Огонь юного сердца - Выговский Владимир Степанович. Страница 26

ДОПРОС

Камера-одиночка, куда меня бросили, была маленькая, сырая, сквозь крохотное оконце под потолком едва пробивался дневной свет. Испещренные надписями серые стены, кровь на полу свидетельствовали о том, что не один человек побывал здесь, не один стал жертвой фашистов. «Неужели и я погибну здесь?.. Неужели все кончено? Да-а… Штурмгаарфюрер приложит все усилия к тому… Он знает, кто я. В Киеве, наверное, разобрались уже, что к чему… Магденбург непременно захочет отличиться! Проклятые деньги! Если бы не они, я бы не попал сюда».

В это время со скрипом открылась тяжелая дверь.

- Выходи! - гаркнул рыжий гестаповец с фюрерскими усиками и повел меня коридором.

Меня привели в кабинет, где, рассевшись в кресле, сидел штурмшарфюрер СС Магденбург.

- Прошу, Петер, садись,- любезно пригласил он меня еще с порога и показал рукой на стул возле стола.

Я стоял, исподлобья глядя на него.

- Ну, ну, проходи, не скромничай, ведь мы с тобой давние друзья!

Я молчал.

Штурмшарфюрер СС медленно поднялся с кресла и подошел ко мне:

- Почему ты такой надутый, Петер? Сердишься, может, что в камеру бросили? Так это ведь не я, извиняюсь, недосмотрел… Как-то не везет нам, брат, с тобой!..- И он дружески похлопал меня по плечу.- Первый раз в Киеве тоже как-то получилось нехорошо… Подчиненные!.. Это народ, черт возьми, способный в ложке воды человека утопить. Одно слово - солдафоны! Проходи, Петер, садись, поговорим.

Я повернул голову и стал смотреть в окно.

Нам не о чем говорить,- буркнул я.

Перестань дуться, Петер, не нужно, братец. Ты ведь не знаешь, о чем я собираюсь говорить. Ты почему-то враждебно

настроен. Я вовсе не желаю тебе зла, а, наоборот, хочу помочь устроить жизнь. Пойдем сядем,- Он взял меня за руку и потянул к столу.

Когда я сел, штурмшарфюрер СС нажал кнопку. В кабинете бесшумно появился высокий денщик с серебряным подносом в руках. Поставив на стол графин с вином, закуску, он молча исчез.

Магденбург наполнил стопки и предложил мне выпить. Я долго не соглашался, но потом решил, что можно пить и есть, а правды не говорить.

Я выпил стопку и стал закусывать. Штурмшарфюрер СС сразу расцвел от удовольствия.

- Вот молодчина, давно бы так! Может, еще стопочку?

Я кивнул головой, решив, что пьяному легче будет переносить пытки.

После обеда гестаповец вздохнул и ласково спросил:

- Ну как, Петер, немного поднялось настроение?

- Поднялось.

- Зер гут! А теперь поговорим. Я вскочил.

- Нет, нет, сиди,- задержал он меня.- Я не собираюсь тебя допрашивать. Ты напрасно так враждебно против меня настроен! Твоя история с дяденькой штурмбанфюрером СС Крейзелем не имеет никакого отношения к нам с тобой сегодня. Если говорить прямо, то я даже рад гибели Пауля. Ты ведь знаешь, какие у нас с ним были отношения - в штрафной батальон чуть было не послал меня. Я у него словно на ниточке ходил, ничего самостоятельно не мог делать. А теперь, видишь, начальником отдела стал! Конечно, это не Киев, но тоже неплохое место. Правда, иногда неспокойно бывает: партизаны беспокоят, но ничего, я с ними быстро расправлюсь! Уж кое-что известно о подпольщиках, на днях начнем аресты коммунистов подпольного райкома. Зная, Петер, о твоих связях с большевиками, я хочу тебя предостеречь. Ведь тебе известно, что мы делаем с так называемыми антифашистскими элементами. Ты парень молодой, тебе еще надо жить и жить! Признаюсь, не будь ты мне знакомым, я с тобой так не разговаривал бы… Что ни говори, друзья!.. Кто не ошибается в детстве! Только один бог, должно быть! Вполне естественно, что, живя и воспитываясь в такой стране, как Советский Союз, учась в большевистской школе, невозможно стать другим… «С кем поведешься, от того и наберешься!» - гласит русская поговорка.

На столе резко зазвонил телефон. Штурмшарфюрер СС

поднял трубку и по-немецки что-то приказал. Потом, закурив

сигару, опять продолжал:

- Я убежден, Петер, что ты ни в чем не виноват, с коммунистами ты связан несознательно. Нужны две-три фразы, и ты навсегда искупишь свою вину перед великим фюрером и фатерландом. Даю слово офицера, как только назовешь две-три подпольные явки, ты свободен!.. Какая чудная погода за окном, не правда ли? Две-три явки, Петер, и ты идешь куда хочешь!..

«Так вот он, гадюка, куда гнет,- с возмущением подумал я, - хочет, чтобы я стал предателем… Не выйдет! Ни одного слова правды не скажу».

Так договорились, Петер?

Я не знаю никаких явок. Не знаю никаких подпольщиков.

Не строй из себя вычитанного из книги героя, это тебе не к лицу… Ты ведь знаешь, что в гестапо люди неглупые, нам известно даже, чем кто дышит! По твоим следам, например, из Киева было послано несколько десятков тайных агентов. Нам почти все известно о тебе, но хотелось, чтобы ты сам во всем признался. Будь рассудительным, все равно ты у нас заговоришь. Упрямство здесь ни к чему, ты ведь знаешь, что Россия проиграла войну. Войска фюрера далеко уже зашли на восток. Москва в немецких руках, половина Советского правительства сдалась…

«Неправда! Красная Армия под Сталинградом перешла в контрнаступление!» - мысленно возразил я.

- Говори! - синея от злости, крикнул штурмшарфюрер СС- Почему молчишь? Где явки?

И он забегал по кабинету, словно хищный зверь в клетке.

- Ну, так ты будешь говорить? - еще громче заорал штурмшарфюрер СС. Глаза его горели. Вытянув шею, он, словно коршун, готовый броситься на свою жертву, всем туловищем подался вперед.- Отвечай!..

Я шмыгнул носом.

- Отвечай!..- не успокаивался гестаповец и, подскочив, ударом кулака сбил меня с ног.- Я развяжу тебе язык, большевистский щенок! - донеслось ко мне словно из-под земли.- Ты у меня…

Но в ушах так звенело, что я не слышал его крика. Я потерял сознание.

ЧЕЛОВЕК-НЕВИДИМКА

На следующий день меня вызвали опять.

- Я не понимаю, Петер,-заговорил штурмшарфюрер СС Магденбург подчеркнуто спокойно, тихо, как будто ласково,- почему ты такой нерассудительный. Германское командование может тебе хорошо заплатить. Ты теряешь много денег! Мог бы поехать в Италию, на Капри или во Францию, в Париж. Можешь выехать в Югославию… До самой старости тебе хватило бы денег на гулянья!.. Ты увидел бы много нового, интересного. Тебе не нужно будет работать, ты можешь даже и не учиться, как захочешь, карьера сама к тебе придет, за такие деньги можно что угодно купить!.. Я догадываюсь, о чем ты думаешь. «Совесть», «предательство» - эти слова вертятся у тебя в голове… Совесть, да будет тебе известно, это порок человеческого общества. «Я освобождаю человека,-учит фюрер,- от уничтожающей химеры, которая называется совестью. Совесть, как и образование, калечит человека». А относительно так называемого предательства, ты никого не предаешь, большевики тебе вовсе не нужны… Скоро мы их перестреляем, как собак. Ну скажи, разве это разумно?.. Тебе только четырнадцать лет, а ты уже на тот свет собираешься, и, главное, добровольно. Будь рассудительным, Петер, назови хотя бы одну явку подпольщиков.

Я молчал.

- Ну!..

- Не знаю никаких явок…

- Говори, пока не поздно!

- Я ничего не знаю… Никаких явок…- повторил я.

- Доннер веттер! - не выдержав, выругался штурмшарфюрер СС- Я развяжу тебе язык.- В руке у него появилась короткая ременная нагайка. Размахивая ею, он кричал: - Тут свинцовый наконечник, кожа лопнет, если ударю! Лучше отвечай, где явка! Отвечай!..

Озверелый гестаповец начал свирепо хлестать меня нагайкой. Я скорчился от острой боли. Заныла, затекла спина, словно к ней приложили раскаленное железо.

- Отвечай!..

Я больше не мог терпеть и, не выдержав, начал кричать.

- Ага, книжный герой!-шипел штурмшарфюрер.-Я проучу тебя… Подохнешь здесь, и никто не узнает! Будешь отвечать? Будешь? - И по моему телу еще чаще заходила нагайка.

Но сразу же как-то неожиданно боль притупилась. Затуманилась голова. Стало темно. Половина, на которой я лежал, вдруг отделилась от пола и вместе со мной куда-то поплыла… Дикие окрики штурмшарфюрера заглушил нарастающий гул моторов.