Когда я снова стану маленьким - Корчак Януш. Страница 2

Нехорошо мне.

Дети на уроках не слушаются, и я должен все время сердиться. Столько всяких огорчений. Отца с матерью уже нет.

Ну ладно.

Начну теперь думать наоборот.

Что бы я сделал, если бы снова стал маленьким? Не совсем маленьким, а таким, чтобы в школу ходить, опять играть с ребятами. Проснуться бы утром и подумать: «Что такое? Уж не снится ли мне все это?»

Смотрю на свои руки — и удивляюсь. Смотрю на одежду — и удивляюсь. Вскакиваю с постели, бегу к зеркалу. Что случилось?

А тут мама спрашивает:

— Встал? Быстро одевайся, а то в школу опоздаешь.

Я хотел бы, если бы снова стал маленьким, помнить, знать и уметь все, что умею и знаю теперь. Только чтобы никто не догадывался, что я уже был большим. А я как ни в чем не бывало — притворяюсь, будто я такой же мальчик, как вес: есть у меня папа и мама, и я хожу в школу. Так было бы всего интересней. А я бы все подмечал, и было бы так смешно, что никто ни о чем не догадывается.

Ну так вот, лежу я как-то в постели, не сплю и думаю:

«Знал бы, ни за что бы не хотел стать взрослым. Ребенку во сто раз лучше. Взрослые — несчастные. Неправда, будто они делают, что хотят. Нам еще меньше разрешено, чем детям. У нас больше обязанностей, больше огорчений. Реже веселые мысли. Мы уже не плачем — это правда, но, пожалуй, лишь потому, что плакать не стоит. Мы только тяжело вздыхаем».

И я вздохнул.

Вздохнул тяжело, глубоко: ничего не поделаешь. Никто ничего не изменит. Никогда уж больше я не буду маленьким.

Но не успел я вздохнуть, как стало темно. Совсем темно. Ничего не вижу. Только дым какой-то. Даже в носу защипало.

Скрипнула дверь. Я вздрогнул. Показался какой-то крошечный огонек. Как звездочка.

— Кто это?

А звездочка движется в темноте — все ближе и ближе. Вот уже около кровати, вот уже на подушке. Гляжу — а это фонарик. На подушке стоит маленький человечек… На голове у него высокий красный колпак. Седая борода. Гном. Только совсем маленький — с палец.

— Я пришел.

Гном улыбается, ждет.

И я улыбнулся. Потому что подумал, что мне это снится. Ведь и взрослому, бывает, приснится детский сон, — даже удивляешься, откуда он взялся.

А гном говорит:

— Ты меня звал, вот я и пришел. Чего ты хочешь? Только скорей!

Не говорит, а как-то чирикает, тихо-тихо. А я все слышу и понимаю.

— Ты меня сам вызывал, — говорит, — а теперь не веришь.

И помахивает фонариком: вправо, влево, вправо, влево.

— Ты не веришь, — говорит. — Раньше все люди знали, что бывают чудеса. А теперь в колдунов, гномов и ведьм верят один дети.

Помахивает фонариком и головой покачивает. А я даже шевельнуться боюсь.

— Ну, назови какое-нибудь желание. Попробуй. Чего тебе стоит? Я пошевелил губами, чтобы спросить, а он уже догадался, знает.

— Ты меня вызвал Вздохом Тоски. Многие думают, что заклятье — это обязательно слова. Да нет же, нет!

И головой качает — нет, мол… Переступает с ноги на ногу. Смешно так. И фонариком — то вправо, то влево. А я чувствую, что уже засыпаю. И широко раскрываю глаза, чтобы не заснуть. Потому что заснуть мне жалко.

— Вот видишь, — говорит гном, — видишь, какой ты упрямый! Скорей, не то я уйду. Мне долго нельзя оставаться. Потом пожалеешь…

А мне и хочется назвать желание, да не могу. Видно, так уж заведено на свете, что говорить легко, только когда тебе чего-нибудь не особенно хочется, а вот когда чего-нибудь очень хочешь, то трудно.

Вижу, что гном огорчился. Жалко мне его. Но сказать ничего не могу.

— Ну, прощай, — говорит. — А жаль…

И вот он уже уходит. Только тут я быстро прошептал:

— Хочу опять стать маленьким.

Он вернулся, завертелся волчком — и прямо мне в глаза фонариком. И чирикнул что-то, но я не расслышал. Не знаю, как гном ушел. Только когда я утром проснулся, я все помнил.

С любопытством оглядываю комнату.

Нет, это мне вовсе не снилось.

Все правда.

Я никому не говорю, что был взрослым, делаю вид, что всегда был мальчиком и жду, что из этого выйдет. Все мне как-то странно смешно. Смотрю и жду.

Жду, когда мама отрежет мне хлеба, будто я сам не могу. Мама спрашивает, сделал ли я уроки. Говорю, что да, сделал, а как на самом деле не знаю.

Все как в сказке о Спящей царевне, и даже хуже. Потому что царевна проспала сто лет, но и все спали вместе с ней, а потом вместе с ней проснулись: и повара, и мухи, и вся прислуга, и даже огонь в камине. Проснулись такими же, как были. А я проснулся совсем другим.

Я взглянул на часы и сразу отвернулся, чтобы себя не выдать. А вдруг тот мальчик не умел узнавать время?

Интересно, что будет в школе, каких я там встречу товарищей? Заметят они что-нибудь или будут думать, что я уже давно хожу в школу? Странно, что я знаю, в какую мне школу идти, на какой она улице. Знаю даже, что наш класс на втором этаже, а я сижу за четвертой партой, около окна. А рядом со мной Раевский.

Иду, размахиваю руками, марширую. Легким шагом, выспавшийся. Совсем не так, как когда был учителем. Смотрю по сторонам. Ударил рукой по жестяной вывеске. Сам не знаю, зачем я это сделал. Холодно, даже пар изо рта идет. Нарочно дышу так, чтобы было побольше пара. Мне приходит в голову, что я могу засвистеть как паровоз. И начать пускать пар, и бежать, а не идти. Но я как-то стыжусь. Ну, а, собственно, чего? Для того ведь я и хотел снова стать маленьким, чтобы мне было весело.

Но сразу как-то нельзя. Сначала надо ко всему присмотреться.

Идут ученики и ученицы, идут взрослые. Я смотрю, кто из них веселее. И эти идут спокойно, и те спокойно. Понятно: ведь на улице нельзя шалить. Да и не расшевелились еще. Я — другие дело: ведь я всего один день, как стал ребенком, мне весело.

И как-то странно. Словно я стыжусь чего-то…

Ничего. В первый день так и должно быть. Потом привыкну.

Иду я и вдруг вижу большущий воз. А лошадь никак его с места не сдвинет. Видно, плохо подкована — ноги скользят. Стоят мальчишки, смотрят. Остановился и я.

«Сдвинет или не сдвинет?»

Растираю уши, топаю, а то ноги мерзнут, — скорей бы уж воз тронулся, тогда бы все кончилось… А уходить, так ничего и не увидев, жалко. Лошадь, может быть, упадет, как тогда справится возчик? Если бы я был большой, то прошел бы равнодушно мимо; наверно, и вовсе бы не заметил. А раз я мальчик, мне все интересно.

Смотрю, как взрослые то и дело отстраняют нас с дороги, потому что мы им мешаем. И куда они так торопятся?

Ну хорошо. Воз, наконец, тронулся. И вот я прихожу в школу. Вешаю пальто в своем классе. А там шум. Кто-то говорит, что Висла стала.

— Сегодня ночью.

Другой говорит, что это неправда. Ссорятся. Вернее, не ссорятся, а спорят.

— Видали! Первый мороз, а у него Висла стала! Ну, сало-то, может, и плывет…

— А вот в том-то и дело, что не плывет.

— Ладно, хватит чепуху молоть!

Тут и другие ребята вмешались. Взрослый, наверное, сказал бы, что они ссорятся. И правда, один говорит: «Ты дурак!», а другой ему: «Сам балда!» От Вислы перешли к снегу. Выпадет сегодня снег или нет? Раз дым из трубы идет вверх — значит, снега не будет. И по воробьям можно узнать, будет ли снег. Кто-то говорит, что видел барометр.

И снова:

— Дурак!

— Зато ты умный!

— Врешь!

— А может, это ты врешь?

Участие в споре принимают не все. Иные стоят, сами ничего не говорят, а только слушают.

Я тоже слушаю и вспоминаю, что ведь и взрослые в кондитерской часто ссорятся: не из-за снега, а из-за политики. Совершенно так же. И так же говорят:

— Бьюсь об заклад, что президент не примет отставки! А здесь:

— Бьюсь об заклад, что снега не будет!

Взрослые не говорят «дурак», «врешь» — спорят повежливее, но тоже шум поднимают.

Стою я, слушаю, а тут влетает Ковальский.

— Эй ты, примеры решил? Дай списать. У нас вчера гости были. А учительница, может, проверять будет.