт был, верно?

— При чём тут ремонт?

— Сейчас разберёмся!

Тётя Феня добавила воды в кастрюлю и снова отведала горячего супу.

— Ох, батюшки, теперь вроде маловато соли! — Она взяла деревянную солонину и щепотью загребла соль. — Стало быть, значит, был ремонт. Двинула я твою коечку — может, там что лишнее, всякий хлам дома держать тоже не приходится… И вдруг вижу: батюшки, никак оружие! Это что ж такое? Ведь этакая штука… ведь она вещь опасная…

— Да какая же она опасная! Старая, ржавая, тупая! — возмутился Владик. Он засунул руки в карманы и кулаками подтянул кверху брюки: так он делал всегда, когда сердился. — Ну и что же? Вы её выкинули, что ли?

— Ничего я не выкидывала! — Тётя Феня положила ложку на край плиты, подбоченилась и повернулась к Владику: — Ты мне вот что скажи: чего тебе вдруг приспичило?

— Ничего не приспичило, а просто надо.

— Ишь ты, какой активист: «надо»! А для чего надо? Для какой такой шалости?

— И вовсе не для шалости, а просто надо для одной… ну, для одного человека.

— Для какого такого человека?

— Для одной… для девочки…

— Для девочки?.. — протянула тётя Феня. — А девочке это уж и вовсе не к лицу. Разве уж хулиганка какая последняя.

Владик вышел из себя:

— Если не знаете, так нечего говорить! А вы лучше скажите, куда дели?

— Никуда я не дела. Куда дела, там и лежит, сказала тётя Феня и снова повернулась к плите.

Долго Владик уламывал неподатливую тётю Феню, пока наконец не дознался, что она во время ремонта сложила всякий хлам в худое ведро и вынесла в сарайчик. Может, кинжал там, а может, и не там, и пускай Владик не мешается, а то скоро папа с мамой придут, а у неё ещё второе не готово!

Но Владик уже не слушал старую ворчунью. Он снял с гвоздя ключ на тесёмке и побежал к сарайчику.

Немало пришлось ему потрудиться в тесном, полутёмном углу. Там были сложены дрова. Упрямая тётя Феня неизвестно для чего заставила их взять с собой, когда переезжали на новую квартиру. Владик перекидал множество тяжёлых сосновых поленьев с тонкой коричневой корой, похожей на луковичную шелуху.

Поленья были колючие — того и гляди, занозишь руку. «И зачем я только связался с этим делом! — думал Владик. — Нет, Петька правильно говорит: не связывайся с девчонками». Вот и сейчас. Он ещё почти не знаком с ней, а уже сколько возни. Бросить бы всё, и дело с концом!

Да, легко сказать — бросить! А как же завтра?.. Ведь она придёт в Детский парк, будет сидеть там на лавочке, сердито посматривая по сторонам своими не то серыми, не то голубыми глазищами. А потом увидит, что Владик не пришёл, и решит: «Владик Ваньков — лгун и обманщик. А ещё честное пионерское дал!»

Нет, это не дело! Бросать никак нельзя!..

Владик с новыми силами принялся за неприятную работу. Наконец дрова были раскиданы. Под ними лежало мятое ведро. В ведре оказались безносый чайник, старый утюг, мясорубка и — на самом дне — старый, ржавый кинжал.

Владик обрадовался, схватил его и хотел было побежать домой, да спохватился, что надо уложить на место дрова, а то и сарайчик не запирался. Пришлось ему снова взяться за тяжёлые поленья. Кряхтя и ругая себя на чём свет стоит, он стал укладывать их.

Потом он запер сарай и побежал домой, насвистывая на бегу в ключик. В ключе была дырочка, и очень хорошо было свистеть.

А дома оказалось, что уже папа пришёл из комбината и мама пришла из поликлиники. Она работает врачом сразу по трём специальностям: уха, горла и носа. При виде Владика мама ужаснулась:

— Боже мой, на кого ты похож? Где же это ты так извозился? Поди скорее умойся, страшилище!

Владик почистился, умылся и подошёл к столу. Папа уже сидел на своём месте. Он легонько постучал пальцами по скатерти:

— Ты что же это, Разгуляй Иванович, опаздываешь? Давайте скорей, а то у меня совещание.

Тётя Феня стала разливать суп.

— Мне супу чуть-чуть, — сказал папа и похлопал себя по груди. — А то я уж действительно чересчур…

Он был очень полный и боялся ещё больше располнеть.

Тётя Феня налила ему на донышке тарелки. Папа начал есть.

— А суп — с пересолом, — поморщился он. — Кто-то не поскупился…

Тётя Феня показала поварёшкой на Владика:

— Вот как хотите, а только пересол из-за него!

— Как так из-за него? — удивился папа. — Разве Владик стал у нас кухарить?

Тётя Феня залилась тоненьким смешком:

— Уж вы скажете, Сергей Сергеевич!.. Ведь как дело вышло. Явился он ко мне на кухню и пристал: давай сюда кинжал, вот вынь да положь. Затормошил меня совсем…

— Зачем тебе кинжал понадобился? — повернулся папа к Владику.

— А мне надо! — отозвался Владик. — Просто для одной девочки.

— Для девочки? — вмешалась мама. — А ей зачем, интересно?

— А я не знаю. Вот отнесу ей и узнаю.

— Ладно! — сказал папа. — Только помни, Владик: никаких с ним фокусов, слышишь?

— Слышу, папа!

— Вот и отлично. А теперь ты мне скажи, Разгуляй Иванович, зарядку ты делаешь по утрам?

Странный вопрос! Владик даже чуть-чуть обиделся. Он как приехал из лагеря, ни разу зарядки не пропускал.

— Конечно, делаю! — гордо сказал он. — Видишь, какие у меня мускулы стали. — Он согнул руку в локте и придвинулся к папе: — Пощупай!

Папа потрогал Владикову руку:

— Силён! Возьми меня к себе в компанию. А то мне врачи давно советуют… — И папа снова похлопал себя по широкой груди.

— Давай, папа! — засмеялся Владик. — В компании даже веселей.

— Вот и отлично. Завтра же и начнём.

— Ладно, папа, я тебя разбужу, — сказал Владик и принялся уплетать за обе щёки. После возни с дровами аппетит у него разыгрался не на шутку.

Четвёртая глава. Зарядка

Тру-ту-ту… — поют горны. Владик вскакивает и в одних трусиках бежит на линейку. Вместе с ним наперегонки, сверкая голыми коленками, бегут и другие ребята. Кругом — широкое зелёное приволье. Неподалёку течёт Москва-река, её вода шелковисто переливается и блестит под лучами утреннего большого, румяного солнца.