Манолито-очкарик (др.перевод) - Линдо Эльвира. Страница 4

Поскольку родители Ушастика развелись, мать привела его к психологу, чтобы у сына не было ужасной душевной травмы и чтобы, повзрослев, он не стал серийным убийцей. Джихада привели к психологу, потому что, по словам сеньориты Асунсьон, он весьма проблематичный ребенок и наглец с тех пор, как встал на ноги. А еще потому, что как-то училка велела нам нарисовать наших родителей, и Джихад нарисовал свою мать с усами, а отца с рогами. Училке не нравится, что матери на рисунках получаются усатые. А нам это так понравилось, мы так ржали, что, проводись фестиваль Евровидения по семейным рисункам, этот рисунок стопудово отхватил бы первый приз. Но училка, как всегда, должна испортить самые лучшие моменты Нескафе. Она отобрала рисунок, спрятала его и вызвала родителей Джихада. Чтобы воочию увидеть усы и рога. Небольшие усики у матери Джихада она увидела. Но вот рогов у отца не было. Какое разочарование!

Я рассказал это на случай, вдруг кому-то это важно.

Моя мама отвела меня к психологичке, которая, несмотря на то, что ее зовут сита* Эспе, все время талдычит: “Зовите меня Эсперанса”. Только в моей школе это не прокатит. Если тебя зовут Эсперанса, то ты до самой смерти будешь ситой Эспе, а если это не так, то не сойти мне с этого места.

Так вот мать отвела меня к психологичке, потому что я болтаю, не переставая, и она говорит, что от этого у нее голова, как свинцовая, а если я молчу, то, значит, я витаю в облаках, ничего не замечая. Вот так говорит обо мне моя мама, и поэтому она отвела меня к психологичке. Она, вероятно, подумала про себя: “Пусть он говорит с ней, тогда ему не придется болтать дома”. Только она сильно заблуждалась. Я был у психологички только два раза, и когда приходил домой, у меня появлялось еще большее желание поболтать, потому что, как говорил мой дед: “Ребенку о многом нужно рассказать”.

Визит к сите Эспе – сказочная вещь. Как только я вошел к ней, то очень вежливо и культурно спросил:

- Что я должен делать, сита Эспе?

Она повторила, что она не сита и не Эспе, но это ни к чему не привело, потому что, если я вобью себе что-то в голову, от этого очень трудно отвыкнуть. Это то же самое, что происходит у меня с Дуралеем. “Не называй братишку Дуралеем”, – твердит мне вся Испания, но я называю его так не для того, чтобы обидеть, а просто я уже не помню его настоящего имени.

Сита Эспе сказала, что готова обсудить со мной все мои проблемы прямо тут, в кабинете. Я спросил ее, не хочет ли она, чтобы я рассказал ей все, начиная со дня моего рождения.

Я спросил ее об этом, потому что мне доставляет удовольствие вносить ясность во все

дела с самого-самого начала. Это все потому, что я сексуально озабочен, правда. Но, сите Эспе было все равно, она хотела знать все, что я ей расскажу и сказала, что уделит мне столько времени, сколько я захочу, и готова выслушать меня.

Про себя я подумал: “Как же она мне нравится, отпад!” Прежде чем приступить к рассказу

моей жизненной истории, я задал вопрос, могу ли я закурить. Она взглянула на меня так, словно внезапно увидела вселенского монстра и заявила, что дети не курят. Какая умная. Бедненькая сита Эспе так и сидела с открытым ртом, и, чтобы она его закрыла, я вынужден был сообщить ей, что это была одна из моих шуточек. Мне было так жалко ее, жаль, что она поверила в эту глупую шутку, которая уже известна и маме, и сите Асунсьон. Шутку, в которую никто никогда не верил, и которая никому не нравилась. В общем, мне стало так жаль ее, что я начал рассказывать о своей жизни.

Я начал с того времени, когда мои родители взяли кредит, чтобы купить грузовик и

назвали его Манолито в честь того ребенка, который пока не решился прийти на землю, спустившись с облаков, из царства умерших, где плавают до своего рождения все дети. То, что дети плавают до рождения в облаках, сказал мне Джихад и добавил, что до сих пор все еще помнит, как плавал в облаках в царстве мертвых. Ты плаваешь там, размышляя обо всем. И однажды приходит во-от такая огромная ручища и говорит: “ Вот ты (ты, потому что в эти моменты никто еще не имеет имени), вот ты, – говорит рука, – и твоя очередь”.

Она отправляет тебя сюда, и ты несешься астральными путями в операционную больницы.

И врач шлепает тебя по заднице. Почему? Да потому что ты родился! И с этого поворотного момента начинается твоя жизнь в Карабанчеле, или Голливуде. Это зависит от того, куда принесет тебя гигантская рука. Меня рука принесла в Карабанчель. Правда я не советую тебе верить всему, потому что этот плут Джихад всегда приходит с подобными историями, чтобы навешать лапшу на уши. Я тебя просто предупреждаю, а тот, кто предупреждает, не является предателем.

Итак, рассказав о том, что я несся-несся и вдруг родился, я поведал и о том, что для того,

чтобы я появился на свет, маме должны были сделать операцию, потому что у меня была, мягко говоря, немного большая голова, и речь шла о жизни и смерти. Мать обожает рассказывать о моей голове, чтобы выставить меня на посмешище.

Еще я рассказал, что за первые три месяца я стал знаменит тем, что своим ревом не давал

спать никому с нашей лестничной площадки, а однажды расхохотался до потери сознания. А потом добавил, что мама говорит: “Этот, в смысле я, родился болтуном”.

Короче, я рассказал о себе все, что знал до трех, или четырех лет. Тогда сита Эспе

сказала, что, пожалуй, я уже могу уходить. При этом лицо у нее было такое, будто она пребывала в царстве мертвых и не могла оттуда выйти.

- Почему я должен уходить, сита Эспе, я что, плохо рассказываю подробности? – спросил

я.

- Ты замечательно обо всем рассказываешь, – похвалила меня сита Эспе, – но дело в том,

что прошло уже полтора часа. Вот это да, полтора часа! Для меня они просто пролетели.

Я так думаю, что эти полтора часа были самыми счастливыми в моей жизни. Сита Эспе

попрощалась со мной, зевая. Мама сказала бы: “Это оттого, что она голодна, или не выспалась и хочет спать”. Вероятно, она голодна.

Я был жутко доволен. Я блистал, подробно рассказывая обо всем, как рассказывается в

фильмах. Я начал с момента еще до рождения главного героя и закончил тем, как родители застеклили балкон, чтобы я мог спать там с дедом. Это такая штука, о которой много говорят подруги матери, когда остекляют балконы и циклюют паркет. Сита Эспе сказала мне, чтобы я снова пришел к ней на следующей неделе.

На этой неделе я начал записывать все, что со мной происходило с трех до восьми лет, все,

что вспоминалось.

Я расспрашивал об этом деда, родителей, Луису и всех людей, имевших счастье знать меня

с момента моего появления на свет. Я исписал тетрадь за два дня. Когда она закончилась, я сообщил маме, что мне нужна была тетрадь для занятий с ситой Эспе, и она купила мне еще одну тетрадь в линейку.

Когда я снова пришел в кабинет ситы Эспе, я приволок с собой три тетрадки в линейку, в

которых была описана моя жизнь со всеми ее проблемами. Каждая тетрадь была озаглавлена.

Самая первая рассказывала о моей жизни с трех до пяти лет и называлась: “Моя жизнь без

Дуралея”. В этой тетрадке я описал, какой был мир до того, как Дуралею пришло в голову заявиться сюда из царства мертвых, и какими хорошими были люди. Прося что-то, все говорили друг другу “пожалуйста”, не было похищений и угонов, мотоциклы были с глушителями, в Африке не было голода и не было протечки в ванной, которая заставляет мать так сильно страдать. Когда мы с Дуралеем плачем, дедушка нам говорит:

- О, протечка туалета, этот сверху, как всегда, писает мимо.

Это он нас так смешит, потому что старый плут отлично знает, что, сколько бы мы не

плакали, мы тут же падаем на пол от смеха над тем, что он сказал. Мать становится мрачнее тучи и выговаривает деду:

- Этим только и нужно, чтобы ты говорил им гадости, они и сами по себе свиньи.

До появления на свет Дуралея, я не был такой свиньей, честно, но в один прекрасный день