Казацкие были дедушки Григория Мироныча - Радич Василий Андреевич. Страница 17

После внимательного осмотра начался торг. Продавец и покупатель заспорили. Их сейчас же окружила группа зевак, а пленница, пронизываемая взглядами любопытной толпы, стояла ни жива, ни мертва, как узник, приговоренный к мучительной, позорной казни. Она подняла глаза к небу, но яркий голубой купол, опрокинутый над миром, показался ей таким далеким и неприступным, что она почувствовала себя еще более одинокой, беспомощной и беззащитной.

Торг продолжался, и толпа росла.

В это время по пыльной дороге, ведущей к селению, мчался всадник. Человек этот был без шапки и скакал на неоседланном коне, припав к лошадиной гриве. Хотя конь мчался, как птица, но ездоку и этого было мало, он неистово размахивал плетью, издавая при этом какие-то звуки.

Тянувшиеся с базара арбы после встречи с всадником сейчас же поворачивали назад; некоторые даже просто бросали нагруженную арбу на произвол судьбы и, вскочив на отпряженную лошадь, спешили с проезжей дороги, куда глаза глядят. У входа в селение образовалась вскоре толчея и давка.

Одни хотели поскорей выбраться на дорогу, но возвращающиеся загораживали им путь. Слышалось скрипение арб, ржание лошадей, рев буйволов и крик сотен голосов, все это сливалось в общий концерт. Причина неожиданной суматохи долго была непонятна. Но вот начали раздаваться отдельные крики:

— Урус казак!.. Сначала эти крики большинству казались нелепостью, чем то невероятным, невозможным, и более рассудительные старались успокаивать своих перепуганных соседей.

— Опомнитесь? Стыдно быть такими трусами! — говорили они внушительно — Откуда же у нас могут взяться казаки?.. Стыдно и грешно даже повторять подобный вздор…

Однако перепуганная толпа быстро утрачивает способность рассуждать. Страх гасит светильник разума, и толпа становится стадом. Сбившиеся в кучу люди продолжали толкаться из стороны в сторону, и живая запруда у выезда из селения только росла и увеличивалась.

Прошло еще несколько минута, и вдруг по дороге начала быстро надвигаться какая-то желтая туча. Затем послышался глухой гул от топота коней, и, наконец, в этом быстро несущемся желтом облаке стали явственно выступать очертания всадников; острия пик сверкали, на солнце, как искры, придавая еще более зловещий вид туче.

— Спасайтесь!.. спасайтесь! — кричали люди, взобравшиеся на вышку минарета; но голоса их разносил ветер; никто уже не слышал и не слушал их. Невольники заметили, что творится нечто неладное. Переполненный народом огромный майдан вдруг опустел; рыжебородый покупатель вскочил на коня и, не успев даже вдеть ноги в стремена, скрылся в ближайшей узкой улице, из саклей выбегали женщины в длинных чадрах и, оглашая улицу криками, снова скрывались в глубине своих закрытых дворов, люди проносились в испуге, как гонимые бурей листья; невольничий торговец хотел куда-то увести свой товар, но, заметив розовое облако, взвившееся из-за мечети, пустился бежать со всех ног, оставив невольников на произвол судьбы. Слышались выстрелы, крики, лошадиный топот и свист бушующего племени.

Невольники не знали, радоваться им, или горевать. Но вот где-то в боковых улицах загремели выстрелы, и на середину майдана высыпали запорожцы. Запыленные, загорелые, с лицами, покрытыми пороховой копотью, они напоминали демонов, вырвавшихся из ада. Горное эхо повторяло их залпы, и грозный боевой клич. Казаки кружились, съезжались, разъезжались в стороны и снова соединялись в одну общую массу. Пожар тем временем разгорался. Светлые, розоватые облака темнели, становились рыжими и низко клубились над пожарищем. Порой вырывались клубы совершенно черного дыма, и вскоре ясный небосклон потемнел и нахмурился: среди бела дня на землю упали сумерки.

Освобожденные невольники боялись верить своему счастью. Им казалось, что вот-вот покажется беззубая физиономия продавца и в воздухе снова раздастся хлопанье плетей. Но продавец им был уже не страшен: он лежал в конце майдана, и казацкая пика крепко-накрепко пригвоздила его к земле. Недавние грозные повелители сами превратились в пленников, а кто не успел во-время сложить оружие, тому не было пощады; скрыться в горы успели немногие. К вечеру селение представляло из себя сплошной костер.

— Добре мы раскурили сегодня люльки! — сказал старый запорожец Гачок, заряжая ружье.

— Так и в пекле не умеют курить, — отозвалось несколько голосов разом.

— А ты, сынку, хорошо поработал? — обратился старик к Алексею, стоявшему несколько поодаль.

— Не знаю, я… старался, — скромно ответил юноша.

— То-то же, старайся! Надо стараться — Это душе на спасение, а казачеству честному на славу… Ты хорошо сделал, что с нами пошел. Такому молодому хлопцу рано еще кадилом махать… Сначала помахай саблей, а после и за кадило возьмешься… Я сам после думаю бросить и лыцарское дело и рыбу свою, пойду до Межигорского Спаса и стану старые грехи отмаливать… Ох, много этих грехов, много!.. Как начнешь вспоминать, так мороз по коже бегает… Если не отмолю вовремя грехов, плохо мне, старому, придется… Ну, да ещё, может, хоть половину замолить успею… Теперь, братики, на коней! Чаплыга со своими молодцами уже другим шляхом пошел вперед и поджидает нас, чтобы вместе ударить на города…

Отряд в стройном порядке выступил дальше. Освобожденные невольники, вместе с пленными татарами, под прикрытием небольшого конвоя повернули к Сивашу, где стоял Сирко.

Погром Крыма продолжался пять дней, но оправиться после этого погрома крымцы не могли в течение пяти лет.

Всё, встречавшееся на их пути, запорожцы безжалостно предавали огню и мечу. Бедные улусы и богатые города — все потонуло в волнах бушующего пламени. Огненная стихия не разбирает ни правых, ни виноватых, ни добрых, ни злых. Пылающий поток разливается шире и шире, захватывая необозримые пространства. Черная туча повисла над Крымом, и вот густой и едкий дым растянулся по цветущим долинам, распростерся над пожарищами и опоясал голубые горы, покрытые девственными лесами. Даже над морем повисла серая дымка, и вспугнутые чайки летели прочь от берегов.

Головокружительная быстрота, с которой запорожские отряды рассеялись по всему полуострову, не дала татарам возможности побороть охвативший их ужас, не позволила собраться с силами и дать отпор врагу.

Налетевший ураган был так неожидан, так стремителен, что сам хан узнал о погроме своих владений только тогда, когда боевой клич запорожцев раздался под его столицей Бахчисараем. Хан едва успел вскочить на коня и, окруженный своей свитой, состоящей из мурз, султанов и беев, умчался в крымские горы. Только здесь он мог считать себя в относительной безопасности.

Яркое зарево осветило Бахчисарай. При свете этого зарева запорожцы разбивали цепи невольников, освобождали своих земляков и собирали обильную добычу.

В это время по горным тропинкам тянулись вереницы татарских беглецов, спешивших разделить участь своего повелителя. В горах ночью вспыхивали костры и силы хана увеличивались, росли не по часам, а по минутам.

Запорожцы на пятый день уже «докуривали свои люльки» и с богатой добычей спешили к Сивашу, где ждал их кошевой. Но и хан не сидел сложа руки. Вокруг него успели теперь собраться не только запуганные беглецы, но и настоящие воины, отважные и опытные в степной войне.

Ханское войско горело нетерпением поскорее ударить на врага и проучить дерзких гостей, чуть ли не целую неделю хозяйничавших в Крыму. От пойманных языков узнали, что сам шайтан Сирко пришел гости к хану отблагодарить его за внезапное посещение янычарами.

Хан с сильным войском шел к Сивашу. Когда он увидел стоявшее у переправы войско, то был уверен, что это и есть запорожцы, разгромившие Крым. Он думал, что казаки опередили его, и сейчас же перешел в наступление. Но первый натиск крымцев быль отбит с большим для них уроном.

В минуту отступления хан заметил приближающиеся с другой стороны войска: они шли в боевом порядке с развернутыми ордынскими знаменами.

— Наши спешат на помощь к своему повелителю, — докладывали хану и татарские военачальники.