Алики-малики - Полетаев Самуил Ефимович. Страница 4

— Пожалуйста, без глупостей. Деньги свои возьми, купишь мне сигарет и молотого кофе.

— Воздержалась бы.

— С чего бы это? Я хорошо себя чувствую, мне только отлежаться немного.

Он ушёл, испытывая к матери что-то вроде нежности — он панически боялся надвигающейся её старческой беспомощности, но его беспокойство существовало пока только в рассуждениях, а так она его заботами о себе не донимала.

Когда Сергей ушёл, к ней заглянул Вартан Аршакович и спросил, не надо ли чего купить. Она поблагодарила и отказалась. Он топтался и не уходил.

— К вам потом Марта зайдёт. Если что надо будет, не стесняйтесь. Она ещё спит, она тоже всю ночь плохо провела, волновалась за вас, не спала. Так вам, значит, ничего не надо?

— Спасибо, ничего.

Она посмотрела на него «рентгеновским» взглядом. Он всё же не уходил, мучаясь желанием что-то сказать. И сказал, так и не найдя повода:

— Алику надо к врачу. У него, видите ли, небольшая температура, не знаю, чем вызванная… И вообще, знаете, большая задержка с физическим развитием, совсем не так, как у всех детей…

Как же хотелось ему, чтобы она не звала к себе Алика! Александра Ивановна прекрасно понимала это. Она отвернулась от него, не дав ему даже закончить.

А через десять минут после ухода Вартана Аршаковича в комнату вошёл Алик. Заспанный, босой, в трусах, сел рядом, зевая и улыбаясь, смешной, трогательно худенький, с растаращенными рёбрышками и пушком волос на нежном кадычке. О ночном переполохе он ничего не знал.

— У тебя температура? — спросила Александра Ивановна.

— Нет, а что?

Она пощупала лоб и усмехнулась.

— Что же тебе сегодня приснилось?

— Что приснилось? Ты, баба Шура. Честное слово! Будто бы стоишь в окне и машешь руками, а на улице толпа, все боятся, что ты упадёшь и разобьёшься. Я тоже стою внизу и думаю: зачем тебе прыгать? Тут же Иван Трофимович и профессор спорят: упадёшь ты или нет? И я тогда испугался и побежал вверх, влетаю в комнату, а тебя уже здесь нет. Ну решил, что ты уже прыгнула и разбилась. Ужас как испугался. Глянул из окошка вниз, а на улице никого. Ни людей, ни кошек, ни собак — все куда-то исчезли. Мистика какая-то!

— Прости меня, Алик, что такое мистика?

— Ну тебя, баба Шура, не перебивай! Я вскочил тогда на подоконник и, знаешь, даже на секунду не подумал, что упаду, только подпрыгнул, как меня подхватила невидимая сила и понесла над городом.

— А не врёшь?

— Ну зачем мне врать! Ведь не я же один улетел — все улетели!

— А летать приятно?

— Ещё бы! Знаешь, как здорово! Страшнее, чем на качелях в парке.

— Это ты растёшь.

— Я знаю, что расту. Ну вот, значит, я лечу над городом и думаю, куда подевалась толпа. Ни Ивана Трофимовича, ни профессора. Всё смотрю по дворам и переулкам, прямо наваждение какое-то: ведь только что сам стоял в толпе, а сейчас никого, ни одной души внизу. И вдруг вижу тебя: ты летишь, держась за какой-то предмет.

— За помело?

— Помело? Что это такое?

— Обыкновенная метла.

— Совсем не метла, а такой маленький аппарат.

— А то, что мы вообще летим, это не показалось тебе удивительным?

— Ну это понятно — действуют антигравитационные силы. Я хоть ни за что не держусь, но тоже, наверно, заряжен на антигравитационной станции. Ба! Как это я сразу не догадался — ведь и все жители тоже могли улететь, очень даже просто! И даже раньше, чем ты, баба Шура! Ведь пока ты стояла на окне, а я бежал к тебе, они могли улететь в ближние сферы. Как это я сразу не подумал!

— Что же, ты так и не увидел их?

— В том-то и дело! Если бы я сразу подумал и не терял времени, чтобы искать их внизу, я бы, может, и нашёл. Удивительное дело — смотрю вниз, ищу, а на улицах ни одной живой души: ни собак, ни кошек, ни голубей, ни дворников, ни милиционеров. Только стоят машины, автобусы, валяются детские игрушки. Очевидно, пронеслась страшная гравитационная буря, действующая только на живые существа.

— Ну и что же дальше — догнал ты меня?

— Нет. Ты улетела на скорости, близкой к световой. Я подумал, что ты, наверно, не хочешь, чтобы я летел за тобой. И за что-то сердилась на меня, только не знаю, за что, но я успел засечь направление. Я сразу понял, что моих запасов скорости не хватит, чтобы догнать тебя, и решил полететь на станцию перезаправки скоростей. Но тут я проснулся. Сон я не успел досмотреть до конца и хотел спросить у тебя, что было дальше?

— Ты от меня ещё захотел, чтобы я смотрела твои сны?

Алик хлопнул себя по лбу и чуть не заорал от осенившей его идеи.

— А разве ты не могла видеть такой же сон? Проблема телепатии мне кажется ясной, как дважды два. А вот ты не думала над проблемой… ммм… гипнотелепатии?

— А что это такое?

— Передача мыслей во сне.

— Что-то я не встречала такого слова…

— Так ведь это я придумал только что! — закричал в восторге Алик. — Честное слово, сам придумал!

— Верю, верю, только не кричи так.

— Хорошо, я буду потише. Гипнотелепатия — это, по-моему, здорово. И проблемы этой, кажется, ещё никто не касался. Во всяком случае, я об этом нигде не читал. А ведь это очень интересно! — Большие глаза Алика выкатились и заблестели. В глазах бабы Шуры тоже сверкал сейчас огонёк сумасшествия.

— Постой, но я ничего такого не видела. А потом, если дети летают, это означает, что они растут, а если летают старухи, что бы это значило? Не на тот ли свет сигнал? Нет, лучше не летать мне с тобой во сне…

Реплики и возражения действовали на Алика как бензин на огонь. Мысль его тотчас взмывала порой в неожиданно новом направлении.

— На тот свет? — Он на мгновение задумался. — Состояние анабиоза — не больше. Проблема смерти уже сейчас может быть решена в том смысле, что жизнь можно растянуть на любое количество времени. Я понимаю, бессмертия нет, оно и не нужно, но ведь человеческую жизнь можно растягивать на любое количество лет. Скажем так: тебе тринадцать лет, но сейчас по разным соображениям ты сам решаешь заснуть на сто лет. Ты даёшь заявку на станцию продления жизни, тебя усыпляют на сто лет с гарантией полной сохранности. Хранение производится при низкой температуре в глубоких подземных ангарах, куда не проникают никакие шумы, все твои системы подключены к биологическим аккумуляторам. Что ты думаешь на этот счёт, баба Шура? Разве это не здорово?

— Здорово, — согласилась Александра Ивановна. — Меня бы сейчас заморозили, по крайней мере, на пятьдесят лет, а потом разморозили, и я увидела бы тебя таким же стареньким, как я сейчас, мы бы с тобой сравнялись. Вот тогда я посмотрю на тебя: такой же ты останешься неугомон, как сейчас?

— Не пойдёт, — рассмеялся Алик. — Я бы тоже не смог без выключений. Нет, мы с тобой, регулируя оставшиеся нам годы, встретимся через тысячу лет. Вот будет интересно!

— А с кем бы ещё ты хотел встретиться через тысячу лет?

— С тобой…

— Это я знаю. А ещё с кем?

Алик наморщил лоб. Она видела по его глазам, как он мысленно перебирает своих знакомых и бесцеремонно отбрасывает. Весь процесс мышления отражался на его лице.

— С академиком Азизбековым.

— Что за чушь ты говоришь? Сам выдумал какого-то академика и числишь его в живых. Где ты его видел?

— Ну ещё братьев Стругацких, Станислава Лема…

— Их-то ты не знаешь. Ты уж давай, кого знаешь. Родных не хочешь переселить через тысячу лет?

Алик пошевелил бровями.

— Они сами не захотят, — сказал он скучным голосом. — Им это неинтересно.

— Алик, ты здесь? Бессовестный. Прямо с постели, не оделся, не умылся. А ну марш отсюда!

Марта схватила его за руку, дала шлепок и выбросила в коридор. Впрочем, тут же спохватилась и снова открыла дверь.

— Извините, пожалуйста. Как вы себя чувствуете?

Несколько дней спустя на имя Александры Ивановны пришло письмо из книготорга — ей сообщали, что на такое-то число назначена поездка в Москву. О том, что она, как лучшая книгоноша, премирована этой поездкой, в квартире никто не знал. Поначалу хотела поделиться с Аликом, но побоялась огорчить его — ведь поездку эту он заслужил больше, чем она. А если даже захотела бы взять его с собой, кто бы отпустил его?