Чудесный сад - Автор неизвестен. Страница 31
Тут безбородый уселся на ослика и поехал, куда ему было надо, не забыв получше запрятать одежду муллы. А мулла не один час прополоскался в колодце, пока его не вытащили оттуда проезжие купцы.
Как Алдар-Косе выручил вдову
У бедной вдовы захворал сын. Горит мальчишка, мечется, просит в бреду:
— Мама-душа, дай глоточек кумыса!
Плачет мать: сроду в их землянке кумыса не бывало. Взяла она выщербленную чашку, пошла к баю.
— Смилуйся, бай, вели налить хоть полчашки кумыса умирающему ребёнку. Муж мой замёрз в степи, спасая в буран твоё стадо, жизни для тебя не пожалел, не пожалей же ты ради доброго дела сока степных трав[9]!..
Бай только посмеялся над ней:
— Кумыса хочешь? А палки не хочешь? До чего дожили: нищие не стыдятся беспокоить достойных людей! Убирайся прочь, бессовестная попрошайка! — И он вытолкал женщину за дверь.
Обливаясь слезами, поплелась она домой. На полпути слышит за собой топот. Обернулась в страхе: Алдар-Косе на лысом коньке.
— Кто тебя обидел, женщина? Чего плачешь? — спрашивает.
Вдова рассказала ему о своём горе.
— Не тужи, помогу тебе, — говорит Алдар. — Я так считаю: была бы голова, а шапка найдётся.
И, не прибавив больше ни слова, он затрусил к юртам бая.
Бай в это время вышел подышать свежим воздухом да заодно полюбоваться своими стадами.
Алдар подъехал к нему, поздоровался по обычаю и спросил вкрадчиво, не знает ли почтенный бай, кому в этом краю нужен конь.
— Ты что же — продаёшь коня? — полюбопытствовал бай.
— Не продаю, дяденька, — меняю.
Бай заволновался: не было для него большего удовольствия, как меняться да при мене дурачить простаков. Родного отца променял бы, чтобы выгадать хоть ягнячью шкурку.
— Что же хочешь в обмен на свою клячу? — кинул он небрежно и стал ощупывать лошадку Алдара.
— Мало прошу. Пять баранов дашь?
— Сколько? Сколько? — не поверил ушам бай.
— Пять баранов. Много пять — отдам и за трёх.
Коня — за трёх баранов! Экая прибыль лезет за пазуху!
— Согласен! — заторопился бай. — Слезай долой, выбирай баранов!
Но Алдакену куда спешить? Торопливый не сделает дела. С коня-то он слез, да повода из рук не выпускает.
— Вот и хорошо, что согласен, — говорит он. — Пусть наша сделка будет к добру! А не продолжить ли нам мену, бай? Даю коня и трёх баранов за бычка. Какое твоё слово?
Бай расстегнул ворот и сплеча махнул рукой:
— Согласен!
— Вот и славно, что согласен. Ты доволен, и я доволен. Так, может, продолжим мену? Даю коня, бычка и трёх баранов за дойную кобылу!
У бая уже всё нутро пылало от азарта.
— Согласен! — выпалил он, тяжело дыша. — Пусть будет мне в убыток… Согласен!
— Какой там убыток, посовестись, бай! Ты же, как овечку, остриг меня. Ну, да пользуйся моей добротой. Меняемся дальше! Даю коня, кобылу, быка и трёх баранов за самого слабосильного верблюда!
— Согласен! — схватился за сердце бай. — За тобой верблюд.
— Вот и отлично, что согласен. Да я-то не согласен.
— Почему не согласен? — взъерепенился бай. — Зачем выворачивать шубу наизнанку? Слово, что стрела: выпустил — в колчан не возвращается.
— Потому не согласен, — отвечает Алдар, — что не хочу брать лишнего. Такой уж у меня нрав! Хватит с меня и кобылы. Пусть тебе остаётся верблюд, а мне — моя лошадёнка. Идёт?
«Опять повезло, — торжествовал замороченный бай, — какой бы ни был верблюд, цена ему не та, что лошадёнке…»
— Идёт! Идёт! Забирай своего коня! — И на радостях бай стал подсаживать Алдакена в седло. А тот накинул на шею байской кобылице аркан да и был таков.
— Эй, джигит, — крикнул ему вдогонку бай, — если будет чем меняться, приезжай опять!
— Обязательно приеду! — отвечал на скаку Алдар. — Жди!
По дороге Алдар-Косе заехал к вдове.
— Бай поскупился плеснуть тебе черпак кумыса, так я привёл тебе от него дойную кобылу. Теперь у тебя будет свой кумыс.
Обрадовалась вдова, подоила кобылицу, напоила сына кумысом. И вскоре мальчишка поправился. Всю жизнь вспоминала бедная женщина Алдара-Косе.
Бай тоже помнил его. Поостыв после сделки, спохватился он, что отдал кобылу совсем даром, да было уже поздно: брошенное в костёр не ищи в кармане.
Как Алдар-Косе гостил у скупца Шигайбая
Каков человек, такая у него и слава. Кто славится умом, кто — знатным родством, один — добрыми делами, другой — табунами, этот — храбростью и силой, тот — осанкой спесивой…
А вот бай Шигайбай на весь свет прославился своей скупостью. Над каждой каплей сыворотки, над каждой обглоданной костью трясся. Хоть год кланяйся ему в ноги, не даст и не ссудит ни убогому, ни голодному и росинки с цветка. А уж чтобы позвать кого в гости, так этого и в помине у него не было. Только завидит, старый скряга, чужого поблизости, сейчас же в крик:
— Что надо? Пошёл прочь!
Оттого-то и прилипло к нему навеки прозвище — Шикбермес Шигайбай[10].
Чтобы никто не лез к нему с просьбами, поставил Шигайбай свою юрту в глухом, безлюдном месте. Мало того, вокруг юрты настелил в три слоя сухой камыш. Расчёт у хитреца простой: ступит на настил человек или конь — зашумит камыш и тут же даст знать, что приближается непрошеный гость.
Так и жил этот бай волк-волком. Да и то сказать, кому могла прийти охота связываться с таким жмотом? Разве только одному Алдару-Косе.
И верно, засела у Алдакена в удалой голове мысль — погостить недельку-другую у Шигайбая, так засела — колом не вышибить. Не стал он долго раздумывать, а взнуздал своего лысого конька — и в путь-дорогу.
Трусит, подбоченясь, мимо аулов и пастбищ, а люди ему вслед:
— Едешь к скупцу на день, припасай еды на неделю, не то пропадёшь в гостях с голоду.
— Сидя в речке, только дурак не напьётся, — погоняет конька Алдар-Косе. — А я разве, по-вашему, дурак?
Под вечер завиднелась вдали юрта Шигайбая. Над юртой клубится дымок — наверно, ужин варится.
«В самый раз пожаловал», — ухмыльнулся Алдакен и направил коня к коновязи, где стояли верховые лошади бая. Потихоньку привязал коня, пододвинул ему травы и принялся подбирать в охапку раскиданный перед юртой камыш.
Стемнело, но Алдар-Косе не торопится, помнит пословицу: «Будешь понапрасну гнать коня — находишься пешком». По камышинке, по стебельку, без единого звука расчистил он себе тропочку до юрты и приник глазком к дверной щели.
В юрте всё тихо, спокойно. Ровно теплится кизяк на очаге, над огнём в казане варится мясо. У очага собралось семейство Шигайбая: сам бай готовит казы, байбише месит тесто, невестка опаливает баранью голову, дочка ощипывает дикого гуся.
Не про Алдакена ли сказано: если такой хват просунет в дверь палец, считай, что он уже сидит на почётном месте. Хозяева и ахнуть не успели, как джигит вместе со степным ветерком ворвался в юрту.
— Светлый вечер! — поклонился Алдар-Косе.
— Камень тебе в темя! — буркнул бай и сделал грозный знак домашним.
В тот же миг всё, что готовилось к ужину, куда-то исчезло, а руки хозяев уже заняты совсем другими делами: бай чинит ремённую уздечку, байбише прядёт шерсть, невестка шьёт рубаху, дочь помешивает кочергой угли в очаге.
«Вот это славно! — подивился Алдар. — Но пусть забудется моё имя, если я поддамся на твои уловки, бай!» И, не ожидая приглашения, подсаживается к очагу, оттеснив хозяина.
— Зачем явился, безбородый? — хмуро заговорил бай. — Может, нацелился на угощение? Так не разевай рот, нет у меня ничего, нечем тебя потчевать. — И, чтобы отвести разговор от еды, прибавил: — Но уж коли ввалился без спросу, так не сиди молчком. Расскажи что-нибудь…
— Что ж тебе рассказать, бай? Что я видел или что слышал?
— Рассказывай, что видел. Не верю слухам. Слухи врут.
— Ладно, слушай же, — приподнялся на коленках Алдар-Косе и, состроив страшные глаза, начал: — Подъезжаю я сейчас к твоей юрте, бай, и вдруг вижу: лежит на моём пути жёлтая змея. Длинная-предлинная, толстая-претолстая! Не преувеличиваю и не преуменьшаю — точь-в-точь такая, как казы, которую ты прикрываешь полой халата. Чем, думаю, оборониться? Схватил камень величиной с ту баранью голову, что лежит под твоей невестушкой, и давай изо всех сил гвоздить гадину. Измял, измесил её, как тесто, на котором уселась байбише. Если вру, можете ощипать мне бороду, как того гуся, что сунула под себя твоя дочка!