Чучело (иллюстрации Екатерины Муратовой) - Железников Владимир Карпович. Страница 25

Все остальное произошло в одно мгновение. Лохматый сбил с ног Васильева. Миронова бросилась вдогонку за Ленкой, а остальные с криком и свистом унеслись за нею.

– Толик! – закричала тетя Клава. – Вернись!.. Толик!..

Но Толик, конечно, не вернулся, увлекаемый злым ветром погони.

Тетя Клава печально покачала головой:

– Вот несчастье, не попали в Москву. Поди попробуй пойми их. Кто прав, кто виноват?.. – Она посмотрела на Васильева. – Ты не знаешь, за что они так на нее?

– Не знаю, – мрачно ответил Васильев, отряхиваясь после падения.

– Я так и думала… Вы все всегда ничего не знаете. – Тетя Клава скрылась в парикмахерской.

И тут вновь появился Димка… и увидел Васильева.

– А где остальные? – спросил он, едва отдышавшись.

– Остальные?.. Известно где. Бессольцеву погнали.

– Погнали?.. Эх, черт, не успел я, – сказал Димка. – А то у меня был к ним один разговор…

– Про Бессольцеву? – спросил Васильев.

– Про нее, – небрежно и самоуверенно ответил Димка. – Я бы им все карты перепутал.

– А что хотел сказать? – заинтересовался Васильев.

– Пока секрет. – Димка победно ухмыльнулся.

– Значит, ты ей поможешь? – обрадовался Васильев.

– Конечно, помогу, – кивнул Димка.

– Неужели она предатель? – Васильев в сильном волнении посмотрел на Димку.

– А ты не веришь? – осторожно спросил Димка.

– Факты – вещь упрямая, – ответил Васильев. – Но я все равно почему-то не верю.

– Она тебе нравится? – вдруг спросил Димка.

Васильев смутился – круглые большие глаза за толстыми стеклами очков отвернулись в сторону.

– Молчишь? – продолжал Димка. – Значит, нравится.

– Миронова чокнулась: раз виноват, то расплата. Лохматый рубит, как гильотина.

– И чего они на нее так взъелись? – осторожно спросил Димка.

– Не на нее, а на предателя. Они никому бы этого не простили. – Васильев криво усмехнулся: – Даже тебе!

– Ну, я-то их не боюсь, – ответил Димка и вдруг почему-то добавил: – Послушай, Васильев, а может, ей лучше уехать?

– Уехать? – Васильеву это предложение явно не понравилось. – Совсем?!

– Ну ты даешь… – сказал Димка. – Человек погибает, а тебе, видишь ли, расставаться с нею неохота. – Он замолчал, задумался. – Я бы ей обязательно об этом сказал. Но мне неудобно… Слушай, Васильев, сделай это ты! Надо же ее выручить.

– Вот дура! – сказал Васильев. – Ну зачем она это сделала? – Он посмотрел на Сомова: – Ну зачем?!

В это время издалека, откуда-то сверху, из чистого, прозрачного высокого неба, какое бывает только в сухой погожий осенний день, донесся крик:

– Чу-че-ло!

– Пре-да-тель!..

Димка и Васильев переглянулись.

– Мы здесь сидим, беседуем… А ее, может, там колотят! – вдруг крикнул Димка и бросился бежать.

Васильев сорвался за ним следом.

Глава десятая

– Ты представляешь, – сказала Ленка, – они гнали меня по городу. На виду у всех. Бежать мне было трудно… Тебя никогда не гоняли, как зайца?..

Николай Николаевич промолчал, хотя его тоже гоняли и он знал, как это трудно. Во время войны он бежал из плена. Его отправили на полевые работы куда-то под Гамбург, и он снова бежал. Утром в лесу его обнаружили дети, он заснул от слабости или, может быть, просто потерял сознание от голода. Он проснулся от неясного шороха и тихого разговора по-немецки. Открыл глаза и увидел детей – они были вооружены палками. Он попытался улыбнуться им, встал и, не оглядываясь, пошел по лесной тропинке. А они загалдели, ринулись следом, забегая вперед и толкаясь позади него. Тогда он побежал, а они засвистели и заулюлюкали, победно размахивая палками. И так они гнали его, пока он не упал.

– Вот ты и не знаешь, что это такое, когда тебя гоняют, как зайца. А получается, раз побежал – значит, виноват. Теперь я ученая – надо отбиваться, если даже их много и тебя бьют. Но бежать нельзя. Тогда я этого не понимала и побежала.

А они меня гнали:

«Чу-че-ло-о-о!»

Прохожие смотрели на меня: каждому охота поглазеть на чучело. Тогда я переходила на шаг, ну чтобы получилось, что вроде бы не я убегала и вроде бы не мне кричали.

Один раз они меня нагнали, и Валька схватил меня за руку. Но я вырвалась и вбежала в нашу улицу. А вся эта стая – за мной!

И тут я увидела Димку – он бежал за нами следом. Он летел на всех парусах. Он спешил, чтобы спасти меня. Он ведь тогда еще думал, что он храбрый.

А я вскочила в калитку. Последнее, что я заметила, – это то, что стая окружила Димку, и последнее, что я услышала, – это их победный хохот.

Тебя дома не было, и я обрадовалась. А то мне пришлось бы рассказать тебе обо всем.

Я прильнула к щели в калитке. «Что же, думаю, Димка там делает, почему меня не догнал?» И увидела, что ребята уходили вверх по улице и Димка шел среди них и о чем-то говорил, размахивая руками, что-то доказывал… Ну молодец, решился. Я сразу стала счастливой: вот сейчас им, думаю, стыдно, что они меня травили. Живого человека – как зайца!

Сначала я ждала Димку у ворот. Ждала-ждала, все глаза проглядела. Когда стемнело, пошла домой и там ждала-ждала… Потом не вытерпела, сил у меня ждать больше не было, понимаешь, дедушка, и позвонила Димке. К телефону подошла Светка.

«А Димки дома нет, – сказала она и быстро протараторила: – Жених и невеста, тили-тили тесто!»

Я засмеялась.

«А я прическу сделала, – говорю ей, – тетя Клава сказала, что я теперь красавица». Повесила трубку и стала веселиться, прыгала по комнате, танцевала под слова: «Тили-тили тесто, жених и невеста!»

В это время кто-то постучал в окно.

«Димка!» – закричала я и бросилась открывать окно.

В окно всунулась громадная медвежья морда. Ну прямо настоящий медведь! И как зарычит: «Ры-ы-ы!»

Конечно, я испугалась – и всякий бы испугался, – отскочила от окна, погасила свет, чтобы меня с улицы не было видно. А сама прижалась к стене и дрожу. И тут хлопнула дверь, и пришел ты, – сказала Ленка. – А я как закричала: «Кто там?..» Помнишь?

Николай Николаевич кивнул, что помнил. Он очень хорошо помнил этот день, потому что именно тогда он случайно заехал в деревню Вертушино, зашел к бабушке Колкиной, и та отдала ему «Машку».

Он и не мечтал об этом никогда, просто нет-нет да заезжал в Вертушино, чтобы побыть у Колкиной и полюбоваться на картину.

Это был небольшой холст, написанный с какой-то невероятной открытостью, – в этой девочке трепетала жизнь, и почему-то было очень страшно за нее – так она была не защищена перед миром. «Может быть, потому, что она после болезни и острижена?» – подумал он тогда.

Николаю Николаевичу посчастливилось найти эту вещь несколько лет назад, сразу, как он вернулся в родные места. Но ему и в голову не приходило заполучить ее. Старушка жила тихо и одиноко, и с жизнью ее связывали немногие привычные любимые вещи.

Бабушка Колкина редко покидала свою родную деревню, хотя Николай Николаевич и приглашал ее к себе в гости. Но однажды она появилась у него не предупредив, объявила, что приехала в районную поликлинику, за здоровьем, хотя врачам не доверяла и лекарств почему-то опасалась.

Николай Николаевич с радостью встретил старуху. И та долго и достойно пила чай, а потом, как бы между прочим, пошла по комнатам, бросая быстрые взгляды туда-сюда по стенам… Прошло довольно много времени. И вдруг случилось невероятное. Бабушка Колкина передала Николаю Николаевичу через общих знакомых, чтобы приезжал.