Брат Молчаливого Волка - Ярункова Клара. Страница 25

— Отчего же, есть, — кивнула она головой и ужасно смешно заморгала. Глаза у нее и правда совсем зеленые!

— Сыграй что-нибудь, — попросил я и погладил Боя.

— Не могу, — шепнула она мне почти в самое ухо. — Она в рюкзаке на самом дне. В тапочке.

И со смехом рассказала, как мама ее уже дважды выбрасывала гармонику из рюкзака, но Лива маму все-таки перехитрила.

Бою уже надоели наши ласки, и он попытался улизнуть.

Но я незаметно так дернул его за ухо, что он тут же все понял и сел на место.

— Отец сказал, что я уже большая и могу теперь иногда приезжать домой на воскресенье.

Вот было бы здорово! Просто замечательно.

— А так ты приехала бы только на рождество?

— Вот еще! Может, повезет, и я заболею, тогда приеду раньше и надолго.

Сомневаюсь, чтобы Лива могла вообще когда-нибудь заболеть.

— Помнишь, в прошлом году? — посмотрела она мне прямо в глаза. — Ведь повезло же в прошлом году. Я отравилась колбасой уже в октябре и целых три недели жила дома!

Я немного испугался, но Лива только смеялась.

По ступенькам спустился Вок в выходных длинных брюках, сером свитере и белой рубашке. Смотрите-ка, настоящий барин! Только обросший, а под носом паршивенькие усики, как будто он просто плохо умылся. Следом за ним вышли Эста с Габкой. Габа нас заметила, отпустила Эстину руку и приперлась к нам.

— А что я тебе покажу! — сказала она Ливе. — Знаешь, что у него есть?

Она схватила Боя и начала разбирать ему шерсть.

— Гляди-ка! Блохи!

— Нет у него ничего, — крикнул я Габке, — не выдумывай!

Я хотел ее прогнать, но она никак не уходила. Заметив Ливии интерес, она во что бы то ни стало хотела показать ей блох. Я надеялся, что она ни одной не найдет. Иногда блохи так прячутся, что не найдешь. Но именно сейчас, и именно перед Ливой, они вдруг начали передвигаться по желтоватой шерсти как на параде.

— Вот видишь! — ликовала Габа. — Ты не бойся, они на людей не прыгают. Правда, Бойчик? Покажи своих блошек, Бойчик, покажи! — ласкала и обнимала она Боя, чтобы только показать Ливе, что не надо бояться собачьих блох.

Я смеялся вместе с Ливой, но, честно говоря, мне было не до смеху. Я еще в жизни не тронул Габу пальцем, но сегодня, наверное, выдеру как Сидорову козу вместе с ее противным блохастым Боем.

А мы так хорошо гладили его!

— Ну, по коням! — скомандовал отец, и мама кинулась обнимать Йожу.

Он не стал увертываться, но страшно покраснел, стал хлопать маму по спине и поцеловал ее в щеку. Мне он подал руку, Габу подкинул и притворился волком, готовым ее съесть. Она пищала, кричала, но спускаться на землю не хотела. Ну и покажу же я ей!

Тетя Смржова с Ливой и Эстой сели сзади, отец — за руль. Мы с Воком раскачали машину, и «лимон» довольно легко завелся. Потом мы его догнали, и Вок вскочил к отцу.

— Привет, Дюро! — протянула мне Лива руку, и я схватил ее.

Привет, Лива!

Меня чуть не задушил выхлопной дым. Я пробежал еще несколько шагов, но машина уже скрылась за поворотом.

Я все еще стоял и смотрел, хотя уже ничего не было видно.

Привет, Лива!

Привет, Лива, серна пугливая…

Таков уж закон природы: когда не надо, ты можешь подняться хоть в четыре часа утра, но как только нужно собираться в школу, то тебя будят, будят, а ты никак не можешь встать. Так и со мною. Когда меня утром будят, я ругаюсь и клянчу, отбиваюсь и сую голову под подушку, но проснуться никак не могу и ничего этого не помню! Ведь если б я понимал и помнил, разве я б сказал отцу: «Убирайся! Отстань от меня! Не приставай! Я болен». Еще Юле или маме — могу, но отцу… Когда меня будят, то я ничего не понимаю и ругаю всех подряд. На этот раз дело кончилось плохо. Отец облил меня водой и раз навсегда запретил будить.

— Вот тебе будильник, — сказал он мне вечером. — С завтрашнего дня будешь вставать сам! Совсем взрослый парень — и никакой дисциплины!

— Какой же он взрослый, — заступилась мама, — ведь…

Отец на нее глянул и глядел до тех пор, пока она не забыла, что хотела сказать.

— Я сам утром проверю, как он будет ругать будильник.

Это означало, что маме будить меня запрещается.

Я завел будильник и стал вставать в самое разное время, в зависимости от того, удавалось ли мне с будильником справиться. Иногда он звонил в шесть, иногда в пять, иногда в четыре. Один раз звонил ровно в полночь. А то и вовсе не звонил. В тот день я проспал до семи, но отец не разрешил мне остаться дома, хотя я уже пропустил свой автобус. Государственный заповедник закрыл дорогу, и мне теперь до остановки почти два километра, потому что сюда могут добраться только легковые машины, а автобусы — нет.

— Стану я всю дорогу пешком тащиться из-за какого-то испорченного будильника! — уперся я.

Мама упросила отца. «Лимон» — ха-ха, редкий случай в нашей жизни! — стоял на очередном ремонте, и я остался дома. Отец целых полчаса учил меня обращаться с будильником. Интересно, как он теперь будет звонить! Потом, к сожалению, пошел дождь, и я отправился учить уроки в свою комнату. Габу я послал за ножницами и велел незаметно прихватить журналы из столовой. До самого обеда мы вырезали с ней всякие интересные картинки — только внутри, обложки мы не трогали. Габочка хотела, чтобы я вырезал ей красивых женщин, всяких раздетых артисток. А я с четвертого класса собираю животных, у меня их уже почти три больших альбома. Я и теперь не могу удержаться, когда вижу хорошенькую обезьянку или рассвирепевшего тигра, мне обязательно хочется их заполучить. Я хотел было немножко почитать, но Габа все время приставала ко мне. Она очень любопытная — все ей нужно знать. Кое-что я ей объяснил, но потом она по всем журналам разыскивала атомные грибы, колола их ножницами и изуродовала на другой странице чудесного грустного пса, с ушами до самой земли. Я разозлился и перестал ей рассказывать.

А на улице все льет и льет дождь.

Вообще весь сентябрь шли дожди, и, кроме дяди Рыдзика и дорожных рабочих, к нам никто не приезжал. Только один раз заглянули какие-то гости — наверное, инженеры из Брезна. Мы тогда всю ночь не могли уснуть. Гости выпили почти весь отцовский коньяк, прыгали, плясали и вопили во все горло и под конец разбили семнадцать бокалов. Когда я первый раз проснулся оттого, что хлопали двери, я испугался и выбежал посмотреть, что творится.

Двери в столовую были открыты, и на лестницу, где я стоял, никто не смотрел. Да и кто бы стал смотреть на лестницу, если на столе выплясывала какая-то девица? В туфлях, прямо на белой скатерти. Инженеры визжали, как обезьяны, девица прыгала, поднимала ноги, трясла длинными светлыми волосами и сыпала на инженерские головы пепел от сигареты. Я злился, что меня разбудили, но не мог удержаться от смеха — уж очень смешно она сыпала этот пепел. Да еще на какую голову! На лысую! Она дрыгнула ногой, туфелька отлетела и сбила известку с потолка. В тот же миг девица рухнула прямо на головы инженерам как подпиленное дерево. Так им и надо! Когда она падала, вид у нее был такой глупый, что она уже вовсе не казалась красивой.

Отец выскочил из кухни, но мама стала тянуть его обратно.

— Феро, прошу тебя, не пей, — услышал я ее голос.

— Я и не пью, — ворчал отец, — но не могу же я отказываться, когда угощают.

— Что за народ, боже мой! — вздыхала мама. — Гони ты их прочь! Давно пора закрывать.

— Торговля есть торговля, мы месяц с тобой бездельничали. Ты иди ложись, Терочка. — Отец и вправду был довольно веселый.

— Не лягу! — сердилась мама. — Тьфу! Ну и люди! Я пойду и скажу, что мы закрываем!

— Где у тебя разум, жена? — разозлился отец. — Ты что, хочешь довести меня до беды? Знаешь, кто эти люди?! — И он стал шептать маме на ухо, кто они, эти пьяницы.

— А мне все равно! — кричала мама. — Ведут себя хуже скотов!

— Ты замолчишь?! — прошипел отец. — Послал черт помощницу! Что ты вообще смыслишь в торговле?! Иди вари черный кофе!..