Пятая четверть - Михасенко Геннадий Павлович. Страница 32

И вскоре послышалось журчание. Антон, поперхнувшись сбитым дыханием, кинулся вперед, но вдруг запнулся. Фонарик выпал из рук, ударился о дерево, как гигантский светляк, погас и куда-то отскочил. Случись это пораньше, Антон бы пришел в отчаяние, но сейчас рядом было живое существо — ручей, который прямехонько приведет его к «Птериксу», а там есть другой фонарь.

Потоптавшись, пошарив вокруг дерева и ничего не найдя, Антон обломал несколько ближайших кустов для приметы и ощупью пошел на журчание. Ручей оказался метрах в пяти. Бурлил водопадик, Антон сделал два-три жадных глотка, зачем-то умылся и двинулся вниз по ручью. Ручей был тихоней, журчал в редких местах, поэтому, чтобы не потерять его, Антон ступал прямо в воду, петляя между деревьями и расцарапывая лицо о ветки.

Полкилометра разрослось в космическое расстояние. Антону казалось, что наверняка уже кончилась вторая смена, что родители Светы вернулись домой, усталые и голодные, взламывают дверь и лупят девчонку, а она все ждет — вот-вот появится спаситель, а спасителя хоть самого спасай. «А вдруг я мимо прошел? — ужаснулся Антон.

Пять выстрелов один за другим прогремели в тишине леса, и что-то мгновенным шелестом тронуло кусты слева. Антон упал на колени в воду, но тут же понял, что это самопал, вскочил и закричал:

— Гошка! Салабон! Это я!

— Тамтам? — удивленно послышалось в ответ.

— Я это, я!

Метрах в десяти вспыхнул свет, и Антон измученным мотыльком кинулся на него.

Салабон стоял возле «Птерикса» с фонарем в одной руке и с самопалом в другой. Разряженный самопал был все еще направлен на кусты, словно Гошка сомневался, что именно Антон сейчас предстанет перед ним. И когда мокрый по пояс, в прилипших к телу штанах, с поцарапанными щеками — с видом человека одичавшего или бежавшего из плена, — Антон выбрался из кустов и замер, ослепленный, Салабон только присвистнул.

— Откуда?

— Из дому. Да убери фонарь!

Гошка перекинул луч к себе под ноги.

— Сколько времени? — спросил Антон.

— Нет часов.

— Ну примерно?

— Полдвенадцатого.

— Точно?

— Примерно.

— Тогда успею.

— Куда?..

— Полчаса хватит, — точно не слыша вопроса, сказал Антон. Он прошел к вертолету и присел на порог кабины. — Ты же хотел дома ночевать!

— Поэтому ты подвалил? — подозрительно спросил Салабон и опять поднял фонарик.

Антон поднял локоть, загораживаясь.

— Убери.

— Я нарочно крикнул, что буду спать дома, чтобы тот услышал.

— Чудак!

— Я так и думал, что это он пробирается.

— И жахнул?

— Жахнул!

— Дробь прошла левее.

— Если бы ты с фонариком, я бы не промазал.

— С ума сошел. Мог бы окликнуть.

— Я же говорю — не тебя поджидал, а Монгольфье.

— Никакого Монгольфье не существует, — как-то буднично-устало сказал Антон.

— Да?.. Тебе все не существует… А это что? — И Салабон протянул Тамтаму ключ на цветастой вязочке. — Висел на ручке редуктора.

Антон схватил ключ и поднялся.

— За ним-то я и пришел… Закрывай все. Надо торопиться. По дороге объясню… Кстати, нужно быть наблюдательней — этот ключ ты видел сто раз… Без вопросов! Спать будем у нас, а караулить здесь некого.

Слова прозвучали так сухо и строго, что удивленный Салабон вдруг почувствовал, что на этот раз ему следует подчиниться Антону. Осветив «Птерикс» прощальным лучом, они покинули поляну.

Глава двадцатая, в которой «Птерикс» хочет взлететь

Испытания Салабон назначил на субботу, на десять часов утра. Радостный Антон предложил почетными гостями пригласить Леонида, Тамару и Свету.

— Свету?! А дядю Митю не хочешь? — рявкнул Гошка. — Вдруг Салабон так бешено глянул на Антона, что тот осекся и закашлял. — Эту шпионку?.. Никого!

Позавчера, когда Гошка узнал правду про все эти таинственные записки, он чуть не отшлепал Свету. Антон думал, что это сгоряча, но прошло два дня, и Гошкина мрачность не рассеялась. — Никого!.. Взлетим — пусть смотрят, а тут чтоб ни одной ноги не было!

— А Леня-то?.. Ведь он… — И, сбитый с толку, обескураженный, Антон стал путано разъяснять Гошке, какое это свинство — не пригласить на испытание человека, который так помог, который все равно все знает и который сам просил не забывать его.

Поворчав, Салабон хмуро согласился.

Вечером Антон долго играл на пианино, потом долго ворочался в постели, а среди ночи вдруг проснулся от ужаса. Ему приснилось, что когда они летели над рекой, в редукторе что-то хрупнуло, и «Птерикс» стал падать. Мгновенно сообразив, что произошла катастрофа, Гошка кулаком высадил дверцу и с криком «Прыгай!» сиганул через Антона вниз головой. Антон же, как упал, потеряв равновесие, так и остался лежать. Он ощущал падение вертолета, но в каком-то оцепенении. В ужасе, с подступившим к горлу комком, понимая, что сейчас разобьется, Антон схватился за порог и подтянулся. И в этот миг внизу шумно взметнулся фонтан брызг — Гошка врезался в воду… Очнувшись и решив, что он чудом спасся и лежит теперь в больнице, перевязанный и в испуге, Антон попробовал шевельнуться. Скрипнула раскладушка и только тут все прояснилось. И со счастливой мыслью, что это был лишь сон, Антон тут же вновь заснул, и так крепко, что утром Леонид его еле добудился.

Братья живо собрались. Леонид затянул рюкзачок со съестным и сказал:

— Вот и все. Как просто наступает великий час.

Тома, в коричневом платье, перехваченном черним мужским ремешком, протянула Антону руку.

— ?Deseo exitos!.. ?Que vuestro helicoptero haga el vuelto hasta el septimo cielo! [8]

He понимая слов и чувствуя лишь добрую интонацию, Антон с нервным смущением кивнул и ответил:

— Мы прилетим часа через два. Не все сразу, конечно. Так что готовьте с Гераклом посадочную площадку.

И они отправились.

Когда вышли со двора, когда мир вдруг разом расширился, Антон почувствовал, что действительно приближается великий час, в который уже не верилось. И внутри словно освободилась вдруг какая-то пружина, Антон подпрыгнул и побежал.

В десять часов путники прибыли на базу.

«Птерикс» стоял без винтов, на трех чурбаках — колеса решили приделать после испытания. Колпак был сброшен, дверца открыта.

— Почему поздно? — раздался сверху голос Гошки.

Он сидел на сосне с ножовкой в руках, метрах в десяти над землей, на ветке, которая, изогнувшись молнией, торчала далеко в сторону и загораживала небо «Птериксу».

— Тютелька в тютельку.

— Только лодыри тютелька в тютельку приходят, а рабочий человек должен на пятнадцать минут раньше, — проворчал Салабон, удобнее устраиваясь на ветке, точно весь день собирался там просидеть. — В кабине веревка, надо заарканить эту ветку. И как я подпилю, дернуть, чтобы не хряпнулась на «Птерикс», — сердито скомандовал он, ни к кому не обращаясь.

Антона неприятно поразила грубоватость Гошки. Но сейчас некогда было размышлять над этим, надо было работать. Он принес веревку, Леонид привязал к ней толстый сук и легко забросил на ветку, где сук и застрял в рогульке. Салабон заработал ножовкой, посыпались опилки.

— Берегись! — крикнул Гошка. — Пошел!

Ветка вздрогнула, затрещала, стала клониться и вдруг сорвалась. Леонид, отступивший к другой сосне, махнул руками. Ветка дернулась в воздухе и шумно рухнула в кусты.

— Ура-а! — гаркнул Антон. — Да здравствует свободное небо!

— Займись костром, — перебил его восторги Салабон. Он отпустил ножовку, которая по рукоятку врезалась в мох между корнями, и стал спускаться.

— Я займусь, а вы работайте, — сказал Леонид, которого Гошка и не замечал вроде бы.

— Тогда винты неси, — еще не спустившись, повелел Салабон.

И пока Леонид раздувал и расшевеливал полумертвый костер, пока он мыл и чистил картошку и открывал банки с тушенкой, ребята двумя металлическими накладками и четырьмя болтами стянули между собой винты. Действовали молча. Антон, видя угрюмо-сосредоточенное лицо друга, не решался болтать по пустякам, хотя в нем так и кипело все от радости и хотелось петь.