Чудесный сад - Автор неизвестен. Страница 40

Подвели слуги баю коня. Свистнула камча — и бай умчался.

Идёт время, а в ауле не расходится толпа, ждут люди, чем кончится дело. Бедняки, пригорюнившись, вздыхают: жаль им весельчака Алдакена. А байские подголоски злорадствуют:

— Пропал безбородый! Считай, готова ему могила!

Той порой бай уже доскакал до пастушьего стана.

— Где Алдар-Косе?

— Был, да ушёл.

— Куда ушёл?

— А кто его знает. Разве перепёлка выбирает дорогу? Где идёт, там поёт…

— Догоню мерзавца! — заскрипел зубами бай. — Не схоронится и под землёй. Всё равно заставлю его плясать нагишом среди степи!

И поскакал дальше.

Вот перед ним река. А на берегу сидит сгорбленная старушонка, прядёт пряжу. И вокруг ни души.

— Эй, старая хрычовка! — крикнул с коня бай. — Не проходил ли тут недавно безбородый человек?

Старуха закашлялась, закряхтела и, тряся головой, прошепелявила:

— Глуховата я, птенец мой, ох, глуховата, не слышу, что говоришь. Сойди, родной, с коня, повтори свои слова погромче мне на ухо.

Бай в досаде спрыгнул с седла, приблизился к старухе и, нагнувшись, заорал:

— Не проходил ли, спрашиваю, тут!.. — и не договорил.

Старуха с невероятным проворством сшибла его с ног и накинула ему на голову свой жаулык. В тот же миг перепуганный бай услышал раскатистый смех, топот коня и плеск воды.

— На помощь! — завопил бай. — Меня душит албасты!

Дрожащими руками он наконец стянул с головы тряпку, но лучше бы ему не видеть того, что он увидел!

Драгоценный его скакун стоял на другом берегу, а на нём, чуть держась в седле от хохота, сидел… Алдар-Косе.

— Вот, батыр мой, и осилил я тебя без боя. Признаёшь ли мою победу? — покатывается Алдар-Косе.

— Признаю, — мычит «батыр», багровея от ярости. — Верни только коня, Алдар-Косе.

— Конь твой мне не нужен. Перебирайся вплавь или вброд, как знаешь, на эту сторону и забирай коня.

Что было делать баю? Разулся он, разделся донага и полез, бедняга, в мутную речку. Вдоволь нахлебался воды, пока выбрался на отмель.

А Алдар, дождавшись, когда он ступит на берег, взвизгнул, как джинн, и, вздёрнув коня на дыбы, снова кинулся в воду.

Брызги окатили и ослепили бая, а когда он протёр глаза, то так и уселся на песок от отчаяния: Алдар-Косе, перемахнув реку, спешился, не торопясь подобрал его одежду, связал её в узел и, помахав на прощанье с седла рукой, пропал в степном мареве…

Было всё это утром, а за полдень конь бая, весь взмыленный, без седока, с одеждой хозяина, притороченной к седлу, влетел, храпя, в аул. Поднялась тревога. Дружки бая, вооружившись кто чем, помчались на поиски своего пропавшего предводителя. Вскоре они заметили в степи человека. Голый и босой, ковылял он в сторону аула, то и дело подскакивая на колючках. По росту и дородности всадники ещё издали узнали приятеля. Окружили его, закидали вопросами:

— Что случилось? Кто тебя так опозорил? Неужели Алдар-Косе?

Но бай, потупясь в землю, молчал.

С того дня точно подменили задиру-бая. Стал кроток, как ягнёнок, мягок, как войлок. А если ему иногда приходила охота по-прежнему покуражиться над людьми, то достаточно было сказать только: «Алдар-Косе», и он сразу съёживался и притихал.

Как Алдар-Косе заступился за песню

Наигрывая на домбре и беззаботно распевая, ни шагом ни рысью подъезжал Алдар-Косе к большому аулу. Выбежали к нему навстречу люди, замахали руками:

— Замолчи, Алдакен, замолчи! В нашем ауле петь нельзя.

— Нельзя петь? — приподнялся в седле Алдар. Это почему же? Печально жилище без хозяина, ещё печальней поселение без песни. Или у вас какое несчастье?

— Сущее несчастье, дорогой, — хуже чёрной оспы… Поселился в нашем ауле мулла. Скоро год, как приехал, а убираться, по всему видно, не собирается. Есть тут один богомол, ходжа Юсуп, у него-то и гостит мулла. Гостит у Юсупа, а жрёт-пьёт всё наше: скоро вконец разорит аул. Сидят два бездельника по целым дням над кораном и нас заставляют молиться да поститься. Запретили нам петь, запретили шутить и смеяться. Живём, как в мечети: ни ребятишкам поиграть, ни молодёжи позабавиться, ни старикам порадоваться на детей. Не то что за песню, за улыбку мулла грозит карой пророка и вечными муками…

— Плохо живёте, — потемнел Алдар-Косе. — Нет на свете лютее злодейства, как заткнуть рот песне. А что вы скажете, если я попробую выпроводить муллу из аула?

— Халва тебе в рот, сто лет тебе жизни за такие слова, джигит! Выдворишь муллу — возвратишь нам свет и радость.

— Тогда покажите-ка мне, где остановился мулла.

Подъезжая к юрте ходжи Юсупа, Алдакен откашлялся, набрал воздуху и завел гнусавым голоском:

— Во имя аллаха единого, всесильного, всемилостивого, всеблагого, всеведающего, господина миров, промыслителя, властного на всякую вещь, предвечного, премудрого, преславного, преблагосклонного, совершеннейшего…

Из юрты вывалился приземистый человек в чалме, неуклюжий, как сундук, и сердито спросил:

— Что тебе надо, приезжий?

— Позвольте узнать, — стал кланяться Алдар-Косе, — не вы ли благочестивый ходжа Юсуп, украшение правоверных?

— Да, это я, — несколько мягче ответила чалма.

— А не у вас ли, благочестивый ходжа, гостит преподобный мулла, вернейший из служителей пророка?

— У меня гостит. Зачем он тебе?

— Благодарение аллаху, — закатил глаза Алдар-Косе, — что я отыскал, наконец, достопочтенного муллу! Я привёз святому отцу подарок, — громко, чтобы слышно было в юрте, продолжал он, — отличный подарок, какого он ещё ни от кого не получал. Прошу, ваша милость, передайте ему вот это…

Тут Алдар-Косе, свесившись с седла, влепил ходже такую оплеуху, что тот едва удержался на ногах.

Ходжа от неожиданности лишился дара речи, а Алдакен хватил коня камчой — и был таков.

Держась за щеку и отводя глаза от муллы, злой-презлой вернулся ходжа Юсуп в юрту. Мулла так и прилип к нему взглядом. Он сразу приметил, что в руках у ходжи ничего нет, и решил: «Припрятал, мерзавец, подарок за пазухой».

— Кто это приезжал? — насторожившись, спросил мулла.

— Приезжал какой-то нечестивец, — мрачно пробубнил ходжа.

— Нечестивцы не воздают хвалу аллаху, — раздражённо возразил мулла. — И что же он сказал тебе?

— Стоит ли повторять слова всякого грешника.

Мулла окончательно уверился, что ходжа хитрит с ним.

— Ты считаешь грешником того, кто почитает своего муллу и по внушению аллаха привозит ему подарки? Не лукавь! Я ведь слышал весь ваш разговор. Сейчас же давай сюда подарок!

Ходжа побагровел от гнева, но сдержался.

— Клянусь пророком, я не могу сделать этого, святой отец. Не требуй от меня невозможного.

— Как? — остервенился мулла. — Ты хочешь присвоить достояние своего гостя, бедного муллы? Нет уж, кого-кого, а меня тебе не облапошить. Выкладывай, что украл! Не то прокляну тебя, вероотступник, и ты будешь гореть в адском огне!..

У ходжи ещё гудело в голове от оплеухи, а от брани муллы он совсем потерял рассудок:

— Ты хочешь, глупый мулла, получить то, что передал тебе тот висельник? — Юсуп шагнул вперёд. — Так получай же!..

И он с размаху закатил мулле пощёчину.

Мулла, забыв о своём сане, ринулся на обидчика и, даром что с виду был тощ, точно клещами, сжал ему горло.

— Неверный пёс! Прихвостень шайтана! Вор! — визжал он. — Ты ограбил меня, да ещё и посмел поднять руку на своего духовного наставника!..

Они покатились по ковру. Юрта от их возни заходила ходуном, зашаталась, затрещала и повалилась. Еле выволокли из-под неё люди сцепившихся святош, еле растащили их в разные стороны.

В тот же день мулла исчез и никогда больше не показывался в этих местах. И ходжа, чтобы скрыться от насмешек, тоже откочевал вскоре куда-то в горы.

Весело стало в ауле. От зари до зари не смолкали в нём песни, точно там всегда был праздник.

И долгие годы потом рассказывали старики детям, как Алдар-Косе заступился за песню и выставил из аула ненавистного муллу.