Манолито-очкарик (др.перевод) - Линдо Эльвира. Страница 9

Мне так и не удалось увидеть эту картину, потому что по дороге мы увидели еще одну, на

которой оказались три довольно древних тетки. Я сразу понял, что они были древними по их фигуре – у них, как у дрозда, головки маленькие, а задницы жирнющие. Как говорит мама, “моя хата в три обхвата”. Вот мы втроем, Ушастик, Джихад и я, и простояли там все время, как вкопанные, потому что в этом музее ты видишь одну картину и уже представляешь себе остальные. Они так похожи друг на друга, правда, похожи.

Эти три древних дурехи были голые и стояли согнув одну ногу. Дай тебе такая тетка

своей ножищей, и тебе до конца жизни крышка.

Но тут Ушастик прочитал название, оказывается, картина называлась “Три грации”. От

смеха Джихад плюхнулся на пол, а вслед за ним повалились и мы с Ушастиком, чтобы не отстать. Джихад достал из куртки фломастер, чтобы написать на картине “три дылды-толстухи”. Тогда к нам подошел охранник музея и спросил о нашей училке, а потом отвел нас чуть ли не в наручниках туда, где была сита Асунсьон, разглядывая со всем классом картину всей семьи. Она рассматривала картину, ну прям, как видео крестин Дуралея, которое у нас есть.

У меня дрожали даже стекла очков, но тогда случилось нечто, полностью изменившее

течение наших жизней. Пока сита Асунсьон рассказывала о картине, я увидел, как один дядька встал рядом с ней. Дядька… дядька… Да это же был тот самый, что хотел грабануть нас с дедом.

Прежде чем охранник успел безо всякой пощады наклепать на нас, я потянул ситу

Асунсьон за руки, вот уж никогда не думал, что паду так низко, и сказал:

- Сита Асунсьон, вот он пытался стащить сумку. Это известный грабитель из

Мота-дель-Куэрво, провинции Куэнка. Он не болен СПИДом, и он – сын Хоакины, Сквернословки.

Сита Асунсьон пожаловалась на охранника за плохую защиту, которая была в музее, а

меня поцеловала и сказала, что я могу заслуженно поехать в автобусе на первом сиденье вместе с ней с почестями или как безвестный солдат, знаешь, не помню.

Прежде чем выйти на улицу, мы все пошли в музейный туалет отлить. Мы всегда

отливаем, если нас отводят в какое-нибудь место. Там, в туалете, находился грабитель. Он ухватил меня за руку и сказал:

- Гляди, очкарик, я не могу понять, откуда известна моя кличка, ведь я приехал в Мадрид

из Мота-дель-Куэрво, потому что в этом городе меня никто не знает, а тут оказывается, ты собираешься провалить все мои дела.

Я ответил, что обвинил его не по злому умыслу, а для того, чтобы не обвинили меня. А

чтобы грабитель меня отпустил и перестал щипать за руку, я назвал ему место, где он мог бы свободно грабить в свое удовольствие и доставать свой мота-дель-куэрвийский нож, где я не появляюсь, и мне это неважно.

В этот раз сита Асуньсьон не разозлилась на меня, когда я из-за этой истории поздно

пришел к автобусу. Она ждала меня на первом сидении. Я сел перед носом всех своих приятелей сбоку от нее в новой для себя роли подхалимчика.

Я был жутко доволен только три с половиной минуты, а потом я стал скучать, как овца,

увидев, как Джихад охрип, распевая “Ушастик не бродяга!”, и умирал от зависти.

Училка воспользовалась случаем, чтобы показать мне все памятники с нашей стороны,

мимо которых мы проезжали. Я даже подумал, что в Мадриде слишком много памятников.

Сита Асунсьон была очень довольна заиметь нового подхалимчика, но я в глубине души

понимал, что совершил необычный грех, грех, в котором никогда не смогу исповедаться, поскольку не подаюсь в религию и не знаю ни одного священника: местом, о котором я поведал грабителю из Мота-дель-Куэрво в Куэнка, куда он мог приходить и грабить, был подъезд дома ситы Асунсьон.

С этих пор я каждое утро смотрю на лицо училки, не грабанули ли ее.

Дедуля говорит мне, чтобы я не волновался, потому что грабители из их селения никогда

не встают с постели раньше одиннадцати утра. А в это время училка уже в школе и выносит нам мозг. Это меня успокоило, потому что, скажу тебе одну вещь – свою училку я люблю, пусть где-то далеко в душе, но люблю.

Мота-дель-Куэрво – населенный пункт и муниципалитет в испанской провинции Куэнка

pedazo de hortera – жлоб

Мирафлoрес-де-ла-Сьeрра – населённый пункт и муниципалитет в Испании, входит в провинцию Мадрид в составе автономного сообщества Мадрид.

Глава 6. Созданные друг для друга

Я собираюсь рассказать тебе одну историю о любви с самого-самого начала. Значит,

пришел дедуля забрать меня с карате, потому что, как говорит отец, я хожу, как китаец (а это жалкое зрелище – видеть, что я целый день передвигаюсь, как Фу Манчу, только без таких длинных ногтей, как у него), и это надо исправить. Ногти у меня черные, но, как известно, не длинные.

Короче, дед пришел забрать меня с карате и говорит:

- А чего это с нами не пошел твой дружище Ушастик?

- Мой дружище? Как же! Да это самая большая свинья, – ответил я, не скрывая

овладевающей мной ненависти.

Перестав двигаться, как китаец, которым я никогда не был, я рассказал деду, что пока я

ходил на карате этот мерзавец повел домой Сусану, чтобы посмотреть с ней мультяшки про тасманского дьявола. И это при том, что Ушастик знает, что я начал ухлестывать за Сусаной с первого учебного дня, потому что в прошлом году все меня опередили. Они начали увиваться за девчонками, как одержимые, еще раньше меня. В итоге я остался последним, а единственной свободной девчонкой осталась Толстушка Хессика. Так что два дня мы с ней даже были женихом и невестой. В первый день, чтобы завязать интересный разговор, я ее спросил:

- А почему ты такая толстая?

- Потому что я хочу стать оперной певицей, когда вырасту, – ответила Хессика.

На следующий день злопамятная толстуха подкараулила меня.

- А почему ты носишь очки, очкарик? – ехидно спросила она.

- Чтобы их сломал Джихад, классный чувак и мой друг.

Больше мы с ней ни о чем не говорили. В этом году Толстуха Хессика похудела, и теперь

у нее есть ухажер. Она говорит, что он красивее меня, потому что не носит очки. Правда, дед сказал, что с возрастом девчонкам больше нравятся ребята в очках, потому что у них, обычно, больше денег. Так что к пятидесяти пяти этот красавчик узнает об этом.

Ну да ладно, как я уже сказал час тому назад, Сусана Брагас – “грязные трусы” ушла с

Ушастиком смотреть “тасманского дьявола”. Я рассказал деду, что Сусане вообще закон не писан, что она не соблюдала никаких правил и, несмотря на то, что кто-то за ней ухаживал, ходила с любым, кто ей что-нибудь предлагал.

Словом, в конце концов, у нее на счету тысяча поклонников, а у меня всего одна, да и то

на словах. Тогда дедуля прочел мне лекцию, что недостаточно было просто увиваться за девчонкой, нужно было объясниться ей в любви, отвести ее в парк Висельника и там сказать: “Ты мне очень нравишься, я все время думаю о тебе и утром, и вечером, и ночью”. И так один раз, потом на другой день, на следующий и целую вечность здесь, на земле и в межзвездном пространстве. Дедуля уверяет, что все на свете люди в какой-то момент своей жизни так говорили. Не слишком-то я был уверен в том, что должен был объясняться, но мама всегда мне говорит: “Ты ничем не отличаешься от других, ты такой же, как все, и намотай это себе на ус”.

Короче, на следующий день я сказал Сусане, что хотел бы встретиться с ней после уроков

в парке Висельника, чтобы сказать ей одну очень важную вещь. Сусана ответила, что как раз в это время начинался “Тасманский дьявол”, а дьявола она не пропустила бы ни за что на свете. И добавила, чтобы я говорил ей эту важную вещь прямо здесь, потому что она все равно не пойдет в парк Висельника. И все из-за того, что однажды в парке она нашла валявшийся на земле шприц и тут же отнесла его маме. И понеслось, мать вцепилась в Сусану, как плющ, который растет вверх, цепляясь за стены, громко крича: