Брат Молчаливого Волка - Ярункова Клара. Страница 15

— Таких парламентеров, как мы, — он выгибал грудь колесом и чуть не прыгал по каменистой дороге, — там могут принять только душевно.

— Да, — смеялся я, — нас могут и душевно принять, а могут и душевно перестрелять.

— Ха-ха-ха! — расхохотался дядя. — Из какого оружия? Самое страшное, если тетя Смржова посадит нас в чугунок и сварит из нас гуляш.

Я хохотал как сумасшедший, когда представил себе, как мы варимся в чугунках, — в одном я, в другом дядя Ярослав. Варимся и смеемся. Я улыбаюсь Ливе, а дядя — прекрасной Амазонке.

А между тем мы уже достигли конца дороги. Я рассказал дяде, что думаю про эту дорогу и что думал, когда был маленьким. Когда я был маленьким, я думал, что в давние времена, когда в горах еще жили великаны, один из великанских детей прорыл себе здесь мотыгой тропинку, чтобы возить по ней на веревочке великанскую тележку.

Дядя сказал, что возможно, конечно, и то и другое, но он лично о возникновении дороги думает совсем иначе, у него есть третий вариант.

— Эта дорога наверняка горняцкая, под Гапликом, где-то неподалеку от ее конца, должен быть старый рудник.

— Да что вы! — воскликнул я. — Никакого рудника там нет. Я бы это знал. А если не я, то уж наш Йожо наверняка.

— Ну-ну! Ты только не спеши с выводами, — покачал головой дядя. — Входы в старые штольни часто бывают засыпаны или густо поросли кустарником.

Я, конечно, сильно сомневаюсь, но будем считать, что это так.

— Куда же, по-вашему, эту руду возили, если дорога никуда не ведет? Ее отсюда уносили ястребы в когтях, что ли? — спросил я. Неплохо придумано, а?

Тем временем мы уже подошли к самому концу дороги. Дальше не было ничего. Даже тропинки. Дядя задумался.

— Именно потому я и считаю, что она была горняцкая, — сказал он. — Дорогу оставили недостроенной, когда исчезла рудная жила и горняки поняли, что копать дальше не имеет смысла.

Неплохо придумано. Конечно, не так красиво, как мой вариант с младенцем-великаном, и не так страшно, как папин с заключенными, но я поверю дяде только в том случае, если обнаружу под Гапликом шахту. И то не на все сто процентов. А насчет великанов у меня есть доказательство: наш Марманец. Хотя я в это тоже не очень-то верю. У отца тоже есть доказательства. Это книги о войне. Я мог бы ему поверить, но только его вариант мне не нравится. Сколько раз я мог об этом спросить нашего учителя Габчика, да только не хочу. Я лучше сам подумаю и постараюсь понять. Учителей я спрашиваю, когда сам ничего уже придумать не могу.

— Ну, а теперь конец разговорам. — Дядя спустился с дороги на крутой склон, — Трава скользкая, шагай за мной. Мои сапоги не станут скользить даже если ты меня случайно собьешь с ног.

— Не беспокойтесь! — крикнул я и, разбежавшись, стал съезжать на своих теннисках по сухой траве, наклонившись всем телом, совсем так же, как зимой, когда я на лыжах делаю «христианку». В этом я здорово натренирован, не хуже чем татранские горные козлы. — Спускайтесь осторожнее, — кричал я на бегу, — я подожду возле Партизанской!

Я летел, как стрела, пущенная из лука, летит через саванну. Партизанская хата находилась внизу, под нами, и я знал, что на бегу меня остановить не сможет никто и даже я сам, как бы я этого ни хотел.

После торжественного обеда женщины уговорили дядю Ярослава отдохнуть в комнате за кухней. Он сидел на тахте, развалясь на подушках, а тетя Амазонка потчевала его блинчиками. Официант принес черного кофе. И никому не хотелось от дяди уходить, потому что дядя начал рассказывать, что нового произошло на свете. Женщин больше всего занимали убийства, мужчин — сигналы неизвестного космического тела и марсианские блюдца, которые уже посещают нас не по одному, а большими группами.

— Клянусь своей грешной душой, — сказал один из парней, который таскает сюда наверх продукты на собственной спине, — я лично не знаю, что бы я сделал, если б такое блюдце село в нашей Краличке!

— А я знаю, — отозвался второй, что стоял, опершись о косяк двери. — Я подожду, пока из него вылезет марсианин, и прихлопну его так, что от него останется только мокрое место!

Дело в том, что дядя рассказывал, будто марсиане вовсе не люди, как мы, а эдакие студенистые, как медузы, существа, и что они сильные, только пока сидят в своих аппаратах. А вообще-то хилые и нежизнеспособные. Любопытно, откуда он это знает.

Я хотел сказать тому парню, что гостей с чужой планеты так не встречают. Ему-то самому понравится, если его, когда он прилетит на Марс, тамошние жители возьмут да и прихлопнут! От него бы, правда, осталось не мокрое место, а жирное пятно. А кроме того, такая встреча не принесет пользы не только ему, но и всему земному шару. Что тогда?

Пока я об этом размышлял, разговор начал крутиться вокруг того небесного тела, что приближается к нам из космоса и посылает загадочные радиосигналы.

— Его полет продлится десятки, если не сотни лет. И даже если потом оно столкнется с Землей, мы можем не волноваться, ведь в воздух взлетят лишь наши сгнившие косточки! — засмеялся дядя.

И сразу всех перестало интересовать загадочное небесное тело. Но только не меня! Я — молодое поколение и хочу знать, что меня ожидает в будущем.

А женщины между тем вернулись к убийствам. Сначала они жалели жертвы, а потом стали еще больше жалеть убийц.

— Бедные, бедные… — чуть не плакала тетя Смржова. — На какой-то момент у них происходит помутнение рассудка, и они не ведают, что творят, а потом им приходится расплачиваться за это всю свою жизнь!

Я вышел. Вот еще, слушать всякую чепуху! В кухне было слышно, как дядя говорил нежным голосом:

— Вас должны были бы назначить судьей, пани Геленка, — убийцы оценили бы ваше доброе сердце и мягкие приговоры. Но если б вы хоть кому-нибудь дали год условно, то все преступники объединились бы и по знакомству эдак галантно взяли и придушили вас.

Ха-ха-ха! Ну и штучка мой дядя! Я вышел на улицу и тут же чихнул, потому что солнце защекотало у меня в носу.

Здесь наверху, у Партизанской хаты, воздух почти такой же сырой, как у нас в погребе, — конечно, не совсем, но почти. Наверное, потому, что эта турбаза вся сложена из камня и прижата одной стороной к горе так, что человек прямо со склона попадает на ее крышу. Зимой здесь у лыжников никогда не просыхают ботинки, а все сухое становится влажным от каменных стен.

Но зато когда во время Словацкого восстания немцы заминировали этот дом, он даже с места не сдвинулся, только от одного угла отскочили три гранитных обломка.

Вот так!

Перед домом, в шезлонгах, загорали пять человек. Одеты они были по-зимнему, потому что здесь никогда не бывает жарко. Я отправился искать Ливу. С тех пор как мы пришли, она еще не показывалась. И к обеду не явилась. Спорим, что она нас видела и именно потому прячется. Она настоящая дикарка. Дома совсем не помогает, иногда по целым дням где-то шатается. Да к тому же она младше меня.

Я забрался на крышу и прислонился к трубе. Труба была каменная, высотой с меня и совсем холодная, но от ветра укрывает хорошо.

Вид отсюда классный. Я видел город в голубой дымке — наверное, это Брезно. Видел я и Ливу, как она что-то старательно делает на неровной площадке под крутой скалистой стеной. Я бегом пустился к ней. Я знаю, что под стеной есть такая пещерка и в ней Лива устроила себе комнату.

— Обедать будешь? — глянула она на меня, и я прижался к скале, чтобы как-то удержаться на ногах, если ей вздумается меня толкнуть. Глаза у Ливы зеленые и почти совсем скрыты темными ресницами. А волосы какие-то пегие, выгоревшие на солнце. — Ну, будешь или не будешь? — ткнула она меня палкой. Это, наверное, была поварешка.

Возле пещеры сидела старая Ливина кукла, а перед куклой стояла нормальная тарелка, полная засохших кусков пирога. Настоящих.

— Я уже обедал, — испугался я и быстро добавил: — Но от полдника не откажусь.

Я не думал, что у нее есть вода. Вода здесь дефицит.