Лаборатория имен - Шабанов Роман. Страница 4

– Перестань, – растерялся Жертва, посмотрел по сторонам, нет ли зевак, и когда последовал еще один плевок со стороны прогульщика, он был готов закрыть нарушителю рот рукой, лишь бы тот не нарушал порядок.

– Ты из какого класса? – спросил он. – Седьмого?

Во-первых, Карл не хотел ни с кем разговаривать, во-вторых, он сейчас не помнил ни в каком он классе, ни как его зовут, ни то, что он кому-то что-то должен. Для него эта ходячая трость была смешна, она была продолжением этих глупых, ничего не понимающих сверстников, которые милые на уроке, а после уроков ведут себя фальшиво. Он не удержался и прыснул.

– Ты Жертва, – все больше разражался он. – Ты обычная Жертва. Как все. Жертва-тва!

– Не нужно, – кротко произнес дежурный мальчик. – Тебя могут услышать, – он приложил указательный палец к губам, стиснув зубы.

– Ты Жертва, – продолжал Карл, понимая, что ему становится все труднее остановиться. – Ты ходишь по школе, как будто над тобой опыты делают. Выкачивают кровь и все остальное.

Он видел, как мальчик тускнеет, в его глазах появляется страх, но это продолжалось всего мгновение.

– Знаю, – воскликнул он. – Я Жертва репрессий. Ты меня давно уже так называешь, но меня это не слишком волнует. Если бы меня так называл мистер Пок, тогда я, может быть, и задумался, но ты. Кто ты для меня?

Карл перестал смеяться. Самый худой ботаник, один из неудачников только что осадил его.

– У тебя химия, – резко сказал Жертва. Мало того, что он должен был отвести того на урок, он еще и должен знать, что тот досидит на нем и больше ни разу не плюнет по дороге.

– Пошли, – тихо сказал дежурный, – Третий этаж. Сейчас мы с тобой поднимемся по лестнице.

Но Карл сейчас не мог сидеть в кабинете. Он был слишком зол на всех. И теперь перед ним самый худой мальчик на планете и хочет отвести его на урок, как маленького. Только что он дал ему понять, что не уважает его, что ему наплевать на его мнение, что он никто.

– Так ты идешь? – продолжал противник. Карл не выдержал. Как только длинный подошел к нему, чтобы взять того за руку, он оттолкнул его от себя. Да так сильно получилось, что тот упал. В тот самый момент шла уборщица и вскрикнула. А директор, который после долгого разговора сейчас шел на обед, и уже был на лестнице, с которой был прекрасный обзор и, конечно же, заметил лежащего и стоящего мальчиков.

– Ты чего? – восклицал лежащий.

– Держи палец на звонке, – отвечал стоящий.

Второй раз оказаться у директора в кабинете – это было нечто. Поэтому лучший способ справиться – упасть в обморок. Что Карл и сделал. Но, конечно же, он сделал это не специально. Так получилось.

– Тебе плохо? – запричитал дежурный.

– Ему нехорошо, – подтвердила Хьюс.

– Тебе нехорошо? – машинально спросил длинный мальчик, пока Хьюс хлестала его по щекам и приводила в чувство. Карл очнулся на мгновение, но уборщица продолжала свою восстановительную гимнастику так, что мальчик снова отключился.

– Неси его к Якобине, – заключила Хьюс, вцепилась в швабру и уже через мгновение терла пол вокруг Карла.

И вместо третьего этажа, Жертва понес его в медкабинет, на первом этаже. Звонок с урока прозвенел значительно позднее. Это не могло не радовать учителей, но никак не детей, которые считали каждую минуту до конца нудного учения.

3

Якобина была доброй женщиной, но детей не слишком любила. Пока она сидела одна в кабинете, на ее лице было нарисовано состояние благолепия. Она любила эти часы спокойствия, когда идут уроки и есть еще время до перемены, когда и может произойти нечто такое, что может привести в ее кабинет и заставить что-то делать. Например, забинтовать руку упавшего с лестницы, либо голову убежавшего с урока прямиком на дерево, где, по его мнению, никто не станет мешать. А то и спасать целую гурьбу от внезапно напавшей хандры, являющейся по всей видимости итоговой контрольной за полугодие.

Она спокойна, в окне – ласточки и голубой небо. Шторы в крапинку и улыбка на лице с жующим виноградом – хорошо. Но проходит мгновение счастье и уже на второе пришествие в кабинет врывается жердеподобный мальчик, взлохмаченный и взволнованный, к тому же держащий в руках другого мальчика без явных признаков чувств. Последнего она знала, как невоспитанного, правда здоровающегося, но так, что его вежливость ни в какие ворота не воспитанности не помещалась. Как можно отнести «Доброе утро, Мракобина Флай», когда ее звали Якобиной, а не как иначе. А «До свидания, Мра-а-кобина». И ничто не могло подействовать на него – ни угрозы, ни инъекции, ни отказы писать справки во время прогулов. Он продолжал ее звать так, как ему вздумается, а она угрожать ему расправой в своем кабинете с помощью уколов, которые так боятся все дети.

Но она не могла забыть, что она, в первую очередь, врач и Карл, прежде всего, пациент, нуждающийся в помощи. Поэтому она тут же освободила кушетку от старой оранжевой грелки, зеленой груши и тарелки с виноградом, который она мечтала полакомиться после обеда, и уложила Карла, который еще пребывал в беспамятстве.

– Все вы деретесь, – приговаривала она, рассматривая его разукрашенное лицо, поворачиваясь к обеспокоенной «Жертве». Тот крутил головой, показывая знаками, что в этих отметинах он не виноват. Но Якобина его не слушала – она уже нарисовала для себя картину произошедшего – Кард назвал тощего не по имени, за что и получил по заслугам. – А спрашивается зачем? Чтобы на вас лекарства расходовались?

Карл не сразу очнулся. Большую часть слов он не услышал, хотя сквозь пелену происходящего до него доносилось что-то невразумительно странное.

– Что разве поговорить нельзя? – вопрошала женщина, смачивая ватные тампоны перекисью, – на крайний случай обойдитесь щелчком по лбу, легким шлепком, – она недовольно обрабатывала ссадины с прищуром посматривая то на одного, то на другого мальчика. – Нет, надо доводить дело до медпункта.

Жердяю надо было уходить подавать звонок, и уже через минуту раздался запоздалый трезвон. Он и помог очнуться Карлу, тот открыл глаза, но тут же закрыл, сжал их довольно сильно – ему показалось, что голова стала в этот момент меньше, и снова открыл.

– Мракобина? – удивленно закричал Карл. Он уже давно не падал в обморок, хотя ему казалось, что никогда не падал, и реакция на жирную кожу с чавкающим ртом – нормальная.

– Что? – спросила она, и вероятно, зная про свое второе имя, тут же продолжила. – Нужно таким, как вы носить свою аптечку, а не ходить ко мне, да еще с такими, с такими…

Она не подобрала нужного варианта, так и зависла, пока дверь не приоткрылась, и не показались две фигуры – робкие, застенчивые.

– Мисс Флай, – кротко сказал один, – добрый день, – почти хором сказали оба.

– Добрый, – добродушно сказала женщина. Ей явно нравились эти мальчики. Она была готова лечить несколько таких, как они, которые умеют правильно к ней обращаться, чем одного такого, как Карл.

– Вот он где прячется… – как бы между прочим произнес первый, – а вы уже заканчиваете лечить… – спросил уже более громко второй.

Мисс Флай кивнула головой.

– И снова под надежной защитой… – прокомментировал тот, что повыше, – ну хорошо, что заканчиваете, – продолжил мальчик пониже, – нас попросили оказать поддержку нашему попавшему в беду однокласснику, довести его до дома. В целости и сохранности, – последние слова произнес, ну, конечно же, Денвер, а поддакивал во всем ему Базилик.

Карл не испугался. Ни на уроке, ни когда сбежал с него (а не от них, как кто-то может предположить), ни сейчас, когда они окружили и теперь он уже побитый раз, будет побит и второй, на этот раз не одним Трафаретом, а его друзьями и теми, кто так невзлюбил Карла.

– Ничего сейчас он выйдет… – продолжили шепотом обмениваться впечатлениями друзья, – до свидания, мисс Флай. Хорошего дня!

Они исчезли. Мисс Флай улыбнулась, давая понять Карлу, что была бы довольна такими пациентами, но приходиться иметь дело с подобными Карлу. Через минуту в открытом окне показался самый главный из «банды». Денвер. Если Трафарет был самый сильный, но не самый умный, то этот был пусть и без значительных пропорций, но достаточно умен, чтобы вести за собой класс, увлекая всех в основном разного рода глупостями. Без него не было бы такого отношения к Карлу, он первый начал к нему придираться и отметил, что клички – из ряда вон плохо, хотя сам любил иногда использовать их, объясняя тем, что некоторые достойны их больше. Например, все ботаники или противные нарушители дисциплины. А он – Роберт и если что-то и добавлять к его имени, то разве что Босс, или Главный, но никак не имя динозавра.