Будни отважных - Белов В. В.. Страница 19

Задумался Павел о судьбе сестренок. Как быть с ними? Базки — рукой подать, тут он чаще мог наведываться домой. А до Еланской далеко. Когда захотел, не выскочишь. Жди удобного случая. Девчонки же растут без присмотра. Правда, пока что он доволен ими — старательные они, послушные. Дуся в школу бегает, Аня учится портняжить у Сулинихи. Та не нахвалится ею, хотя и требует платить за учение. Хорошо еще — стали давать с недавнего времени зарплату. Обещают скоро форму выдать. Все ж таки облегчение сиротской семье...

— Ну что, девчата, будем делать? — спросил он, когда рассказал им о новом назначении.

— Что ж еще делать? — по-взрослому ответила Аня. — Езжай. О нас не беспокойся. Мы с огорода пока поживем. А к зиме будет видно...

Павел с грустью оглядел единственную комнатушку с просевшим потолком и с подслеповатыми окошками. Посреди ее упирался в перекрытие полусогнувшийся от тяжести столб, без которого хата наверняка уже завалилась бы. Не хочется оставлять девчонок, а делать нечего — надо ехать.

В Еланской Павлу предстояло сменить Ивана Кравцова, своего бывшего однокашника по армейской службе, которого снимали за распущенность и пьянство. При его попустительстве на участке процветали конокрадство и самогоноварение. Полз даже слушок, что порой он намеренно закрывает глаза на преступления, получая за это подачки на выпивку.

Привезенное Павлом предписание о передаче дел Иван воспринял с облегчением. Он оживленно и несколько суетливо вводил Кириченко в курс дел. Показывая на ворох папок с нераскрытыми преступлениями, Кравцов виновато улыбнулся:

— Может, ты счастливей моего будешь.

Уже прощаясь, нагнулся к самому уху своего преемника, прошептал:

— Гаврилы Щетникова берегись. Ворюга еще тот...

Павел засмеялся:

— Ты чего шепчешь? Вроде бы, кроме нас с тобой, в кабинете никого нет.

Иван многозначительно поднял указательный палец:

— Они, гады, вездесущи. Знают каждый наш шаг. Их много. Ты еще не знаешь, как их много.

Он скривился, стиснул руками голову:

— Трещит, проклятая шарманка... В общем, говорю, берегись. Смеяться не спешай.

Щетников... Эта фамилия стала попадаться на глаза новому уполномоченному с первого же дня. Но, странное дело, неизменно в самых мелких и незначительных эпизодах, ничего общего не имеющих с крупным хищением скота. Складывалось впечатление, будто этот человек сознательно выставляет напоказ все свои грехи. «Смотрите, мол, мне нечего скрывать. Виноват — привлекайте». Но в том-то и дело, что привлекать его было не за что.

Видели на рынке хутора Рябова, где нашли двух краденых лошадей? Ну и что из того? Разве советский человек не имеет права потолкаться в свое удовольствие среди рыночной толпы? Ах, видели его беседующим как раз с торговцами краденого. Эка невидаль!.. На лбу у них ничего не было написано. Приценялся к мерину. Зачем понадобился мерин? А ни зачем. Просто любитель красивых лошадей.

Пьянствовал с отпетым вором Яшкой Воронковым, которого на следующий день арестовали по обвинению в хищении пары быков? Вот беда большая! С каких это пор стали запрещать престольный праздник отмечать? Яшка Воронков вор? Да не может быть того — с виду человек как человек. Неужто правда? Не знал, не знал за ним такого. Не даром говорится: чужая душа потемки.

Все это было так. В то же время чуть ли не вся Еланская говорила о нем, как о прожженном воре крупного масштаба, который не пачкает рук мелким воровством. А как известно, дыма без огня не бывает. Над всем этим стоило поразмыслить...

Крепко запомнил Павел сказанное Иваном Николаевичем Ворониным на совещании работников управления: «Нас, милиционеров, единицы и сами мы в борьбе с врагами ничего не сможем сделать, если не будем опираться на народные массы. Ищите себе надежных помощников. Они всегда найдутся среди окружающих вас людей».

Приехав в Еланскую, Павел сразу же наладил связь с местной комсомольской ячейкой. Ему в помощь выделили двух пареньков-активистов. Они были неплохие советчики — хорошо знали жителей самой станицы и прилегающих хуторов. Павел поручил им разведать как можно больше данных о жизни и связях Гаврилы Щетникова. В результате у него сложилось твердое убеждение, что Щетников руководит большой шайкой воров. Под его началом разрабатываются и осуществляются все хищения крупного рогатого скота и лошадей. Но он, видимо, редко когда лично сам принимает участие в этих делах. Потому-то он и неуловим. Надо было выждать, лучше изучить самого главаря, его привычки, вкусы, увлечения. Возможно, именно в этом направлении и следовало искать путь к окончательному варианту ликвидации воров.

А пока вместе с добровольцами Павел Кириченко гонял по левадам и в камышах самогонщиков. Он безжалостно уничтожал аппараты самогоноварения, изымал предназначенное для сусла зерно. Всякий раз, сталкиваясь с варварским использованием хлеба, Павел закипал яростью. В такие минуты даже его активисты старались не попадаться ему на глаза.

Как-то втроем они лежали на берегу речки в засаде. Поджидали хозяина найденных в камышах двух мешков ячменя и аппарата. По всему видно было, что неизвестный налаживал крупное производство самогона. Но к лиманам уже подбирался вечер, а никто так и не появлялся. Подходил к концу шестой час их дежурства.

— Наверное, сегодня он не придет, — высказал предположение один.

— Да, вряд ли он захочет привлекать внимание, — откликнулся другой. — Ночью огонь далеко виден.

Павел недовольно поежился:

— Придет — не придет, а пока не стемнеет, уходить нельзя.

— Скажи, Павел Григорьевич, за что ты так ненавидишь самогонщиков? — поинтересовался первый.

— За что — спрашиваешь? — Павел пожевал зеленый стебелек овсюга и сплюнул. — Поглядел бы я на тебя, если б ты, как я, хлеб этот с кровью добывал по одному зернышку. Если б твои лучшие друзья за это зернышко жизни свои ложили. Я ведь был еще недавно чрезвычайным уполномоченным окружного продкомитета. Пришлось всего навидаться. Однажды в лапах у махновцев побывал вместе с двумя милиционерами.

— Расскажи, Павел Григорьевич, — попросили ребята.

Павел задумался, прищурился:

— Ну, ладно, слушайте, только не забывайте поглядывать на дорогу и вокруг. Дело было так...

В станицу Вешенскую пришла тревожная весть: уходя от преследования регулярных частей Красной Армии, к Верхнему Дону устремилась банда махновцев. Чуя свой близкий конец, они ничего и никого не жалеют на своем пути — грабят жителей, убивают представителей Советской власти, жгут хлеб.

Хлеб... Он в те времена ценился на вес золота. В нем было спасение — голод уже захлестывал страну гибельной петлей. Даже в самых урожайных районах зерно собирали по крупицам, чтобы спасти от вымирания целые губернии.

Поздним вечером комиссар продкомитета Мурзов вызвал к себе молодого двадцатидвухлетнего Павла Кириченко, продуполномоченного шестидесяти двух станиц и хуторов Верхнедонского округа.

— Получена шифровка, — сказал он. — Курс махновцев лежит через наши места. Точнее: Краснокутская — Боковская. Приказ: вывезти весь хлеб в Мальчевскую.

— Есть, — отчеканил Кириченко.

Хлеб с величайшим трудом, а нередко и ценой гибели лучших людей, сосредоточивался перед отправкой на железную дорогу в Боковской, Краснокутской и Чистяково. Лишиться этих запасов — значило поставить под угрозу голодной смерти многие районы Советской республики.

— Разрешите действовать?

Комиссар помедлил с ответом, пытливо разглядывая высокого нескладного парня с нахмуренными бровями. Заплатанная, ветхая, из мешка скроенная рубаха на плечах, еще живописнее — шаровары, на ногах стоптанные чирики, худой, бледный.

— Ты как питаешься?

Кириченко удивленно и непонимающе уставился на начальника.

— Как все, — нерешительно ответил он.

Комиссар невесело усмехнулся.

— Значит, как придется... Н-да... После госпиталя тебе бы... — Он вдруг замолк, поняв, как нелепо звучит сейчас его сочувствие. — Ладно, Кириченко. Имей в виду: задание тебе дается ответственное, во-первых, нелегкое, во-вторых... Хотя думаю, что в общем-то, безопасное. В твоем распоряжении не меньше двух суток. Должен успеть. Мобилизуй все население, весь транспорт. Прояви революционную твердость. Кто попытается помешать, саботировать, — к стенке. Никакой жалости. И имей в виду... — Взгляд Мурзова потяжелел. — Не успеешь угнать хлеб от махновцев, за невыполнение задания самолично...