Последний парад - Железников Владимир Карпович. Страница 13

- Фотограф прислал. - Коля протянул Сергею Алексеевичу конверт.

- Ну-ка, ну-ка! - Он вытащил фотографию из конверта.

Одно дело представлять себе, что вместо Коли на камне сидел Витька, а другое дело - фотография, и на ней действительно Витька... Сергей Алексеевич забыл о Коле и когда наконец опомнился, то мальчика уже не было в комнате. У Сергея Алексеевича мелькнуло в голове, что получилось как-то неудобно, и мальчишка вроде был чем-то расстроен, а он даже его не расспросил.

ТЕЛЕГРАММА С ОПОЗДАНИЕМ

А тем временем Коля торопливо собирал вещи. "Я им в тягость, - думал Коля. - Они и на Севере поэтому болтались, чтобы отделаться от меня. Уеду куда-нибудь и поступлю на работу. Или лучше попрошу Сергея Алексеевича, чтобы он устроил меня в Суворовское училище". С этой мыслью он взял в одну руку чемодан, в другую - клетку с кенаром и направился к двери. У него теперь было одно-единственное желание - побыстрее отсюда убежать, чтобы никого не видеть: ни тети Кати, ни Юрки. Быстрее, быстрее! Все хорошее, что было в нем к родителям, куда-то улетучилось, и теперь им владела только обида. На столе лежала телеграмма, он сначала в лихорадке даже не заметил ее.

И тут пришел Юрка.

- Колька, - крикнул он, притворяясь, что между ними ничего не произошло, - телеграмма! - и помахал бумажкой над головой.

Но телеграмма была ему не нужна, она прибыла с опозданием.

- Ты куда? - Юрка загородил Коле дорогу.

- Куда надо. - Он держался из последних сил.

- Совсем псих. Телеграмма же!

- Возьми ее себе на память, - сказал Коля. - А ну, пусти!

Юрка, отталкивая его от двери, открыл телеграмму и прочел:

- "Будем завтра. Целуем. Твои папа-мама".

- Пусти! - крикнул Коля в отчаянии.

Юрка отступил, и Коля выскочил на улицу.

...Сергей Алексеевич сразу понял, что случилась какая-то неприятность. Коля вошел в дверь без стука, с чемоданчиком и клеткой.

- Что с тобой? - Он подошел к Коле, и тот вдруг уткнулся ему в грудь и заплакал, как маленький. - Ну, ну, - сказал Сергей Алексеевич. - Ты ведь не девчонка. - Взял у него чемоданчик и клетку и усадил на стул. Рассказывай... Рассказывай. Сразу легче станет.

- Я вам говорил про сон. Что у меня отец не родной. Так это правда. Юрка сказал.

- Только и всего? - сказал Сергей Алексеевич. - И ты из-за этого так раскис! Что значит не родной? Он тебя любит, считает своим сыном...

- Ничего он меня не любит, - сказал Коля. - Иначе не врал бы.

- Ну, и куда же ты собрался? - спросил Сергей Алексеевич.

- В интернат... куда же... - сказал Коля. - Если не откажете, то я хотел бы в Москву, в Суворовское. Напишете письмо?

- Напишу. Давай только так. Завтра поговоришь с ними - и в дорогу.

- Нет, - сказал Коля.

- Он же тебя любит, как родного, - сказал Сергей Алексеевич. - Я уверен.

Но не так-то легко было пробиться к сердцу и разуму Коли и убедить его. Он ожесточился и не хотел ничего слышать.

- Мне их жалость не нужна. - Коля встал. - Напишете письмо?

- Напишу, напишу. Вот сейчас допьем чай, и напишу, - сказал Сергей Алексеевич. - Или вот что... Завтра уедем вместе.

- Правда? - радостно спросил Коля.

- Правда. - Сергей Алексеевич подумал, что совсем неплохо, что Коля будет учиться в Москве. Он сможет навещать его, и все будет прекрасно. Но в следующий момент он вспомнил о его родителях, и ему стало стыдно. Тихо, собираясь с мыслями, как правильнее поступить, добавил: - А все-таки ты похож на Витьку... Он тоже не любил, когда его жалели... Только он был веселый... - Вспышка радости, возникшая от возможности увезти Колю в Москву, прошла, и теперь он весь растворился в желании помочь мальчику. - А ты нос повесил. А у Витьки жизнь была трудной, без матери рос.

- А Лусия? - спросил Коля. Он был по-прежнему возбужден, но предложение Сергея Алексеевича уехать вместе слегка взбодрило его.

Сергей Алексеевич промолчал: так неожиданно они подобрались к Лусии. Неужели настал и этот час? А зачем, собственно, ему отвечать на Колин вопрос? Лучше промолчать. Но слова уже рвались из него.

Он помнил этот день, еще один счастливый в его жизни, и в Витькиной тоже, и у Лусии. Только кончился он плохо. Он помнил это двухместное купе поезда и настольную лампу под абажуром, которую Лусия прикрыла платком, чтобы свет не мешал Витьке спать.

А Витька совсем и не спал, притворялся, прошептал, будто во сне, "мама" в тот момент, когда Лусия поправляла на нем одеяло. Конечно, он не спал, просто так ему было легче назвать ее мамой.

"Что он сказал?" - спросила Лусия, хотя все слышала сама.

"Ма-ма", - сказал он.

Потом дверь в их купе открылась, и вошли пограничники. Лейтенант и старшина. Он встретил через несколько лет этого лейтенанта на фронте: храбрый был лейтенант, но он не смог преодолеть своей антипатии к нему и перевел его в другую часть.

"Извините, товарищ комбриг, - сказал лейтенант. - Проверка документов".

Он достал свои документы и протянул лейтенанту.

"Разве эта территория входит в пограничную зону?" - спросил он.

"Да, - ответил лейтенант. - Со вчерашнего дня", - и протянул ему документы.

"Это мои", - кивнул он на Витьку и Лусию.

Лейтенант повернулся к Лусии и сказал:

"Ваши документы?"

Лусия не поняла, что у нее требовали, и повернулась к нему. Тогда он достал из кармана разрешение Лусии на въезд в Советский Союз и отдал лейтенанту.

"Пока это ее паспорт, - попробовал он пошутить и даже улыбнулся лейтенанту, чтобы задобрить его. - Она из Испании. Я беру всю ответственность на себя".

"Извините, товарищ комбриг, - сказал он ему. - Без специального разрешения пропустить в запретную зону не имею права. - Отдал честь и вышел в коридор. - Старшина, - обратился он к пограничнику, который сопровождал его, - проводите гражданку в комендатуру".

Он знал, что просить лейтенанта бессмысленно, но все же угрожающе произнес:

"Ну что ж, поговорим в комендатуре", - и стал быстро застегивать пуговицы на гимнастерке.

Потом они шли длинным спящим поездом. Впереди лейтенант, за ним Лусия, затем старшина. А за ними он; каждый раз, когда Лусия оглядывалась, он махал ей рукой: я здесь, я тебя не покину.

Они шли бесконечно длинными вагонами, где плакали дети, разговаривали шепотом в темноте мужчины, а в проходах стояли влюбленные парочки - жизнь шла своим чередом. Они вышли на перрон, а поезд тронулся. Это было неожиданно, он совсем забыл про поезд и про Витьку. Он впрыгнул на ходу на подножку вагона и еще раз на секунду поймал белую точку костюма Лусии.

- Сергей Алексеевич! - окликнул Коля.

Тот поднял глаза. Странно, он не заметил, как замолчал, и не знал, что он рассказал Коле, а что просто вспомнил.

- На следующей станции мы с Витькой сошли, - сказал Сергей Алексеевич, - заехали за Лусией и вернулись обратно.

Целую неделю жили на чемоданах... Отправили телеграмму в Москву и ждали, когда Лусии дадут советское гражданство. Чтобы они могли пожениться и жить, как все люди.

Сергей Алексеевич поймал себя на мысли, что он все время уходит от главного. Ему бы рассказать Коле, как он потерял Лусию, а он рассказывал и рассказывал ее печальную историю, просто бил на жалость. Он стал сам себе противен и окончательно замолчал.

Лусия тихо подошла к нему и прижалась щекой к его щеке. "Ой, колючий, сказала она. - Неласковый".

Сергей Алексеевич помнил, что тогда он действительно не брился недели две, а борода у него была жесткой. Но теперь его по-другому больно ударили ее слова. И правда, он был тогда с нею "колючим и неласковым".

- А что с ней было потом? - спросил Коля.

- Потом?.. Случилась эта история с Витькой. Кто-то пустил слушок по военному городку, что Лусии не дают гражданства, и начали придумывать, почему не дают. А ребята наслушались этих разговоров и сказали Витьке, что, может быть, Лусия фашистка.