Колен Лантье - Оливье Жан. Страница 11

– В этом городе, ваша светлость, народ очень буйный, его нужно держать в узде. Но я вижу, что вы не торопитесь взять в руки бразды правления.

– Я могу и подождать, – сухо заметил Карл, протягивая к огню тонкие руки, – и надеюсь обойтись без чьей?либо поддержки. Мои дела идут не так уж плохо.

Годфруа поклонился.

– Уже поздно, монсеньёр, я пойду к себе.

В душе он надеялся, что принц пригласит его на ужин. И, словно прочитав его мысли, Карл подошёл к двери, украшенной королевскими лилиями.

– Спокойной ночи, мессир! – сказал он. – Сегодня я жду на ужин Этьена Марселя и некоторых его товарищей. Они обиделись бы, если бы я уделил им не всё своё внимание. Может быть, они намерены сообщить мне какие?нибудь тайны, предназначенные только для верных ушей.

Годфруа был оскорблён, но и глазом не моргнул. Не в первый раз ему приходилось сносить подобные унижения.

– Доброй ночи, монсеньёр! – сказал он.

Оставшись один, Карл опустился в высокое кресло перед камином и загляделся на языки огня, лизавшие дубовые поленья.

Странные фигуры возникали в недрах пламени. То казалось, что бушуют пожары, то появлялось расшитое золотом пурпурное королевское одеяние. Карл прищурил глаза, словно желая увидеть в этой игре света и тени знамение судьбы. Пламя вытянулось и, извиваясь как змея, заволокло королевскую мантию. Карл вздрогнул. Быть может, пред ним прошли причудливые извивы его судьбы?

– Вздор! – сказал он. – Мне страшен только один человек, дофин Карл, и я должен убрать его с пути, как зловонную жабу.

Он вдруг заметил, что говорит вслух. Встав, он прошёлся по комнате и прильнул горячим лбом к оконному стеклу. Счастливый час уже недалёк. Рано или поздно Марсель предложит ему власть.

Карл позвонил в серебряный колокольчик, украшенный его гербом.

В дверях показался домоправитель мессир Эрбо, моргая, как сокол, с которого сняли колпачок. Он происходил из захудалого дворянского рода и долго состоял конюшим[29] у матери Карла, Жанны Французской. Дослужившись до седин, он приобрёл спесь, свойственную людям из свиты высокопоставленных лиц, и на всё смотрел глазами своего господина.

– Монсеньёр…

– Проверил ли ты, Эрбо, как обстоят дела с ужином?

– Монсеньёр в этом убедится.

– Надеюсь, дичь и рыба будут самого лучшего качества?

– В этом монсеньёр может не сомневаться. Дичь и паштеты готовит сам Робер Будриссан, а ведь это лучший повар во всём королевстве. Но теперь не те времена. Теперь в Париже даже при королевском дворе не такой стол, какой был круглый год у вашего отца, монсеньёра д’Эвре, в его герцогстве Нормандском.

«Вот чёртов болтун! – подумал Карл. – Мелет, а у самого слюнки текут!»

В нетерпении он щёлкнул пальцами.

– А как насчёт вин, Эрбо?

– Приготовлены самые лучшие, монсеньёр: анжуйские и бургундские.

– Пусть шестеро слуг с факелами в руках освещают вход, а стража, в парадной форме, выстроится от входа до большого зала, где будет накрыт стол. Прикажите разостлать самые пышные сирийские ковры и поставить самую дорогую серебряную посуду с выгравированным гербом, которую мне завещал покойный Филипп д’Эвре.

– Но ведь подобный приём оказывают только королям и принцам крови, монсеньёр!

– Чёрт возьми, Эрбо, перестаньте мне противоречить! Поймите, что Марсель и горожане стоят теперь большего, чем король и принцы. Это они распоряжаются короной.

* * *

Зажжённые факелы в руках у слуг бросали на окна пляшущие полосы света, но весь огромный Нельский дворец был погружён во тьму и всей своей массой давил на пустынный квартал. У этих мест была дурная слава. И половины столетия не прошло с тех пор, как здесь, в грузной башне, также называвшейся Нельской и образовывавшей угол крепостной стены, разыгрались кровавые события, которые взволновали и двор и весь город.

С восточной стороны дворец доходил до улицы Невер, а на западе примыкал к крепостным стенам, тянувшимся вдоль реки, взбухшей от недавних дождей. Воды текли почти вровень с набережной, построенной ещё Филиппом Красивыми[30], и несли нечистоты, отравлявшие воздух.

Этьен Марсель и его свита, предшествуемые двумя жезлоносцами и вооружённой охраной, быстро вошли под своды дворца. В вестибюле, украшенном охотничьими трофеями, они разделились. Эскорт выстроился у подножия монументальной каменной лестницы, а прево в сопровождении двух приверженцев последовал за домоправителем Эрбо. Когда они достигли площадки второго этажа, из галереи, которая вела во внутренние апартаменты, вышел Карл.

– Сегодня здесь очень плохое освещение, мессир прево, – сказал он. – Говорят, свечи в Париже стали редкостью. Придётся нам с вами ближе подойти друг к другу!

Смысл этих слов противоречил тому беззаботному тону, которым они были произнесены. Этьен Марсель облегчённо вздохнул. Его миссия начиналась в счастливый час.

– Монсеньёр, – начал Этьен, – три дня назад вас с большим воодушевлением встретили у городской заставы цехи и народ. От их имени мы благодарим вас за то, что вы согласились принять нас в качестве послов. Знатные горожане поручили старшине города, Роберу де Корби, мессиру Пьеру Жилю и мне сообщить вам о положении дел в Париже и королевстве.

Робер де Корби и Пьер Жиль поклонились. Энергичное лицо Пьера Жиля составляло разительный контраст с тщедушной внешностью де Корби.

– Пойдёмте, пойдёмте! – приветливо сказал Карл. – Входите в большой зал. Мастера, строившие этот дворец, предусмотрели всё, кроме защиты от ледяного ветра, который дует с Сены. – И весело добавил, как гостеприимный горожанин, встречающий своих друзей: – Я умираю от голода, а сегодня мне предстоит двойное удовольствие: хорошо поужинать и посидеть за столом в приятном и умном обществе.

Переступив порог, друзья Этьена Марселя были потрясены роскошью, ожидавшей их в большом зале. Деревянная обшивка стен от пола до потолка была покрыта искусной резьбой лучших мастеров. Золотые сетчатые узоры шли вдоль массивных балок потолка и заканчивались уздечками в пастях львов, головы которых подпирали по концам эти балки. На стенах висели пурпурные ткани, украшенные золотыми шнурами.

Над очагом, по приказанию Карла, был высечен его герб.

Редкие меха белого и серого цветов, удивительно мягкие восточные ковры, кресла чёрного дуба с витыми подлокотниками, усеянные звёздами из эмали, – всё это приятно переливалось при свете очага.

Этьен Марсель большими шагами прошёл по залу и зябко протянул руки к огню. Длинное платье ещё больше подчёркивало его худобу, но в этом человеке чувствовалась такая выносливость, такая выдержка, такой скрытый пыл, что невольно забывалась его неуклюжая, как у цапли, походка, и вы видели только его лицо, лицо сурового и просветлённого пророка. Глубокие, чуть раскосые глаза были обведены синими кругами. Крупный и толстый нос выступал, как нос корабля. Из?под красно?синей шапки выбивались пряди седеющих волос. Этьену было немногим больше сорока лет. Его лицо, которое скульптор мог бы без большого труда вылепить из глины, требовало повиновения и внушало беспокойство.

«Марсель олицетворяет и славу, и гибель Парижа, – подумал Карл. – Он несёт в себе и пламя, и пепел. В нём уживаются и жёрнов, и зерно. Куда он может завести Париж?»

Немногим более двух месяцев назад, 22 февраля, в день Святого Элуа, купеческий старшина вооружил все цехи ремесленников и повёл их за собой, чтобы заставить дофина прислушаться к требованиям народа. Его призыв был с восторгом встречен пятитысячной толпой. Марсель направился во дворец и поднялся в покои дофина, который видел из окна приближавшиеся толпы людей. Прево потребовал у дофина, чтобы тот защитил Париж, стонущий от разбоя военных наёмников разных национальностей и от вымогательств советников принца. При этом он многозначительно посмотрел на стоявших тут же маршалов Шампани и Нормандии[31].

Карл, ещё более бледный, чем обычно, резко ответил на справедливые увещания прево.

– Раз так, сир, – сказал Этьен, – не удивляйтесь тому, что вы сейчас увидите. – И, повернувшись к своим спутникам, он воскликнул: – Итак, быстро свершите то, для чего вы сюда пришли!