Зеленые каникулы - Коберидзе Карло. Страница 25

Девочек мы встретили как старых знакомых, никто не смущался, все весело переговаривались, перекидывались шутками, посмеивались друг над другом. Ко мне девочки проявили повышенный интерес — открыто и исподтишка поглядывали на меня. Мне это льстило сначала, за шумной горячей работой я как-то позабыл про свое письмо в Плави, ответ на него, а потом вдруг понял, почему они проявляют ко мне интерес — разглядывают «чемпиона по лентяйству»! В дурацкое положение попал, нечего сказать! Я не знаю, которая из них мне ответила, а она следит за мной. И не одна она! Наверное, считают меня тронутым — разве станет нормальный хвастаться, что он лентяй! А что, если та, моя «избранница», еще кому-то прочла письмо, а та разболтала всем… Воображаю, как потешались… Настроение у меня испортилось, с удовольствием сбежал бы куда глаза глядят…

Все поют, шутят, я молча таскаю румяные яблоки, ни на кого не гляжу. Думаю, если понаблюдать за девочками, определю «счастливицу», которой досталось мое письмо, — она наверняка больше других наблюдает за мной.

Несколько дней подряд мы собирали яблоки.

К вечеру возвращались в училище, набрасывались на ужин и тут же ложились спать, только сон не сразу приходил даже ко мне! Перед глазами стояли яблони и румяные яблоки. Под подушку забирались приятные воспоминания и не давали уснуть.

В первый день вечером я не мог уснуть еще и потому, что все думал, как узнать, которая из девочек оказалась «достойной» меня, которая из них ответила мне. Если б попросить Зураба, он бы живо разведал, но я решил сам узнать.

А через несколько дней, когда мы уже собирали виноград, она сама проговорилась.

Я выносил из виноградника полные корзины к машине и, признаться, еле поспевал за девочками. И вскидывать на плечо, и нести приходилось медленно, чтобы кисти не падали на землю. А девочки будто нарочно накладывали винограду так, что грозди еле держались.

Подошел я очередной раз с пустой корзиной, а меня уже поджидала полная! Стал я и смотрю, не знаю, как быть.

— Что, устал? — спросила одна — ее Мзией звали.

— Да нет, надо поубавить, а то, пока донесу, половина на земле окажется.

— Придется помочь тебе!

И стала перекладывать грозди в пустую корзину. Переложила и пошла со мной к машине. Отошли мы от девочек, и вдруг она говорит насмешливо:

— А ты, оказывается, и работаешь так же хорошо, как учишься, Гио!

Я остановился. Посмотрел на нее внимательно — издевается?

— Откуда ты знаешь, как я учусь?

Она смутилась.

— Сам же писал, «чемпион по лентяйству».

— А чего насмехаешься, сама такая же!

— Извини — была! И представь, должна выразить тебе благодарность: после твоего письма потеряла право на такое звание.

— Отличницей стала?

— Не стала, может, и не стану, а тебя все равно уже «недостойна», если и не всех однокурсниц, то многих я обогнала!

— А я твердо решил не убиваться ради отметок, на тройках выеду, диплом тракториста все равно дадут. Люблю поспать…

— Смотри, проспишь все в жизни! А ты и трактор тоже на тройку водить будешь? Тогда и себя не прокормишь, а у тебя еще жена лентяйка будет.

Я промолчал. Ее насмешливый тон задел, отшучиваться уже не хотелось.

Объявили перерыв. Что ж, передохнем. Мы с Зурабом уединились между лозами, уселись на землю, я рассказал ему про разговор с Мзией.

— Ладно, брось переживать, ешь лучше виноград, — посоветовал Зураб.

— Не до винограда!

— Попробуй, как мед!

— Скажешь тоже — можно подумать ркацители или саперави [15] предлагаешь! А правда, почему нет тут ни ркацители, ни саперави? — Я присмотрелся к лозам.

— Не растут, не приживаются!

— Кто тебе сказал?

— Я говорю.

— Очень ты знаешь! Просто за ними уход большой нужен, с ними хлопот много, а люди, видно, стараются делать, что полегче, все тяжелое на машину взваливают, а лозу растить машину еще не придумали.

— А я уверен, не приживаются тут ркацители и саперави.

— Ну почему, земля того же цвета, что у нас, — цвета золы. Насколько больше урожая дают ркацители и саперави! Развести бы тут наши сорта, разбогатеют люди!

— Думаешь, ты один умник? Другие и умнее тебя и понимают больше. Значит, не приживаются здесь ваши сорта, а то давно бы сообразили.

— Я попробую и, увидишь, докажу, что я прав.

— Попробуй, докажешь свою глупость.

— Посмотрим!

— Посмотрим, если, конечно, разрешат тебе пробовать!

— Почему не разрешат?

— Сам подумай, что тебе директор скажет: времени на учебу не хватает, на тройки еле тянешь, где ж тебе с лозой возиться! Не признаешься ведь, что лодыря гоняешь?

Я промолчал. Злость охватила. На себя, понятно. Все равно добьюсь своего, попрошу директора разрешить, дам слово, что буду учиться. Напишу отцу, пусть пришлет лозы для посадки…

Мимо нас прошла Мзия. Мне показалось, что она глянула на меня с жалостью.

Эх, невезучий я, надо же было именно Мзие, такой хорошенькой, оказаться самой ленивой!

Подумаешь — борьба!

Как-то так случилось, что я за три дня еще два раза виделся с Мзией. Я делал вид, что сержусь на нее, а сам, кажется, влюбился. Мзия потешалась надо мной, выражала сочувствие, притворно извинялась, что нарушила уговор, я уверял, что переживу, а сам все время думал о ней. И такое было чувство, будто я давно знаю эту смешливую девчонку. Она рассказала мне, что, когда получили мое письмо, вроде меня была лентяйкой из лентяек. Взяли и преподнесли письмо ей. «Если по справедливости, то оно предназначено тебе», — заявили ей девочки. Она всю ночь проплакала, бедняжка. И сказала себе: «Ладно, я покажу вам…» И скоро оказалась впереди многих. «Одно, — говорит, — было у меня на уме — учебники и учеба». Когда я получил от нее письмо, она уже на всех парах шла вперед.

Мы с Мзией еще несколько раз виделись. По-моему, она старается со мной увидеться. А я… Несколько дней назад мне и в голову не приходило, что я все время буду думать о какой-то девчонке… Спросить мою маму, так куда мне еще влюбляться — младенец я; зато бабушка не раз говорила, что любовь не разбирается в возрасте. Бабушка права.

Признаюсь зам, все жду не дождусь встречи с Мзией, а как увижусь с ней, не по себе мне потом — такое чувство, будто сбился с пути, потерял знакомую тропинку и не знаю, как быть дальше. А все потому, кажется, что Мзия подтрунивает надо мной. Она после училища собирается в институт, на заочное, буду, говорит, работать и учиться. Я сказал, что после армии — мне еще ведь в армию предстоит идти — тоже буду учиться дальше. Она высмеяла меня — тебе, говорит, лень не позволит!

Я уверяю ее, что захочу и буду хоть день и ночь заниматься, а она считает, что это только на словах, что нет у меня усидчивости. Мы заспорили, я сгоряча бухнул, что через месяц окажусь в числе первых, а она говорит: «Как же ты нарушишь свое решение оставаться чемпионом лентяев?» Что я мог сказать в ответ? Взял и ляпнул: «Сначала ты была достойна меня, а теперь мне придется стать достойным тебя. Ты что, думаешь, уступлю тебя кому-нибудь?»

Мзия долго смеялась, но я-то вижу, чувствую, что и она ко мне совсем даже неравнодушна.

Мы с ребятами бываем в Гори, девочки из Плави тоже приезжают туда, — ходим в кино, театр или куда-нибудь еще. А если неделю не вижу Мзии, то пишу ей. О чем пишу? Когда я думаю о Мзии, на душе у меня — как бывает ранним летним утром, когда солнечно, ветерок колышет пестрые цветы, поют-заливаются птицы и хочется бежать по росистой траве, прямо к восходящему солнцу. Так что вы поймете, о чем я писал Мзии…

Признаюсь вам и в другом: я опять засел за уроки, сижу с Зурабом над учебниками, но в голову с трудом что входит, в голове — Мзия. Зураб сердится, говорит, у тебя нет силы воли, и самолюбия нет — Мзия чуть не отличница, а ты все из троек не выберешься.

Ничего. Скоро у нас соревнование с учениками одной горийской школы по национальной борьбе, и я покажу, на что я способен…