Художник механических дел (Сборник) - Ивич Александр. Страница 17

Надлежало поставить четыре быка, сложенных из дикого камня: два у берегов, два ближе к середине реки. От быка к быку перекинуть арки из железных решеток. Три арки...

Иван Петрович посадил три деревца в саду и разогнулся. Болела поясница, однако думалось хорошо. Легко вспоминались примеры подходящих строений. Чугунный мостик через реку Мойку на Невском проспекте, своя модель моста деревянного, что ныне установлен для прогулок дам и кавалеров в Таврическом саду. Та модель показала, как верно сосчитанная арка, дуга огромной длины, легко держит тяжесть. В железном мосту собственной тяжести много больше, нежели в деревянном. Однако каждая дуга будет лишь в четвертую часть той, деревянной. Надлежало удостовериться в толщине и форме железных брусьев, из которых сложится мост.

Тут Иван Петрович вспомнил, как сидел на стропилах внутри шпиля Петропавловской крепости, всматриваясь в его строение, вспомнил строение всего Петропавловского собора. И нашел пропорции дуги над входом в церковь подходящими для моста. Улыбнулся: вот нежданно-негаданно пригодилось опасное восхождение на шпиль!

Чертежи были изготовлены, объяснения к ним написаны. Помня о запросах Адмиралтейств-коллегий по строению машинных судов, Кулибин писал объяснения подробно, чтобы на все вопросы, какие могут возникнуть, ответ был тут же.

Пора слать проект в Петербург.

В столице было празднично: император Франции, покоривший половину Европы, непобедимый полководец, побежден. Значение России возросло неизмеримо, властители европейских стран говорили с императором Александром подобострастно.

Кулибин вспоминал победы екатерининских времен. Пышные праздники, новые дворцы, богатые монументы, украшение столицы. Он думал: время благоприятствует замыслу. Прилично ли столице столь важной державы, городу, богатому дворцами, пышными храмами, обстроившему набережные гранитом, не иметь моста! Деревянный на плашкоутах стыдно почитать за мост. Весной и осенью, как прежде, отрезаны важные части города — Васильевский остров, Петербургская сторона. И по-прежнему терпят бедствия, гибнут жители, которых неотложные нужды заставляют пробираться на авось, рискуя головой, по некрепкому льду.

Однако кому вручить судьбу проекта? Какому ж ведомству надлежит иметь попечение над сооружением моста? Зыбко, неясно, как и со строением речных судов. Дело большое — решать будет государь. Следственно, не ведомство важно, а кто будет говорить государю о мосте.

Нужен человек, не равнодушный к народной пользе и близкий к императору.

В силе ныне граф Аракчеев. Забота графа о пользе народной сомнительна. Но механическим художествам граф не чужд — сам совершенствовал сверление пушек и делание ружей.

Ход к государю через Аракчеева, вернее нет. А к Аракчееву где ход? Кулибин вспомнил о старинном своем доброжелателе—

А самодвижимая машина не готова. После пожара строил все наново — прежняя модель сгорела. Объела машина дочиста. Словно дурная наседка: клохчет, вот-вот яйцо снесет, а глядишь — обман. Денег нет, долгов не счесть.

И новые чертежи и переделка модели. Долго работать было не под силу. Уходил с дочками гулять к оврагу. Мастерил им затейливые игрушки. Через ручей перекинул мост — на быках, разводной. По ручью пустил расшиву с механическим колесом и бечевой. Расшива шла против течения. А в трюм девочки насыпали соль, чтобы было совсем как на волжских судах, что приходят в Нижний с низовья. Дернешь за веревочку — и поднимается разводная часть моста для пропуска расшивы.

Ручей был тот самый, на котором мальчиком Кулибин строил плотину.

В именины младшенькой Иван Петрович сочинил фейерверк, и сад был освещен зеркальным фонарем.

А потом почти все дни лежал. Не было сил. И сна ночью не было. Когда засыпала жена, доставал из-под подушки чертежи. Работать лекарь вовсе не позволил. Только ночью, тайком, заслонив книгой свечу, поправлял Иван Петрович чертежи самодвижимой машины.

Мысли были не очень грустные. Да, гордого моста чрез Неву не увидит, машинных судов на Волге не увидит. А сочинены проекты хорошо, особенно мост. Не обманул орлов, что прилетали в молодости на подоконник. Пусть тот, другой орел—двуглавый,— смотрит мимо. Все равно будет мост через Неву, пой дут машинные суда по Волге. Вспомнит ли тогда отчизна своего мастера? Вспомнит ли о неусыпном его труде? Неважно. Не для того был труд. Не ради славы. Он был для пользы народной. И труд был счастье — значит, жизнь радостна. А беды — что ж о бедах вспоминать... Неинтересно.

Кулибин заснул.

И в последний раз ему приснился орел. Он сидел на высокой скале, спокойный, сложив крылья и словно бы раздумывая о важном, и словно бы видел зорким глазом сквозь утреннюю дымку, что придет завтра. Но дымка была густа, непрозрачна. Иван Петрович не узнал, что видел орел. И больше не проснулся...

Хоронили Кулибина в жаркое летнее утро 4 июля 1818 года.

Деньги на похороны собирала жена трудно. Пятериков принес, что было, да этого не хватило. Старый мастер подумал, огляделся. Снял со стены часы с кукушкой, те, что Иван Петрович из огня спас, и унес под мышкой. Продал часы. Тогда денег хватило.

В те дни светловолосый кудрявый юноша, великий сын России, дописывал послание другу, мудрецу Чаадаеву: